Из редакционной почты
Письмо в редакцию журнала «Православная община»
Христос Воскресе!
Уважаемый отец Георгий, здравствуйте!
О Вас и о том, что Вы делаете, я узнала совсем недавно. Сначала мне попалась книжка «Сети обновленного Православия», потом я, будучи до глубины души затронута, стала читать Ваш журнал «Православная община». Мне довелось держать в руках всего три выпуска, но и этого оказалось достаточно. Я читала Ваши проповеди и поняла, что Вы очень мужественный, смелый человек, Вы дерзаете не только словом, но и делом показать, что преобразования необходимы Церкви. Конечно, Вас тут же заклеймили как лжеучителя и лжепастыря и волка в овечьей шкуре. Блаженны Вы, когда будут поносить Вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня
, — сказал Господь. Я уверена, что Правда Христова на Вашей стороне. Не оставляйте Вашего дела! Думаю, многие, очень многие православные, для которых Церковь — это не благолепие, не позолота иконостасов и не благозвучное пение, а Сам Христос, Его Дух, Его Любовь, будут на Вашей стороне.
Те, которые думают, что спасутся только православные, причем строго исполняющие «предания старцев», которые пишут, что учить молиться своими словами подобно развращению малолетних, — это люди с мертвыми сердцами. Они всегда будут против Вас.
Знаете, когда я несколько дней назад узнала о Вашем существовании, о существовании Вашего братства, почитала «Православную общину», мне стало просто легче дышать. Благодарю Бога! Я могла бы так и продолжать жить, думая, что то, к чему стремится мое сердце, — это греховно, это надо подавить в себе. Теперь я знаю, что я не одна такая, и что это вовсе не от греха и не от самочиния, и не от недостатка смирения, — молиться по-русски, (ведь мыслю я по-русски!), и не признавать отживших схем типа «Православие — Самодержавие — Народность», и не ненавидеть евреев, и не бояться заговорить на улице с какими-нибудь сектантами, и тайно мечтать о том, что вот, если бы у меня были такие друзья, православные христиане, с которыми можно было бы взяться за руки и сказать: «Христос посреди нас! — И есть, и будет!»
В книге Деяний написано: Они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении! и преломлении хлеба и в молитвах
.
К сожалению, наше православное богослужение не очень похоже на это. Нет общения. Есть некоторые вещи, которые просто вызывают отвращение. Например, я где-то читала про священнические облачения, что они символизируют; что красные полосы, расшитые золотом, это как бы кровь Иисуса, а поручи это веревки, которыми были связаны Его руки, когда Его вели на казнь, а высокая шапка, вся в золоте и в драгоценных камнях — это как бы Его терновый венец. По-моему, это какое-то кощунство, Он страдал, над Ним издевались, а у нас — узоры на одеждах и сладкоголосие. Так можно совершенно забыть о том, что случилось две тысячи лет назад.
Мне часто приходят разные мысли по поводу церкви, и я должна была укорять себя в грехе осуждения, тем более, что церковь дает мне все (разумею таинства — оставление грехов, приобщение), но тем больнее видеть для меня, что как-то многое не так.
Мое воцерковление еще только начинается. Я исповедую Христа немногим больше года. Мое обращение — это чудо, обретение веры было в моей жизни таким поразительным событием, что я по сей день не перестаю удивляться всему, что со мной происходит. Тем более что день ото дня вера растет, укрепляется.
Я впервые приняла Причастие в августе 1996 года, это было в дни Преображения. У меня есть особая связь с этим праздником. Но постоянно причащаться я стала только с этого Рождества (1996/1997). Есть у меня и духовный отец (батюшка, к которому я хожу на исповедь, и за литургией стараюсь причащаться именно когда он служит). Он настоящий христианин, человек не от мира сего, смиренномудрый и кроткий. Справедливо ли называть его духовным отцом? Он принял мою первую исповедь, но родил меня во Христе не он. Ко Христу я пришла сама путем своих собственных ошибок, падений, раздумий, метаний, а самое основное — путем личного изучения Четвероевангелия. Путь к вере был очень болезненным и тяжким. Произошла грандиозная ломка всего старого в душе, ветхое приходилось отдирать от себя чуть ли не «с кровью». И вот…
Свершилось, пришло нежданное –
Душу пронзил меч.
Молчу, сторожу странное
Чувство — гора с плеч.
Тихо, со страхом тайным
Сердце к Тебе идет.
То, что казалось случайным,
Ныне иным предстает.
Прошлое (с ясной силой
Это звучит во мне),
Все мое прошлое было
Лишь дорогой к Тебе.
Теперь смысл всей моей жизни — Евхаристия. Свято верую, что Сие самое есть Пречистое Тело Твое, и Сия самая есть Честная Кровь Твоя.
Отец Георгий! Простите, что я так много пишу о себе, но Вы поймите, — не с кем поделиться самым главным. Неужели все общение во Христе сводится только к общению с батюшкой на исповеди? Конечно, нет. Вот, мы приходим в храм, стоим на службе, молимся, я вижу своих единоверцев, православных христиан, но если я попробую заглянуть кому-нибудь из них в лицо и заговорить с ними, они мне покажут всем видом, что я мешаю им молиться. Конечно, богослужение есть богослужение, а общаться надо когда-то в другое время и в другом месте. Но где? когда? и с кем? Стали приходить мысли, что надо смириться и не мечтать о невозможном, можно научиться чистить подсвечники как женщины с такими строгими неприступными лицами и так в чистке подсвечников спасать свою грешную душу. Может, это и есть истинное христианство? Может, это у меня от моей греховности такие мысли? Неужели мне мало Евхаристического общения? Смотри, сколько братьев и сестер, подходящих к Чаше. Но кто эти люди? Я даже не знаю, как их зовут! Конечно, главное в Причастии — это единение с Господом нашим Иисусом Христом, но это еще и единение друг с другом!
Да будут все едино, как Мы едино
, — говорит Господь. Будет это единство, будет и Любовь.
Почитав в журнале Ваши пламенные проповеди, я поняла, что наконец нашла своих по духу. То, что Вы создаете общину православных (ведь одного богослужения недостаточно!), такую общину, в которой все действительно братья и сестры не только по названию, которые могли бы иметь общение во Христе, вместе молиться (не по книгам, не по уставу, а по духу, по сердцу), вместе изучать Писание, Евангелие, делиться опытом в духовной жизни, учиться говорить проповеди друг другу в «назидание, увещание и утешение», как пишет Павел и, наконец, вместе совершать Евхаристию, — вот это и есть христианство.
А также узнав, что Вы в богослужении хотите вернуться к практике древней раннехристианской церкви, я поняла, что это никакие не мечтания недостигаемые, — это возможно и нам, людям XX века, потому что христианство все то же, и Дух Тот же, и Господь Тот же, что и тогда, две тысячи лет назад.
Спасибо Вам, отец Георгий, Вы заново открыли мне глаза на ту простую истину, что где Дух Господень — там свобода. И если я, будучи в Церкви, боюсь иметь свое мнение по тем или иным вопросам, и меня учат, что иметь свое суждение — это грех, это самочиние, что и вообще мыслить — это какой-то грех, то я начинаю задаваться вопросом, что это за Церковь? Это Церковь Христова, или может, это какая-то ветхозаветная Церковь, которая еще не знает Благодати, если для нее главное — закон? Мы дети не рабы, но свободной!
Я очень люблю нашу Православную церковь, люблю богослужение и песнопения, но как часто приходит мысль, что у нас так много ветхозаветного и так мало новозаветного. А ведь именно Ветхозаветная церковь несет на себе грех распятия Христа. Да, не народ, не общество, и даже не гражданская власть (она только была бездушным исполнителем злой воли), а именно церковь, иерархия Ветхозаветной церкви. Что за парадокс! Священнослужители распинают Христа, а потом со спокойной совестью идут дальше молиться. Это страшно.
Еще мне очень пришлось по сердцу, какой взгляд у Вас и Ваших единомышленников на отношения Церкви и государства (насколько я смогла уловить по журналам). Правильно, никакой «симфонии властей». Странно, что у нас в России, после того как нам Господь через саму нашу историю показал, что за музыка в этой «симфонии», у нас еще пытаются все эти идеи возродить и воплотить! Пишут о самодержавии, о богоизбранном русском народе, о Москве — третьем Риме, о том, какая благодать у нас была до революции, вся власть была православная, народ — благочестив, император — свят. Но разве это все истинно? По-моему, все эти идеи — мертвые гробы, которые и ворошить-то не нужно. Им место на кладбище. Церковь и государство — это, по-моему, два разных полюса. Может быть, я мыслю очень незрело и категорично, но когда идет речь о государстве, о политике, о власти, мне вспоминается, что говорил сатана Христу в пустыне, когда искушал Его: Дам Тебе власть над всеми царствами мира и славу их; ибо она мне предана, и я, кому хочу, даю ее. Все сие Твое будет, если, падши, преклонишься предо мною
.
Может быть, эта симфония властей и была таким искушением, от которого Церковь не смогла отвернуться.
Мне по душе позиция Нила Сорского, Церковь не должна иметь материальных богатств, земель, власти. Ведь Церковь не от мира сего.
Я читала очерки владыки Иоанна (почившего митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского), и при всем моем уважении к его памяти, я не могла не почувствовать какого-то националистического духа.
Я люблю Россию и патриотизм приветствую, но твердо убеждена в том, что во Христе нет ни иудея, ни эллина, ни русского, ни американца, ни православного, ни католика, на протестанта, а вера Христова, — она либо есть, либо ее нет. Неужели Господь не примет в Свое Царствие душу католика, который всю жизнь следовал Учению, нес крест свой, любил ближних, как самого себя, только потому, что он — католик, признает непогрешимость папы, непорочное зачатие и исхождение Духа и от Сына? Неужели из-за этого Господь его отвергнет? Все эти вопросы так тревожат меня, что я порой ни о чем другом не могу и думать. Я не могу успокоиться при мысли, что это была бы какая-то большая несправедливость, если бы все эти люди, христиане, которых некоторые православные называют еретиками, шли в ад за то, что они не православные. Не думаю, чтобы Бог был настолько лицеприятен.
Может, я не должна так вольно рассуждать, ведь я ничего не знаю, — ни истории Церкви, ни истории Вселенских Соборов, не знаю о других христианских конфессиях из жизни (только немного из книжек, которые мне попадались), значит, не могу и сравнивать, но я знаю Евангелие. И когда я хочу во всем этом разобраться (в том, почему Господь — Един, и Писание — одно, и Откровение — одно, а церквей много, и все только себя почитают за церковь истинную, а других — за еретиков) и беру какие-то книги православные, например, учебник по сравнительному богословию для духовных семинарий, и начинаю читать какие-то факты о крестовых походах, о личных ошибках и беззакониях каких-то пап, об индульгенциях, казнях, расколах, притязаниях на политическую власть, завоевательных экспедициях, грабежах, насилиях, о сектантах, «Богородичных центрах», белых братствах, астрологах, экстрасенсах, то мне приходит мысль, что авторы этих книг просто уклоняются от прямого ответа и хотят запугать, устрашить, запутать, чтобы у читателя отпала всякая охота разобраться в том, что стоит за разделением Церкви Христовой. Например, я читала С. Нилуса «Близ есть при дверех», так ведь он во всем видит антихриста, такое впечатление, будто автору очень уж не терпится стать свидетелем его пришествия. Нет, мне не стало страшно от этой книги, но я поняла, что Нилус — апологет самодержавия, которое для него, может, даже важнее Православия, и потеряла к нему доверие.
Становлению моей веры помогали книги о. Александра Меня, Вл. Соловьева. И вот я узнаю, что должна покаяться в чтении еретической литературы. Я покаялась на исповеди, но потом, почитав «Православную общину», задумалась: что же, у меня совсем хотят отбить способность самостоятельно мыслить? Тогда я пошла и покаялась в обратном.
Нет, я хочу остаться в Православной церкви, я люблю Православие, живу жизнью Церкви, я, по слову апостола, рассудила быть… не знающей ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого
, потому даже не захотела получить высшего образования (сейчас работаю библиотекарем, мне 23 года), чтобы не думать о постороннем.
Знаете, я до обращения вела очень греховную жизнь и уже была на краю гибели, но Господь помиловал меня и протянул мне руку спасения, когда чаша моих беззаконий переполнилась и хлынула через край. Тогда и началось перерождение.
Отец Георгий, представляете, когда-то «Так говорил Заратустра» Ницше было для меня величайшим откровением человеческого разума! Безумие! Хула на Духа Святаго!
И вот после всего этого, для меня придти в церковь, встать там на колени и слушать «Господи, помилуй!» — было единственным желанием. И хотя я ничего в богослужении не понимала, но зато, как отрадно было видеть вокруг светлые людские лица и понимать, что я недостойна даже рядом находиться с такими людьми. Теперь уже трудно так каяться, все это пережито, и я стараюсь, в меру своего разумения, следовать Христу и исполнять заповеди Его. Если я уже не совершаю грехов против Бога и ближнего, и себя (не говорю, конечно, что я уже свободна от греха совсем), то как мне плакать и каяться вновь и вновь? Ведь я, по милости Его, уже получила оставление прегрешений своих. Что в мире сравнится с той радостью, с которой христианин выходит из храма после Причащения? Ничто. Радость духовного обновления, радость очищенной совести, радость просветленного сердца. Каждая исповедь и Евхаристия — это как смерть и воскресение, наверное, об этом писал апостол Павел: Мы же все открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа
.
Простите меня, может быть, я пишу много лишнего, и это письмо только отнимает Ваше время (если оно вообще попадет к Вам в руки), но если бы я не была уверена в том, что Вы именно тот человек, которому надо это рассказать о себе, что это не только мне нужно, но и Вам будет небезынтересно, я бы и не писала, ведь я пишу не столько о себе, сколько о Православии, о христианстве, и к Вам это имеет отношение, и к Вашему делу.
Так вот, постепенно я стала понимать богослужение. Стала ходить в духовную академию на вечерние лекции для мирян, там я услыхала, что в православных церковных песнопениях — вся глубина богословия, вся христианская мудрость. А так как, слушая эти песнопения за богослужением, разобрать мне ничего не удавалось, то я решила пойти самой петь в хор, чтобы все постигнуть. И еще я думала, может, там найду друзей. Так я пою уже несколько месяцев, но ни друзей не нашла, ни постигнуть ничего не удается. Теперь все старания приходится прикладывать к тому, как спеть, чтобы не ошибиться, правильно взять ноту, и так до сердца ничего не доходит, и то, что я пою, — порой даже не удается уловить смысл этого, потому что, во-первых — церковнославянский язык, во-вторых — та быстрота, с которой поем. И я думаю, не делает ли у нас использование мертвого языка из христианства какого-то эзотерического знания, чтобы многие ничего не поняли, а те, которые поняли, возгордились бы своей исключительностью? Вот, мол, нам это открыто, мы разумеем, а другие — невежды. Конечно, это дело времени, но я думаю, что и среди тех православных, которые уже в Церкви не один год, не много таких, которые бы все разумели. А если заходят люди нецерковные, мирские, но которые, однако, приходят сюда, чтобы обрести, но, кроме недоумения, ничего не обретают? И почему так у нас получается, что самое трудноуловимое в богослужении — это когда читают Писание? Не то же ли самое переживала Церковь несколько веков назад, когда некоторые утверждали, что служить можно только на греческом, латыни и еврейском? А Павел пишет, что лучше в молитве сказать несколько слов на своем языке, чем тысячу слов на чужом. И когда я прочитала в этой книжке «Сети обновленного Православия», что церковнославянский для нас — это и есть свой родной язык, а русский — язык обыденный, низкий, газетный, то меня это возмутило, и я встала на Вашу сторону, и пишу это Вам, чтобы Вы знали, что Вас поддерживают. Что значит мое мнение? Но может, это Вас укрепит в деле обновления Церкви, которому Вы служите.
Конечно, в христианстве есть эзотеризм, то, что недоступно нашему человеческому пониманию, область таинств. Это когда Иисус говорит: Вкушающий Плоть Мою и пьющий Кровь Мою, во Мне пребывает, и Я — в нем
. И у человека, который это слышит, лишь два пути — или сказать: «Это какое-то безумие», или сказать: «Это говорит Бог». Так, наверное, все люди и делятся здесь, и становятся — или со Христом, или против Него. А если ни то, ни другое, то значит — не слышали. Вот, Причастие не для всех, а для верных. И я согласна с Вами, что надо закрывать двери, когда верные причащаются. Часто бывает так, что к моменту на литургии, когда выносят Чашу, в храме находится много посторонних, которые, сами того не понимая, мешают, начинают громко разговаривать или шептаться, стучать каблуками, суетиться со свечами, спрашивать: «Где тут Никола Чудотворец? Мне надо ему свечку поставить». Я не осуждаю их, они же не понимают, что здесь и сейчас происходит страшное таинство, церковь соединяется с Господом, Господь сходит к людям Своим. Если бы они поняли! А как им понять, если Церковь сама не хочет идти к ним навстречу и держится за свой церковнославянский, как за какой-то спасительный якорь? Конечно, когда стоишь на якоре, невозможно наткнуться на мель или на подводные скалы, но и плыть к цели невозможно.
Вот, я прочитала, как вас осуждают за то, что у вас «выгоняют» из храма после литургии оглашенных, не только оглашенных, но и верных не причащающихся, и двери прикрывают. Как вы правы! Много ли из тех, которые крещены, действительно верных?
Знаете, я за мою недолгую жизнь в Церкви уже была свидетельницей многого такого, чего в Церкви Христовой быть не должно, я же не могу закрывать глаза на все это и не рассуждать ни о чем. Я знаю некоторых людей православных, но даже с ними говорить об изменениях, в которых нуждается церковь, об обновлении невозможно. Они меня сразу осудят за гордыню и недостаток смирения. (По-моему, у нас то, что не хотят принять, сразу рассматривают как гордыню, как прелесть и бесовское наваждение.) Так же, как и невозможно мне сказать тем, с которыми я пою: «Знаете, братья и сестры, давайте с вами соберемся где-нибудь и поговорим о нашей вере, о нашем Господе, о Его Учении, поделимся своими знаниями о христианстве, обсудим какую-нибудь книгу или просто почитаем Писание по-русски». Это невозможно, потому что мы все так далеки друг от друга, как будто у нас нет ничего общего. И я думаю, если бы я так сказала им, они бы мне сказали: «Неужели тебе недостаточно того, что ты слышишь в храме?» Знаете, отец Георгий, мне очень горько было понять, что у нас в хоре поют люди, которые ходят сюда, как на обычную работу. Конечно, не все, это по людям видно. Нет, я не хочу себя противопоставить всем, и пишу это не для того, чтобы показать, какая я духовная и истинная христианка, а другие — не истинные. Может, они намного истиннее меня. Но я хочу показать во всем этом, что узкие рамки богослужения не дают людям ощутить действительное единство во Христе, действительно почувствовать, что мы — братья и сестры. Уверена, что многие, приходящие в Церковь, хотели бы найти в ней это, но не находят.
Итак, я, будучи в Церкви, посещаю богослужение, имею знакомых православных христиан, пою в хоре, приступаю к таинствам, хожу на лекции, даже неделю прожила паломницей в одном монастыре, и при всем этом я очень одинока. Наверное, многие первое время чувствуют это одиночество, такую отчужденность при видимом единстве, а потом просто уходят в себя и думают, что так и надо. Но надо как-то по-иному.
Если бы я жила в Москве, я пришла бы к Вам в храм.
Прошу Вас, устройте как-нибудь так, чтобы мне связаться с теми православными, которые поддерживают Вас. Может, есть у Вас единомышленники в Петербурге? А если нет, может, кто-то из вашего братства не откажется переписываться со мною? Для меня было бы большой радостью вступить в переписку или встретиться.
Прошу Вас, помолитесь о грешной рабе Божией Наталье. А я буду молиться о Вас и о тех, кто с Вами, чтобы нам во всем творить волю нашего Господа.
Христос Воскресе!
1 июня 1997
