История катехизации. Часть первая. Врата новозаветной церкви
Этим очерком открывается серия статей, объединенных одной общей темой — история катехизации в древней церкви. Слово «катехизация» происходит от греческого глагола катехео, основным значением которого в доновозаветном греческом было «оглашать» или «сообщать широкой аудитории». Древнегреческие поэты «катехизировали» публику, декламируя в театре свои стихи.( См. H. W. . … Theological Dictionary of the New Testament. Edited by G. Kittel (Grand Rapids: Eerdmans, 1965), 3:638–640. с. 638.). Другим, более редким в античности значением катехео, получившим впоследствии широкое хождение в христианской практике, было «учить» или «наставлять». В апостольские времена катехизация означала чаще всего устное наставление в основах христианской веры и жизни. Это общее определение катехизации будет взято в качестве предварительного в первом очерке. В последующих статьях катехизация будет пониматься в более узком смысле — как теоретическое и практическое приготовление к принятию крещения. Именно в этом последнем значении слово катехизация чаще всего употребляется сегодня.
Как видим, наша славянская терминология — оглашать, оглашаемый, оглашение, соответствующая греческим катехео, катехуменос, катехизис, является малоудачным переводом, ориентирующимся скорее на более древнее употребление греческих слов, чем на то, которое продиктовано христианской практикой. Ведь христианский катехизатор является не только «огласителем», то есть оратором или проповедником, но в первую очередь наставником, учителем христианского пути и духовным руководителем.
Я попытаюсь очертить широкую панораму многообразного и живого катехизического опыта древней церкви, начиная от апостольских времен и завершая шестым веком — временем Юстиниана, когда полная катехизация взрослых практически прекратила существовать. В каждом очерке планируется систематически разбирать следующие вопросы: каково отношение между катехизацией, понимаемой в широком смысле как наставление во всем, что касается веры, и крещением? Что принимал человек, вступающий в древнюю христианскую общину и желавший креститься? Можно ли восстановить примерное содержание первых катехизисов (В узком смысле катехизис означает книгу, в которой суммированы те знания, которые приобретаются в процессе катехизации. В апостольский век говорить о существовании письменных катехизисов можно только предположительно. Поэтому в настоящей статье катехизис будет означать содержание катехизации вообще), передававшихся устной традицией? В чем состояла катехизация? Кто были первые катехизаторы? Где и у кого они получали необходимое обучение, и в чем оно состояло?
Ответы на эти вопросы имеют живейшее отношение к современным попыткам в области катехизации как в России, так и за рубежом. Христианам России едва ли следует объяснять, что к святоотеческому преданию следует прислушиваться. Принципиальный вопрос, однако, заключается в том, как прислушиваться? Одним способом прислушивается раб к окрикам хозяина. Иначе прислушивается слуга к распоряжениям господина. И уж совсем по-другому прислушивается сын к советам отца. Раб, если перефразировать толкование аввы Дорофея, ставшее традиционным, прислушивается из страха, слуга — надеясь получить мзду, то есть преследуя собственные интересы, а сын — из одной только любви к отцу.
Относиться к святоотеческой традиции рабски означает бояться любого отступления от буквы предания; это означает испытывать страх перед всякими изменениями и нововведениями, независимо от того, согласуются они или нет с духом предания. Классическим примером рабского следования традиции является в истории Русской церкви старообрядчество. Относиться к преданию рабски означает также абсолютизировать церковную практику, существовавшую в один какой-нибудь исторический момент, пренебрегая исторической перспективой. Возьмем, например, вопрос о крещении младенцев и маленьких детей. В истории христианства не раз раздавались голоса против крещения людей в несознательном возрасте (Так, например, Тертуллиан, со свойственной ему решительностью, восклицает: «Да станут они (младенцы) христианами тогда, когда будут способны научиться о Христе. Зачем безгрешному младенцу креститься во оставление грехов (Quid festinat innocens aetas ad remissionem peccatorum)?» («О крещении», 18).) Анабаптисты в шестнадцатом веке категорически протестовали против крещения младенцев на том основании, что о нем ничего не говорится в Священном писании. Действительно, в Новом завете нет ни одного прямого свидетельства о крещении младенцев ( Косвенно, на крещение рабов, слуг и детей, среди которых, возможно имелись и совсем маленькие, указывают те случаи, когда кто-либо принимает решение креститься вместе со всеми своими «домашними». См., например, Деян 16: 15, 18: 8; 1 Кор 1: 16. О воспитании детей в учении и наставлении Господнем
говорит Еф 6: 4.) . Первое определенное историческое упоминание о крещении детей относится ко второму веку ( На Западе на крещение детей впервые ссылается Ириней Лионский: «Против ересей», 3: 17; в Александрии — Ориген: «Комментарий на Послание к римлянам»; «Проповедь на книгу Левит»; «Проповедь на Евангелие от Луки»). Даже если предположить, что вплоть до третьего века крещение детей не было общепринятым, было бы неверно отрицать эту практику только потому, что о ней ничего определенного не сообщается в более ранних источниках. Это значило бы относиться к букве предания рабски, игнорируя всякую возможность развития.
Если раб боится хозяина и выполняет его повеления не задумываясь, то слуга вечно ищет воздаяния от своего господина. Поэтому прислушиваться к церковному преданию подобно тому, как слуга внимает словам своего господина, означает полностью подчинить изучение истории собственным интересам. Это значит видеть в истории церкви только отражение современных проблем и вычитывать из нее заранее приготовленные ответы. Крайний консерватор будет склонен видеть в истории церкви сплошное повторение от века заведенной и передаваемой из поколения в поколение традиции. Крайний либерал, наоборот, будет усматривать сплошные несоответствия, прерывистость, противоречия и реформы.
Напротив, следует наследовать святоотеческое предание подобно сыновьям. Изучение церковной истории должно быть плодом любви, а не пристрастия. Если у Бога нет лицеприятия (Деян 10: 34б; Рим 2: 11; Еф 6: 9), то и наши суждения должны основываться на исторических свидетельствах, а не на подтасованных фактах, оправдывающих современную практику. Следует отметить также, что любить святоотеческое предание как сыновья вовсе не означает не допускать в отношении него никакой критики. Как раз наоборот, сыновняя любовь предполагает критику и добросовестное обсуждение спорных сторон предания. Ведь честное обсуждение трудных вопросов было частью древней катехизации. Так, в апокрифическом послании Климента, епископа римского, к апостолу Иакову читаем следующие предписание катехуменам: «Будучи учениками истинного Пророка, оставляя всякое двоедушие, творите добро с усердием. Но если кто из вас имеет сомнения относительно того, что я передал вам, то пусть признаётся в этом без всякого стыда, если он заботится о душе своей, и предстоятель объяснит ему» (См. английский перевод апокрифа в серии Nicene and Post-Nicene Fathers, 2nd ser. 8: 218–222. с. 220). От учеников, таким образом, требовалась предельная искренность в обсуждении тех сторон предания, которые казались им сомнительными. В таком же духе следует подходить к обсуждению всего многообразного опыта катехизации, если только мы хотим действительно извлечь из него урок.
Всего мною планируется восемь очерков по истории катехизации: (1) Врата новозаветной церкви; (2) Чудом сохранившиеся фрески: приготовление ко крещению по свидетельствам отцов второго века; (3) Высшая огласительная школа в Александрии; (4) Догматическое богословие для рыболовов: «Большой катехизис» св. Григория Нисского; (5) Катехизис св. Кирилла Иерусалимского; (6) Катехизическая деятельность блаженного Августина; (7) Катехизические проповеди Феодора Мопсуэстийского. (8) Катехизис вчера и сегодня: раздумья о таком современном прошлом.
Часть первая
Врата новозаветной церкви
Как уже отмечалось, в апостольские времена катехизация была устным наставлением в основах христианской веры и жизни. Катехизация как дар Святого Духа родилась из проповеди, из потребности поделиться верой с окружающими людьми. Написанию Евангелий предшествовала устная традиция, включавшая в себя проповедь, молитвенное общение за совместной трапезой, а также поучение новых членов общины в том, что автор Послания к евреям называет первыми началами слова Божия
(Евр 5: 12). О существовании устного катехизиса до того, как память о событиях земной жизни Христа была записана, говорит предисловие к Евангелию от Луки: …Решил и я, тщательно исследовав все с самого начала, последовательно написать для тебя, превосходнейший Феофил, чтобы ты познал достоверность того учения, в котором был
катехизирован (Лк 1: 3–4). (Использован перевод под редакцией еп. Кассиана (Безобразова). Лука видит в своем Евангелии историческое основание того предания, с которым Феофил был ознакомлен устно. Содержанием Евангелия, а следовательно, сутью катехизиса, по мнению Луки, являются дела и учение Христа (Деян 1: 1). Практика катехизации, таким образом, основывалась на них как на фундаменте апостольского учения. Принципиальное различие между нами, живущими в двадцатом веке, и апостолами, знавшими Христа во плоти, заключается в том, что для нас Евангелие есть в первую очередь книга, тогда как для них Евангелие было живым словом проповеди, благой вестью, передаваемой из уст в уста. Для нас евангелисты — это авторы книг, в то время как для первых христиан евангелисты были «благовестниками», то есть проповедниками, которые помогали апостолам и в основном трудились в поместных общинах (Деян 21: 8; Еф 4: 11; 2 Тим 4: 5). (Синодальный перевод дважды передает слово еугелистес как «благовестник» и однажды, в Еф 4: 11, — как «евангелист», очевидно имея в виду авторов письменных Евангелий. Надо сказать, что такой перевод крайне сомнителен, и зависит, в частности, от датировки самого раннего из Евангелий и Послания к ефесянам. Автор настоящей статьи придерживается того мнения, что Послание к ефесянам было написано самим апостолом Павлом и, следовательно, появилось на свет раньше, чем все канонические Евангелия. Если это так, то речь в Послании идет о евангелистах-проповедниках, а не о евангелистах-писателях). Обобщая, можно сказать, что вся древнехристианская литература, вошедшая в новозаветный канон, была написана, помимо других практических целей, также и как руководство по катехизации.
О том, что новозаветные послания читались и перечитывались вслух в собрании верующих, а также копировались и пересылались в соседние церкви с древнейших времен, прямо свидетельствует автор Послания к колоссянам (Кол 4: 16). Многие библеисты считают, что первое послание Петра содержит фрагменты проповеди перед принятием крещения, то есть часть крещального катехизиса (1 Пет 2: 13 — 3: 7) (См. Ernst Best. 1 Peter. The Oxford Companion to the Bible, ed. B. M. (Oxford: Oxford University Press, 1993), с. 584).
Впервые о более или менее систематической подготовке к принятию крещения мы узнаем из Первой апологии св. Иустина Мученика, написанной в пятидесятые годы второго века. В связи с этим обстоятельством речь о катехизации в узком смысле слова, как об обучении некрещеных, пойдет у нас в последующих статьях. В этом очерке нас будет интересовать вопрос о том, как и чему учил Сам Христос, а также Его первые последователи.
Катехизация у ног Христа
Первым катехизатором в истории христианства был Сам Иисус Христос. Не случайно, одно из самых частых обращений к Иисусу, которое мы встречаем в Евангелиях, это — Учитель. Отметим, что титул учителя Торы ( Еврейской слово «Тора» в широком смысле означает устное наставление, которое преподает учитель ученику или отец сыну (Притч 1: 1–8, 4: 1–4). Содержанием этого учения являются заповеди практической мудрости, обнимающие отношения человека с Богом. Письменная Тора, или Тора в узком смысле, указывает на Пятикнижие Моисея, с акцентом на ту часть, которая связана с регламентацией жизни. Тора в узком смысле совершенно правильно переведена новозаветными авторами как «Закон»), по-еврейски — равви, предполагал значительный авторитет среди иудеев и особое почитание среди учеников ( Ср. речение, приписываемое Гамалиилу Старшему, учителю апостола Павла: «Найди себе учителя и избежишь сомнений». «Авот», 1: 16). Из Евангелия от Матфея мы узнаем, что книжники любили занимать наиболее почетные места на пиршествах и в синагогах, а также питали пристрастие к обращению «равви», которое, очевидно, подразумевало уважение и подчинение (Мф 23: 7). Осуждая тщеславие книжников и фарисеев, Иисус советует ходившим за Ним ученикам не называть себя раввинами, сохраняя этот титул за одним Христом (Мф 23: 8, 10). Интересно отметить тот факт, что Новый завет избегает наименования равви в отношении тех, кого называли учителями в древней церкви, всюду используя привычное греко-язычной аудитории слово дидаскалос (В единственном случае (Мф 23: 10, если не считать чтение Мф 23:8 по В (Нестле-Аланд)) Христос называет Себя катехетик, что вполне синонимично дидаскалос, означающему «учитель, наставник»).
Евангелие от Матфея видит в Иисусе не просто одного из учителей, но единственного Учителя. Первые последователи Христа называли себя просто Его учениками. Наименование «христиане», означающее последователей Мессии, впервые вошло в употребление в Антиохии (Деян 11: 26). Для окружающих, как иудеев, так и язычников, которые знали о христианах понаслышке, христиане первого века были членами секты, создающей опасные волнения внутри иудаизма (См. речь ритора Тертулла, в которой он называет апостола Павла «главарем Назорейской секты (a†resij)» перед Феликсом, префектом Палестины (Деян 24: 5). Сам Павел сообщает, что христианское учение евреи считают ересью (a†resij, Деян 24: 14). Светоний отождествляет христиан, изгнанных из Рима, с иудеями. («Жизнь Клавдия», 5.25). Эпиктет то путает христиан с иудеями, то называет их Галилеянами («Арриановы беседы», 2.9.19; 4.7.6); Тацит, чье свидетельство наиболее точно, сообщает, что название «христиане» дала последователям Христа толпа (vulgus Christianos apellabat, «Анналы», 15.44). Принципиальным разногласием нового движения с иудаизмом был вопрос о признании Иисуса Мессией, Помазанником Божьим. Христиане видели себя новым избранным народом Божьим, для которого исполнились мессианские ожидания иудаизма. Сам приход Христа был приближением Царствия. Воля Божья нашла свое наиболее полное воплощение во Христе — этой благой вестью христиане спешили поделиться со всем миром. В сравнении с вопросом о личности Христа все остальные разногласия нового движения с иудаизмом были второстепенными. Признание Иисуса Мессией влекло за собою и значительную реорганизацию религиозной жизни вокруг Его спасительного явления на земле и вокруг Его учения. Сердцем учения Иисуса была проповедь о приближении Царствия Божия. Бог хочет от людей того, учил Иисус, чтобы они более всего на свете искали Его Царствия. В притчах, рассказанных Иисусом, далекое, таинственное и недоступное Царствие становилось близким и желанным.
Вся земная жизнь Иисуса, от рождения до воскресения, была одной великой проповедью Царствия. Уникальность Его катехизиса заключалась в том, что Сам Христос был воплощением Своего учения. Иисус учил не только словами, но и личным примером, и делами. Вспомним, например, что на сомнения Иоанна Крестителя Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?
Иисус ответил, указав на происходящие по Его воле чудесные исцеления (Мф 11: 3–5, Лк 7: 20–22).
Подобно фарисеям, Иисус проповедовал о воскресении мертвых. Однако, в отличие от фарисеев, Иисус не только на словах учил о будущем воскресении, но и Сам был воплощением воскресения. Вспомним беседу Иисуса с Марфой у гроба Лазаря (Ин 11). На отчаяние Марфы: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой
Иисус отвечает, что Лазарь воскреснет. Марфа сначала понимает эти слова так, будто они относятся к воскресению в теории, к общему воскресению в неопределенном будущем: Знаю, что воскреснет, в воскресение, в последний день
. Такое утешение, которое могли бы предложить многие, явно не удовлетворяло Марфу, так как ей-то брат нужен был живой здесь и теперь. И тогда Христос произносит загадочные слова о том, что Сам Он есть воскресение и жизнь. Расстроенную Марфу слова эти только приводят в замешательство, так что она бежит позвать Марию. Смысл сказанного Иисусом становится понятен только тогда, когда Иисус действительно возвращает Лазаря к жизни. Проповедовать воскресение мертвых может и человек, но воскрешать способен только Бог.
Христос отличался от прочих учителей Израильских тем, что учил как «власть имеющий», то есть как Тот, Кому власть была дана непосредственно Самим Богом. Дело в том, что иудаизм приписывал огромное значение преемственности в передаче учения, и потому не признавал учителей-самоучек. Учение состояло в первую очередь в толковании Торы, а также в изучении пророческих книг в свете существующего устного предания. Иисус же толковал Писания в синагоге, не пройдя никакого предварительного обучения ни у одного из авторитетных учителей, к недоумению слушающих (Ин 7: 15). Содержание рассказанных Иисусом притч о Царствии было в подавляющем большинстве случаев оригинальным и не имело прямых параллелей в дошедших до нас раввинистических источниках, которые с уверенностью можно отнести к первому веку нашей эры. В отличие от Иисуса саддукеи должны были всякое свое мнение подтверждать ссылкой на авторитет письменной Торы, тогда как фарисеи опирались также и на устную традицию.
Никто, даже из самых почитаемых учителей Израиля, не мог бы противопоставить свое мнение заповедям Моисеевым с такой радикальностью, с которой это делает Иисус в Нагорной проповеди: Вы слышали, что сказано древним: «не убивай», «не прелюбодействуй», «не нарушай клятвы»
и т. д., а Я говорю вам…
Заповеди Торы для всякого еврея выражали повеления Самого Бога. Противопоставить свое учение словам Торы не посмели бы даже пророки. Впрочем, Иисус, по Его собственному замечанию, пришел не нарушить Тору, но наполнить ее новым содержанием (Мф 5: 17). Христос принес новое, пророческое видение Торы, критикуя толкования фарисеев и саддукеев, а не саму Тору. Так, например, Иисус обвиняет фарисеев в том, что пренебрегая заповедью о почитании отца и матери, они тем не менее скрупулезно совершают ритуальные омовения перед едой, которые являются частью … «предания старцев», то есть устной традиции, а не письменной Торы, и которые, следовательно, не имеют такого же авторитетного значения, как сама Тора Мк 7: 1–13; Мф 15: 1–6.
У благочестивых слушателей проповедей Иисуса были две возможности: либо пойти за Иисусом как за Мессией, либо признать Его богохульником и постараться от Него избавиться. Одно было трудно: обойти Иисуса безразличием. Реакцию второй категории людей разделяла большая часть иудейской иерархии, которой в то время была саддукейская партия, входившая в Синедрион. Эти люди и осудили Иисуса за богохульство, подстрекание народа к восстанию и нарушение субботнего покоя. Первая же категория людей становилась Его учениками, которые следовали за Ним повсюду. Для апостолов учение Иисуса было не просто одним из возможных толкований Торы, но единственным путем, ведущим ко спасению. Господи, — свидетельствует Петр, — к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога Живаго
(Ин 6: 68).
Катехизация как встреча с Иисусом
Иисусу очень важно было и то, как слово о Царствии услышано, как оно посеяно в душе каждого человека в отдельности (См. притчу о сеятеле у Мк 4: 3–20 и параллели). Беседа, обращенная к сердцу человека, составляла важнейшую часть Его катехизиса. Вспомним, какое значение придавал Иисус тому, что Мария села у ног Его и слушала слово Его
в доме Марфы (Лк 10: 41–42). Надо полагать, что нечто поворотное, чрезвычайно важное произошло в душе фарисея Никодима, члена Синедриона, приходившего к Иисусу тайно, под покровом ночи (Ин 3: 1–21). Ведь не случайно впоследствии Никодим требовал справедливого отношения ко Христу от фарисеев, а также был в числе тех, кто пришел похоронить Учителя (Ин 7: 50; 19: 39). Всякая, даже самая короткая личная встреча со Христом, одна какая-нибудь оброненная Им фраза или взгляд были способны зажечь огонь веры. О важности личных бесед в деле обращения следует особенно помнить сегодня, когда евангелизация часто сводится (особенно на Западе) к одним выступлениям перед широкой аудиторией.
Катехизация начиналась призывом к покаянию, к изменению пути. Уже Иоанн Предтеча понимал, что всякий общий призыв к покаянию рискует остаться пустой угрозой, если он одновременно не сопровождается ответом на вопрос слушающих: Что же нам делать?
(Лк 3: 10, 12, 14). Какого плода покаяния хочет Бог от меня лично? Как свидетельствует евангелист Лука, у Иоанна находился ответ для каждого: так, например, сборщикам податей он советовал не обирать народ; солдатам — не обижать мирное население. Иоанн также настаивал на том, что без искреннего решения переменить жизнь человек не может принимать крещение. У двух евангелистов мы читаем, что погружение в воды Иордана сопровождалось исповеданием, то есть произнесением вслух грехов человека (Мк 1: 5; Мф 3: 6). Некоторые из людей, приходивших к Иоанну, думали принять крещение на всякий случай, авось пригодится, думая, что грех можно смыть физически, одним погружением в воду и таким образом избежать будущего гнева
, то есть Божьего суда (Мф 3: 7–9; Лк 3: 7–9). Таких людей Иоанн предупреждал, что одним телесным омовением невозможно заслужить у Бога прощение, что необходимо искреннее желание переменить жизнь. Уже само словосочетание проповедовать крещение покаяния
с целью прощения грехов ( Мк 1: 4; Лк 3: 3; ср. Деян 10: 27; 13: 24) указывает на тот факт, что крещение в Новом завете совершенно неразрывно связано с проповедью и немыслимо без нее.
Катехизис Христа можно разделить на заповеди, обращенные ко всем, ищущим пути спасения, и на те советы, которые Христос дает обращавшимся к Нему лично. Так, например, на вопрос богатого юноши: Учитель благий! Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?
(Мк 10: 17; ср. Мф 19: 16; Лк 18: 18) Иисус вначале советует взяться за исполнение заповедей Моисеевых, ибо они обращены ко всем и являются основой жизни с Богом. Оказывается, что юноша соблюдал их от рождения. Услышав это, Иисус, по замечанию Марка, «полюбил его», то есть почувствовал, что душа юноши приготовлена уже к тому, чтобы устранить последнюю преграду на ее пути к Богу — богатство.
В двух других ответах Иисуса на вопрос «Что делать?» суммирована вся суть Его учения. Так, у Иоанна, на вопрос Что нам делать, чтобы творить дела Божии?
Иисус отвечает, что прежде всего требуется вера в то, что Он послан Богом (Ин 6: 28). Главным делом христианина, таким образом, должна быть вера. Все же остальные дела имеют своим источником веру во Христа. У Луки, на испытующий вопрос законника: Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Иисус отвечает, что заповедью заповедей является любовь к Богу и ближнему (Лк 8: 27).
Катехизис Христа, таким образом, был не просто проповедью о пришествии Мессии и о грядущем и совершающемся воцарении воли Бога. Катехизис Христа был исполнением надежд всех тех, кто, подобно Иосифу Аримафейскому, учился у Иисуса
(Мф 27: 57), и значит, ожидал Царствия
(Мк 15: 43). Катехизис Христа был ответом на вопрос «Что делать?» и «Как жить дальше?» Катехизация у Христа была в первую очередь интимнейшей личной встречей, диалогом, в котором Учитель отвечал на вопросы учеников, и только во вторую очередь — монологом проповедника. Для последователей Иисуса проповедь о приближении Царствия совпадала с благой вестью о пришествии Мессии, Который будет творить волю Божью на земле (Мф 10: 7, ср. 10: 32).
Учение Христа было прежде всего путем жизни (См. Мк 12: 14, ср. Лк 20: 21; Деян 9: 2, 18: 25–26; 1 Кор 4: 16–17 и многие другие). В Ветхом завете исполнение заповедей Торы нередко называется следованием путями Господними. Следовать за Христом означало подражать Ему и исполнять волю Бога подобно тому, как исполнял ее Сам Христос. Принимавший Мессию принимал и Его толкование Торы и Пророков. Принимавший Мессию покаянно принимал крещение как залог жизни вечной и стремился жить по заповедям, главной из которых была заповедь любви.
Прозелитизм в иудаизме и апостольская миссия среди язычников
В глазах Иисуса всякое время и всякое место были пригодны для проповеди Царствия. Так, мы находим Иисуса «оглашающим» множество народа, сидя на вершине горы (Мф гл. 5–7). Мы читаем о том, как Он вынужден был войти в лодку и проповедовать с моря, так как много людей собралось слушать Его. Мы встречаем Его в более привычной для раввинов обстановке: толкующим Писание в синагогах и в Иерусалимском храме. По свидетельству Евангелий, Иисус часто передвигался с места на место, подавая тем пример ученикам.
Хотя иудаизм и не был активно прозелитирующей религией, но все-таки не единичные случаи обращения язычников были ( Упоминания о прозелитах мы находим в Деян 2: 10, 6: 5 и 13: 43. См. также Иосиф Флавий. «Иудейские древности», 20.17). У Матфея (23: 15) упоминается о том, что книжники и фарисеи «обходят море и сушу», дабы сделать прозелитом, то есть обратить из язычества в иудаизм, хотя бы одного. Так, например, семья Иродов, происходившая из Идумеи, приняла иудаизм по требованию Иоанна Гиркана. Впрочем, иудеи все равно считали Иродов узурпаторами трона и не могли до конца примириться с их правлением. Даже принимая все требования иудаизма, прозелит все равно отличался от тех, кто были обладателями завета с Богом от рождения (Подавляющая часть наших источников восходит к пятому веку нашей эры и позднее. См. Вавилонский Талмуд, «Киддушин», 70b, «Евамот», 57а. Справедливости ради следует отметить, что некоторые поздние источники приравнивают прозелитов к иудеям от рождения. См. The Books of Legends, Sefer Ha-Aggadah (New York: Schocken Books, 1992), сс. 349–354). Сознание божественного избранничества тесно переплеталось у иудеев с национальной идеей. В свете этого слова Иоанна Крестителя о том, что Бог может из камней воздвигнуть сынов Аврааму, звучали настоящим вызовом. (Мф 3: 9. Об этом см. подробнее в блестящей и не устаревшей до сегодняшнего времени книге: G. Bardy. La Conversion au Christianisme durant les premiers siиcles (Aubier: Editions Montaigne, 1947), с. 106–107. )
К началу первого века нашей эры евреи были рассеяны по всей Римской империи. Многим эллинизированным евреям, живущим в диаспоре, вовсе не требовалось далеко ходить для того, чтобы иметь возможность обращать язычников к единому Богу Израиля. И такие попытки, разумеется, делались, причем постоянно велись споры о том, должны ли к новообращенным язычникам предъявляться те же требования, что и к самим иудеям. В частности, поднимался вопрос о том, должны ли прозелиты из язычников, помимо строжайшего монотеизма и моральных требований иудаизма, также соблюдать законы кошерной пищи и быть обрезаны. В этом вопросе палестинские евреи были более консервативны, тогда как евреи диаспоры были менее требовательны к прозелитам. «Неудобоносимые бремена» законов ритуальной чистоты были часто не по силам даже самым добросовестным язычникам. В этом случае, принимая поклонение единому Богу, а с ним и моральные установления иудаизма, посещая и поддерживая синагоги, а также участвуя в молитвенной жизни иудеев, язычники все же не решались обрезаться и оставались на положении тех, кого Лука в Деяниях называет … почитающими Бога или богобоязненными, которые были промежуточной категорией между язычником и прозелитом. Капернаумский сотник, вере которого дивился Иисус (Мф 8: 10; Лк 7: 9), был одним из таких язычников, о котором Лука прибавляет, что он любит иудейский народ и даже построил синагогу (Лк 7: 5). Другие примеры богобоязненных язычников, которых Новый завет называет по имени: Корнилий сотник (Деян 10: 1–7); Лидия (Деян 16: 14); коринфянин Тит Иуст (Деян 18: 7). Надо сказать, что любовь к народу Израиля была среди эллинов чувством редким. Чаще всего они относились к иудаизму с презрительным подозрением. Камнем преткновения, а также предметом насмешек для них было то, что евреи совершают обрезание и соблюдают субботу. К тому же как можно было всерьез почитать Бога, у Которого не было ни изображения, ни статуи? Язычников искренне поражало то упорство, с которым евреи хранили преданность заповедям Торы, даже под угрозой мученической смерти (См., например, Вторую и Четвертую Маккавейские книги, особенно рассказ о смерти Елеазара книжника и семи братьев (2 Макк 6: 18 — 7: 22; 4 Макк 5: 1 — 6: 35; 17: 7 — 18: 24)) Исполнение же Торы, в интерпретации книжников и фарисеев, означало для прозелитов коренное изменение строя всей жизни.
Вопрос о том, как Сам Христос относился к заповедям Торы, был предметом длительного обсуждения в апостольской общине. С определенностью можно сказать, что Христос не принимал такого толкования Торы, по которому ритуальные предписания заслоняли внутреннюю жизнь с Богом, обращение к Нему в покаянии и молитве. Целью Его проповедей было показать, что в Торе является главным, а что второстепенным. Отметим, что попытки суммировать Тору в одной заповеди делались и предшествовавшими Христу учителями иудаизма. Об этом красноречиво свидетельствует следующая история: некий язычник выразил желание принять иудаизм в том случае, если его «научат всей Торе, пока он стоит на одной ноге». Выслушав это условие, один из крупнейших учителей первого века до нашей эры, Шамай, с возмущением прогнал его прочь. Другой же учитель Израиля, Гилель, спокойно ответил: «Не делай другому того, чего не желаешь себе. Все остальное служит разъяснению этого. Иди и изучай». ( Вавилонский Талмуд. «Шаббат», 31а. Русский перевод этой истории см. в молитвеннике «Сидур» (Иерусалим: Геулим, 1988), с. 347. Ср. Деян 15: 20б, 29б по Mss. 630, 945, и др.) Таким образом, уже Гилелем в отрицательной форме «не делай…» было суммировано золотое правило, которое Иисус считал квинтэссенцией Писаний: Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки
(Мф 7: 12).
Свою миссию Христос видел в том, чтобы исполнить закон, а не нарушить; чтобы сделать выполнение заповедей вопросом личного отношения человека с Богом, а не предметом механически исполняемых установлений: то, что вы сделали одному из братьев Моих меньших, вы Мне сделали (ср. Мф 25: 40, 45). Заповедью всех заповедей, учил Христос, является любовь к Богу всем сердцем, всей душой и всеми силами, и любовь к ближнему, имеющая своим источником любовь к Богу. Учение Христа было путем к любви, Его жизнь — примером любви, Его смерть — откровением новой, жертвенной любви, Его Воскресение — залогом того, что любовь в христианской общине имеет источник неиссякающий.
Иисус верил в то, что язычники также способны к восприятию Его учения, как и иудеи. Насколько подобное отношение к язычникам было неожиданным, можно судить по реакции окружающих. Так, стоило Ему однажды упомянуть двух язычников в проповеди, как толпа тут же выгнала Его из синагоги и даже из города, намереваясь побить камнями (Мф 4: 16–30). Вспомним и то, что Иисус не считал нечистым общаться с женщиной самаритянкой, вызывая тем (сдержанное) удивление учеников (Ин 4: 27). Несмотря на неприязненные отношения между евреями и самаритянами (Лк 9: 53), Иисус избрал именно доброго самаритянина героем притчи, объясняющей, кого следует считать ближним (Лк 10: 30–37).
Вопрос об обрезании и о соблюдении законов ритуальной чистоты был поставлен очень остро и чуть не привел к конфликту между Павлом и Варнавой, с одной стороны, и некоторыми членами Антиохийской церкви, с другой. Для разрешения этого вопроса был даже созван в Иерусалиме первый в истории церкви собор, называемый Апостольским, на котором было постановлено, что обрезание и многие другие законы ритуальной чистоты для обращенных из язычников необязательны (Деян 15). О том, насколько нелегким было принятие этого решения, свидетельствует отчасти тот факт, что апостолу Петру потребовалось откровение свыше, чтобы отказаться от ограничений, связанных с употреблением кошерной пищи: Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым
(Деян 11, ср. Деян 10: 44–48). Если бы устная традиция речений Иисуса бескомпромиссно требовала отказа от соблюдения субботы, ритуальных омовений и тому подобных ограничений, то едва ли Петру нужно было бы подкреплять ее новым откровением. (Отметим, что из того, что Иисус исцелял в субботу и позволял апостолам срывать колоски, вовсе не следует, что Он отменил субботу как время, специально посвященное Богу. Также как из того, что Его учеников обвиняли в несоблюдении поста, вовсе не следует, что Им был отменен и пост. Вспомним хотя бы Его строжайший сорокадневный пост перед искушением в пустыне. Вообще, вопрос об отношении Христа к ритуальной части закона едва ли можно решить, выставив батарею текстов из Евангелий, которые якобы свидетельствуют о нарушении Им ритуальных ограничений. Ведь следует помнить о том, что Евангелия в той редакции, в которой они дошли до нас, были написаны после Апостольского собора в пятьдесят первом году и отражают ту позицию, которая была принята на соборе). Следовательно, в таком тонком вопросе требовалось решение, вдохновленное продолжающимся откровением Святого Духа в Церкви, проводником которого было как тогда, так и сегодня соборное мнение Церкви. Ибо угодно Святому Духу и нам, — писала Иерусалимская община антиохийским братьям, — не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда
(Деян 15: 28–29). (Ср. 1 Кор 5: 11, Еф 5: 5, Кол 3: 5, Гал 5: 20. В современной Апостольскому собору иудейской литературе находим указание на три главных греха, которые «оскверняют землю» и «заставляют Шехину (т.е. присутствие Божие) удалиться»: идолопоклонство, блуд и убийство. См. Zadochite Fragment, 6.11 ). Обратим внимание на то, что в предписаниях собора ничего не говорится ни о соблюдении субботнего покоя, ни об обрезании. Ограничения, которые были сохранены, были менее строгими, чем те, которые соблюдались «боящимися Бога» язычниками, участвовавшими в молитвенной жизни иудеев. Это решение имело историческое значение. Отныне Евангелие было одинаково доступно язычникам.
Особенности новозаветной катехизации
Единой катехизической практики в новозаветной Церкви не было, как не было ее и в более позднее время. Если бы за определение катехизации мы взяли в этой статье только обучение, предшествующее крещению, то обнаружили бы, что упоминания о таковом очень редки в новозаветном каноне. Установить, о чем Господь учил приходящих к Нему до крещения, тем более трудно, что мы не знаем ничего определенного о том, крестил ли Он вообще. Ведь только в Евангелии от Иоанна мы находим краткое и сбивчивое сообщение о том, крестил (Ин 3: 22) или не крестил (Ин 4: 2) Сам Иисус. Подобное молчание евангелистов оправдано: когда Сам Господь, прощавший грехи, находился на земле во плоти, то не было никакой необходимости в крещении во оставление грехов. Нам неизвестно, были ли крещены погружением в воду ближайшие ученики Иисуса, хотя надо полагать, что те из них, которые ранее были учениками Иоанна, приняли его крещение. По свидетельству Луки, Пятидесятница была для апостолов днем крещения Святым Духом (Деян 1: 5). Иисус также обещал апостолам крещение кровью, которое многие из них и приняли. Обратим также внимание на то, что несмотря на упоминание Иоанна (4: 2), у синоптиков Иисус заповедует ученикам крестить самим только после Своего воскресения (Мк 16: 16; Мф 28: 19). При этом различие, которое делает книга Деяний между крещением Иоанна и крещением во имя Иисуса Христа, заключается в том, что последнее состояло как в оставлении грехов, так и в принятии дара Святого Духа, в то время как Иоанново крещение состояло только в омовении, закрепляющем внутреннее покаяние. (Эта интерпретация совпадает с важнейшим с исторической точки зрения свидетельством о крещении Иоанна у Иосифа Флавия в «Иудейских древностях» 18.117: «Погружение угодно Богу в том случае, если оно используется не для очищения души, но для освящения жизни, тогда как душа уже очищена праведностью»).
Чаще всего в Евангелиях и в Деяниях апостолов мы встречаем людей, принимающих внезапное решение стать последователями Христа. Достаточно одного пророческого призыва Иисуса: Идите за Мною!
, чтобы апостолы, оставив все, следовали за Ним. (Мк 1: 17; Мф 4: 19. Ср. с призванием пророком Илией будущего пророка Елисея в 3 Цар 19: 19–21).
В Деяниях принятие Христа почти мгновенно сопровождается крещением. Павел, по свидетельству Луки, крестился, едва оправившись от происшедшего в Дамасской долине: И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел и, встав, крестился и, приняв пищи, укрепился
(Деян 9: 18). Интересно упоминание о том, что Павел три дня не ел, не пил
(Деян 9: 9), которое легло в основу соблюдения строгого поста, ставшего во втором веке частью приготовления к принятию крещения.
Мы также находим немало примеров, когда крещение происходит сразу после первой проповеди об Иисусе или после личной беседы. Я уже обращал внимание на то, что беседа один на один часто оказывалась более действенной, чем даже самая красноречивая проповедь. Дело тут, впрочем, не столько в форме катехизиса, сколько в прямом божественном свидетельстве. Так, например, Лидия принимает решение креститься после первой же беседы вследствие того, что, по замечанию Луки, Господь отверз сердце ее внимать тому, что говорил Павел
(Деян 16: 14). Ярким примером харизматической катехизации является проповедь Петра в Кесарии: Когда Петр еще продолжал эту речь, Дух Святый сошел на всех, слушавших слово… Тогда Петр сказал: кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы (т. е. христиане из евреев), получили Святаго Духа? И велел им креститься во имя Иисуса Христа
(Деян 10: 44, 46–48).
В некоторых случаях перед крещением мы слышим вопрос, подобный евангельскому: «Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» В ответах на этот вопрос и следует искать сердце апостольского катехизиса. Ведь главным содержанием катехизиса, как я уже отмечал, является именно ответ на вопрос «Что делать?» и ни на какой другой. Так, например, люди, пораженные проповедью Петра в день Пятидесятницы, спрашивают, обратившись к апостолам: Что нам делать, мужи братия?
Петр отвечает: Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа
(Деян 2: 37–38). В другом случае темничный страж, потрясенный верой Павла и Силы, задает им один единственный вопрос: Что мне делать, чтобы спастись?
И получает ответ: Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой
(Деян 16: 31). В обоих случаях быстрота, с которой принимается решение креститься, связана с прямым свидетельством Духа: люди, окружавшие апостолов в Пятидесятницу, поражаются тому, как эти иудеи могут проповедовать на разных языках; темничный страж потрясен и испуган тем, что двери темницы сами собою растворились. Апостольская катехизация, таким образом, была не в слове только, но и в силе изливающегося Духа. (Cр. 1 Фес 1: 5, 2: 13; Гал 1: 11–12). По свидетельству апостола Павла: И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией
(1 Кор 2: 4–5).
Можно ли из ответов на вопрос «Что делать?» составить представление о минимальном содержании той веры, которую принимал всякий, крестившийся в апостольский век? Эфиопский евнух прямо задает вопрос апостолу Филиппу: Вот вода; что препятствует мне креститься?
Филипп отвечает, что ничего не требуется, кроме искренней веры. Тогда из уст евнуха звучат слова, которые многие исследователи считают одной из древнейших вероисповедных формул: Верую, что Иисус Христос есть Сын Божий
(Деян 8: 36–37).
Однако древнейший христианский катехизис не сводился к признанию и заучиванию одной только формулы, точно так же как и современный катехизис не сводится к одному Символу веры или даже его толкованию. Ведь принять Иисуса как Мессию и Спасителя означало одновременно и постепенное вхождение в провозглашенное Им Царствие. Принять Учителя можно было, признав Его учение во всей его полноте и радикальности. Процесс приобщения к жизни в христианской общине и в первую очередь обучение лишь начинались с крещения. Ведь не случайно Лука упоминает о том, что крестившиеся на Пятидесятницу постоянно пребывали в учении апостолов
(Деян 2: 42). Апостолы, согласно Деяниям, всякий день в (Иерусалимском) храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе
(Деян 5: 42). Об апостоле Павле также сообщается, что первые дни после крещения он провел с учениками в Дамаске, очевидно, вникая в подробности того учения, за которое он ранее преследовал Церковь (Деян 9: 19б). Из Деяний мы узнаем также и о том, что крестившиеся в Кесарии просили Петра пробыть у них несколько дней, на что он, по всей вероятности, согласился (Деян 10: 48). Апостол Павел не оставлял своего отеческого попечения о тех церквах, которые он насадил проповедью Евангелия. Он нередко возвращался к своим детям во Христе с целью утверждать души учеников, увещевая их пребывать в вере
(Деян 14: 22). Большая часть его писем и написана именно к таким общинам с призывом держаться той веры, которая была им однажды проповедана. Павел и Варнава провели в Антиохийской церкви целый год, уча немалое число людей
(Деян 11: 26). Мы также узнаем из Деяний, что Павел, по прибытии в Эфес, учил три месяца в синагоге. Будучи же изгнан из синагоги, он переместился в школу некоего Тиранна, в которой он учил в течение двух лет (Деян 19: 8–10). Обучение это, надо полагать, носило характер доступный всем и регулярный. (Некоторые древние манускрипты добавляют в девятом стихе, что учение продолжалось от одиннадцати часов утра до четырех часов дня). Таким образом, неверно было бы считать, что катехизация у апостолов была быстрой и исчерпывалась одной проповедью перед принятием крещения. Даже Иоанн Креститель, несмотря на то, что он жил отшельником, имел учеников. Харизматический характер обращения первых христиан, проявлявшийся в разнообразных свидетельствах Святого Духа, вовсе не преуменьшал значение дальнейшего укоренения в вере и любви.
Этапы катехизации
Делал ли Иисус различие между катехизисом, который предназначался для всех, и «тайнами Царствия», которые Он поверял только апостолам? На первый взгляд, для подобного разделения есть основания. Так, например, Марк упоминает о том, что Иисус говорил к народу притчами, а ученикам наедине раскрывал их значение (Мк 4: 34). Все три Евангелия подчеркивают тот факт, что Иисус поведал только Своему ближайшему окружению смысл притчи о сеятеле, ссылаясь на то, что другие люди все равно окажутся неспособны понять его (Мк 4: 10–11, ср. 7:17, 10: 10; Мф 13: 11; Лк 8: 10, ср. 10: 23). Добавим и то, что в качестве свидетелей Своего преображения Христос выбирает только троих апостолов — Петра, Иоанна и Иакова,—запретив им разглашать увиденное до того, как Он воскреснет (Мк 9: 9; Мф 17: 9). На основании этих текстов могло сложиться представление о том, что учение Христа подразделялось на часть общедоступную и открытую лишь для избранных тайную часть.
Действительно, как мы увидим в очерке об александрийской школе, подобный взгляд разделяли многие так называемые гностические секты. Гностики считали, что Иисус сокрыл от всего мира подлинное знание о Себе. Обладателями этого тайного знания, или гнозиса, являются те, кому Иисус передал его по воскресении. Чтобы как-то подкрепить эту теорию, богатое, а часто больное воображение гностиков создало немало литературных подделок. Расчет в данном случае был на то, что всякое знание, окруженное хотя бы даже искусственно таинственностью, будет выглядеть интригующе.
Сами Евангелия, однако, предоставляют немало опровержений этого мнения. Иисус прежде всего желал того, чтобы весть о Царствии была услышана всеми. Ведь Он избрал апостолов с тем, чтобы сделать их «ловцами человеков». Перед Своим вознесением Христос заповедует апостолам: Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что я повелел вам
(Мф 28: 19). В этих словах нет и намека на конспирацию. Напротив, Христос повелевает апостолам покорять вере все народы
(1 Кор 1: 5) и проповедовать благую весть, ничего не утаивая. Отметим также и то, что пророчество Христа о Его грядущем воскресении было известно не только ученикам, но и членам Синедриона (Мф 27: 63).
Если членам ранней церкви и приходилось собираться тайно, то это было только по причине гонений. Церковь никогда не была тайным обществом и не окружала свое учение искусственным ореолом таинственности. Когда апостол Павел пишет: Говорю вам тайну (must»rion), не все мы умрем, но все изменимся
, то речь идет не о секретном знании, которое доступно лишь избранным, но, в большом количестве случаев, о плане божественного спасения, который еще до конца не известен, но который ожидает своего окончательного раскрытия в будущем (1 Кор 15: 51, ср. Рим 11: 25, 16: 25).
В учении апостолов была глубина, не сразу и не всем одинаково доступная. Всякий хороший педагог знает, что в процессе обучения необходима постепенность и последовательность, что более простые истины следует сообщать вначале, так как ученики будут не способны понять истины более глубокие. Именно с этой педагогической целью Христос пытался сделать все, чтобы Его чудеса не разглашались. Ведь Господь не хотел того, чтобы народная молва о Нем как о чудотворце заслонила собою истинный смысл и значение Его миссии: проповедь покаяния, приближение Царствия и осуществление мессианских ожиданий. Христос постоянно напоминал о том, что огрубевшее сердце необходимо подготовить к принятию тайн Царствия. Подготовка включала покаяние, исполнение заповедей и дела любви, которые вели за собою изменение всей жизни.
Различие между видами катехизической работы естественно возникало еще и потому, что апостолы обращались к двум по-разному подготовленным аудиториям: иудеям и язычникам. Большинство евреев было воспитано на заповедях Моисеевых с детства. Апостол Павел сравнивает Тору с рабом, в обязанности которого входило следить за воспитанием детей, а также сопровождать их в школу. Таким вот детоводителем ко Христу
и был закон (Гал 3: 24). Обращаясь к иудеям, апостолы могли ограничиться беглыми ссылками на Тору и Пророков, и контекст проповеди становился большинству из них понятен.
В случае язычников все нужно было в значительной степени начинать с нуля и проповедовать того Бога, Которого, по остроумному замечанию апостола Павла, афиняне почитали, не отдавая себе в том отчета (Деян 17: 23–24). Разумеется, по глубокому убеждению апостола язычников, ни одна душа не представляла из себя tabula rasa в отношении принятия Евангелия. У язычников закон был написан на плотяных скрижалях сердца (2 Кор 3: 3, ср. Рим 2: 14–15). Подготовку их совести совершал Сам Бог. Впрочем, какими бы правильными ни были моральные интуиции, которые подсказывает голос совести, для укоренения этих благих начинаний необходим был строй жизни, при котором можно было бы их культивировать. Этот строй жизни и привлекал «боявшихся Бога» язычников в синагоги. Первым учителям христианства необходима была кропотливая апологетическая работа, которая во времена апостолов велась на уровне борьбы с народными суевериями, идолопоклонством и многобожием (Деян 14: 8–19), а также полемики с популярными философами вроде эпикурейцев и стоиков (Деян 17: 18). Христианам приходилось терпеть немало злых насмешек от язычников (1 Пет 2: 12). Только начиная с середины второго века можно говорить о настоящем взаимодействии христианства с интеллектуальным наследием эллинизма. Апостолы же в первую очередь призывали к изменению жизненного пути, к тому, чтобы отказаться от языческой беспутности, терпевшей почитание множества богов. Язычникам нужно было отказаться от почитания идолов, от участия в празднествах, от многих аморальных привычек, которые были позволительны в их среде (Еф 4: 7).
Как удачно заметил блаженный Августин, апостолы проповедовали евангелие миру, в котором язычники не ожидали прихода Мессии, по словам пророков, в то время как иудеи не верили в то, что Он пришел, по словам апостолов. (Бл. Августин. О Троице. 13.24). Для еврея главной преградой в принятии христианства было признать в Иисусе, умершем унизительной рабской смертью, воскресшего Мессию — Царя Израиля. Евреи, слышавшие о распятии Христа, но считавшие невероятным Его воскресение, были возмущены проповедью Мессии страдающего, как оскорблением всех надежд на национальное возрождение. Евреям требовалось принять тот немыслимый факт, что Бог прославил и посадил по правую руку от Себя Иисуса, Который был осужден ни кем-нибудь, но наиболее авторитетными представителями той религии, в которой они были воспитаны с детства.
Язычникам, помимо учения о Мессии, Спасителе мира, необходимо было принять весь моральный и молитвенный строй жизни, связанный с новым учением. Язычникам трудно было примириться с той мыслью, что проповедь Христа является учением, появившимся недавно (Деян 17: 19). Государственная бюрократия Римской империи признавала только традиционные религии, а к новым религиозным движениям относилась с подозрением, как к возможным возмутителям порядка (см. Деян 16: 21). Таким образом, и душа эллина, и душа иудея требовали подготовки к принятию благой вести.
У апостола Павла находим фигуральное различие между двумя степенями зрелости в вере, которое впоследствии стало традиционным. Я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе, — пишет он в своем Первом послании к коринфянам. — Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские. Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы?
(1 Кор 3: 1–3). Павел обращается к церкви, большинство членов которой составляли, по всей вероятности, обращенные из язычников. Он предостерегает коринфян о том, что прежде чем рассуждать, в каком именно теле воскреснут мертвые (1 Кор 15), следует относиться к своему собственному телу как к храму Святого Духа и не осквернять его блудом (1 Кор 3: 16; 6: 18–19). Таким образом, катехизис, обращенный к язычникам, имел в качестве вступительной, «молочной» части воспитание совести и выполнение заповедей, после чего можно было приступать к «твердой пище», то есть в данном случае к подробностям учения о воскресении мертвых и о различении духовных даров.
Более определенное различие между этапами катехизиса делает автор Послания к евреям. По его представлению, «слово Божие» или, что то же самое, «слово Христа» подразделяется на первые элементы (t¦ stoice‹a tБj ўrcБj) или основание (qemљlion) и на трудно объяснимое учение, истолкование которого требует специальной подготовки (Евр 5: 12, 6: 1). Автор пользуется уже знакомой нам метафорой молока и твердой пищи: Всякий, питаемый молоком, не сведущ в слове правды, потому что он младенец; твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла
. (Евр 5: 14, ср. Втор 1: 39, Ис 7: 16. Обратим внимание на необходимость воспитания чувств и совести). Если крещение для каждого христианина было новым рождением, то следующий затем катехизис естественно было сравнить с чистым словесным молоком
(1 Пет 2: 2), а начало христианской жизни — с младенчеством во Христе
(1 Кор 3: 1, ср. Еф 4: 14; Евр 5: 13).
Подытоживая предыдущие рассуждения, можно сказать, что в апостольские времена различия на эзотерическую часть, доступную только избранным, и экзотерическую часть катехизиса, к которой допускался каждый, не было. Также не находим мы никакого определенного разделения богослужения на ту часть, в которой могут принимать участие все, и ту, к которой могут допускаются только особым образом приготовленные. (Это замечание вовсе не преуменьшает значение предостережений апостола Павла в 1 Кор 11: 27–31. Предостережение о том, что Тело и Кровь Христовы следует вкушать достойно, получило совершенно органическое развитие в последующей церковной практике). Однако пастырский опыт церкви подсказывал, что уровень катехизиса во многом зависит от степени подготовки той аудитории, которой он предназначался. Обращенные из иудеев и язычников требовали разного внимания, разной духовной работы. Несмотря на множество случаев, когда обращение в христианство происходило стремительно, по велению Святого Духа, а не постепенно, в тишине сердца, все новообращенные считались младенцами во Христе, и от каждого ожидался духовный рост. Катехизация требовалась для лучшего различения добра и зла, а также для возрастания и укоренения в вере и любви (Флп 1: 9).
(Продолжение следует)
