Из проповедей в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове
Что-то трудно сегодня мне беседовать… Мысли грустные. Мысли, которые покоя мне не дают. Вот и вчера ночью хотел заснуть, а сна — нет. Бушуют мысли, и думаешь: что же это такое? Проверяешь себя и видишь, что ну как же им не бушевать. Ведь то, что слышит сердце, то, что проходит через сознание, — мучительно. Откроешь газету — да, там много хороших известий… А душа тоскует, душа жаждет пищи духовной.
Я вам в прошлый раз говорил о том, что новая жизнь созидается. Это великое дело. Дышать, продолжать жить так, как мы жили раньше, невозможно.
Это было страшное землетрясение — в 1917 году. Хорошо, но ведь после этого прошло уже много лет, почему же сейчас-то мы, христиане, в таком грустном, бедственном положении?
Мы приходим сюда, в храм, чтобы как-то обогреться. Обогреемся — и уходим, и снова делаемся, как сосульки ледяные. А холод-то, мороз-то уже проходит и внутрь храма. И уже в храме-то сосульки нас покрывают. Мерзнем. Вероятно, вот так замерзают люди, когда мороз, когда они заблудятся и уже без сил остаются. Так вот и мы. Казалось бы, сладкое засыпание. А у нас — засыпание мучительное.
Почему же это так и почему мы приходим в храм, когда уже или состаримся, или когда уже настрадаемся, или когда больными сделаемся? А когда мы крепкие, молодые, здоровые, тогда нам и в храм-то не хочется идти — живем беззаботно.
А из храма выходим как? Выходим из храма — и вновь погружаемся в среду, которая не приемлет нас, для которой мы как бы чуждые. Мы сами становимся как бы двумя сосудами, которые не соединяются друг с другом. И это вместо того, чтобы выйти из храма и там найти для себя продолжение храма. И это вместо того, чтобы помнить, что храм Божий внутри каждого из нас, и что этот храм в нас — самый драгоценный, и мы должны хранить его с юных лет, оберегая от всего порочного. Мы с вами, как избитые врагом рода человеческого, только тогда задумываемся о себе, когда приходит час испытаний.
А ведь, дорогие мои, весь мир — храм. Храм Божий — всюду. На всяком месте владычества Его благослови, душе моя, Господа
(Пс 102: 22). Нет такого места, где бы не было благоволения, благодати Божией.
Как же мы дожили до такого состояния, что исчезает все? Почему же мы мерзнем? Почему же холодно? Если «на всяком месте владычество Его», то, значит, это и в храме, и вне храма — в продолжении храма. И мир является как бы вливающимся в храм. И под покровом храма — под каким покровом? покровом небесным, покровом необозримым — все мы, все люди, все человечество призваны к жизни.
А где же, где же эта жизнь? … Что же это такое? Бросают бомбы, даже не думая, куда бросают… Почему эти люди так ведут себя? Что-то такое помутилось. Что-то страшное происходит. Когда я читаю в газетах добрые вести, хорошие вести, в это же время у меня звучит как будто колокол в моем мозгу: старик, это все так, но ты разве не чувствуешь, как загорается земля?.. Все слышу. Душа разрывается…
Как же мы пришли к такому положению? Почему сейчас, когда жатва уже поспела, когда уже многие жнут ее, мы, верующие люди, мало что делаем? Жатвы много, поэтому много надо труда, много надо терпения, много надо любви и много нужно самоотвержения в жизни настоящей. Вот сейчас — выйдешь из храма, и тут же ты нужен. Как кто? Как отец, как мать, как ребенок. Только сердце твое должно быть открыто, должно быть исполнено благости Божией.
А как ты выходишь из храма? С чем ты идешь? Холод, холод сковывает тебя, и ты мрачный приходишь домой, и там у тебя беспорядок. Как же тебе согреть других, когда ты сам — сосулька? И так идет вся жизнь христианина. Это очень тяжко.
Как же могло случиться, что только теперь как будто бы есть вот у нас маленький храмик, маленький приход, не приход даже, у нас прихода нет, у нас община маленькая, и здесь мы как-то пытаемся еще что-то создать? А почему же раньше все это не делалось? Почему же мы так оскудели, что допустили до такого страшного развала свою духовную жизнь в прошлом? … Где мы, христиане, были-то? Что же делали? Вот об этом и скорбит душа моя, ибо мы, дорогие мои, ушли, ушли от Христа, от пути Божьего. Как же это случилось? А случилось это потому, что страсти мирские, страсти порочные овладели нами, подчинили нас себе… Мы были с помещиками… мы были с богачами… Вот, народ, видя это, и оскудел, оскудел и отошел от церкви. Он ушел в обрядность. Сама же жизнь церковная, само Тело Христово, само созидание храма Божьего внутри нас — оно было в нас убито.
Народ пошел в обряд. Крестины, венчания, погребения — вот внешняя форма выполнена, и все. А о том, что Крещение — это приобщение ко Христу, и что вся жизнь наша должна развиваться в этом духе, об этом мы и не думали. Почему? Потому что те, кто вас учил, кто вами руководил, то есть мы, духовные люди, мы, священнослужители, старались даже как-то отвлечь вас от этого. Мы как бы загоняли вас в обряд, как в тупик, лишь бы вас чем-нибудь поразить. Поразить чем? Величием. Ну, храмы величественные, богослужения величественные, протодиаконы, от голосов которых потрясались стены… И мужичок, видя все это, как бы сам себя терял. Он уже не мог даже это воспринять. Он — уходил, говоря: «Да, нужно покрестить ребенка, нужно, конечно, это обязательно сделать». А дальше что? «Пойдем лучше в монастырь, пойдем куда-нибудь — искать Божия человека, искать где-нибудь правды».
И вот началось по земле русской хождение, хождение, хождение… Придут в монастырь, побудут там денечек, другой, третий, идут дальше, и уже в самом хождении этом, в самом как бы умственном восприятии того святого места, где они были, они уже как бы успокаивались: «Ну, хорошо. Есть еще правда, есть еще… где-то можно отдохнуть», и вновь возвращаются к себе на тяжкий труд.
Вот так и жили, пока не пришел час. Пока не взорвалось все это и всех нас не расточило. Вот так нас Господь наказал, что до сих пор мы не можем опомниться. Мне страшно становится. Я не знаю, опомнимся ли мы или нет. Ведь мы серьезно приняли то, что по существу — совсем не то, что нужно.
Вот, я сходил в храм, вернулся, окунулся в жизнь — и все. Да не это нужно для нас. Нам нужна постоянная жизнь во Христе, чтобы храм Божий, который внутри нас, освещал всю нашу жизнь. Но как он может ее освещать, когда кругом такие переживания, когда Христос совсем не нужен, молитва не нужна, верующих людей считают людьми отсталыми? Мы слабенькие, очень слабенькие, устоять нам очень трудно, а в то же время мы чувствуем, что это нужно, для жизни нужно, для всех нужно, и особенно нужно теперь для устроения нашей жизни.
Благодать Христова, освящающая нас, преображающая нас, делающая нас подлинными людьми, она совершенно необходима. Но в ком звучит эта благодать? Покажите мне такого человека. Если где и заметен этот огонек, он — завален, его и не видно. А что видно? Такой разброд какой-то на наших глазах. А там — ждут нас.
Так что же? Кого же нам винить за это? Дорогие мои, когда ставится вопрос о том, кого винить, то на этот вопрос один ответ: винить только самих себя.
Я всей душой верю в то, что подлинная Христова любовь, подлинная любовь к исполнению заповедей Христовых нужна сейчас — все это нужно как воздух. И если этого нет у нас, и если мы к этому неспособны, то пусть закроются мои глаза. Что делать? Я люблю свою родину, люблю свой народ, я преисполнен этой любви, я делаюсь молодым, когда мне нужно послужить своему народу. Но послужить таким, каков я есть, как сын Церкви, как сын, исповедающий Христа, как сын, для которого эта жизнь является приготовлением к вечной жизни. Без вечной жизни для меня нет жизни. А в эту вечную жизнь и новая жизнь вписывается очень хорошо.
Новая жизнь нам теперь открылась, и мы должны это признать, что действительно новая жизнь открылась нам. Раньше никогда не могли бы мы так говорить, как говорим сейчас. Раньше никогда не были открыты нам те язвы духовной жизни, которые теперь так смердят и отвращают людей от нас. Все было скрыто, прикрыто золотом, все было прикрыто богатством, шумом и всякими другими внешними украшениями.
А теперь все обнажилось, и за одно это мы должны благодарить Бога. По крайней мере теперь мы узнали, как мы бедны, узнали, что мы наги и что нечем нам прикрыться. Потому что прикрыться нам можно лишь благодатью Христовой, которая ткется через любовь ко Христу и через исполнение заповедей Христовых. Одна надежда на то, что выстрадаем мы эту любовь, эту жизнь. Выстрадаем! Господь поможет нам. И верится мне, что будут новые люди, за нами придут. Я столько раз себе говорил: «Сзади тебя идет другой — в белой одежде. Он сделает несравненно больше того, что делал ты, будучи в лохмотьях. Не падай духом, потому что ты уже слышишь, как идут, идут эти новые люди. Новые люди, которые освобождены от той слепоты, в которую нас вогнала ужасная старая жизнь. Они по-новому посмотрят на жизнь, по-новому посмотрят на Христа, по-новому почувствуют святую Церковь, и это их укрепит, и они найдут свое место для служения Богу в этом трудном, тяжелом, но божественном мире». Эта надежда даже в самые трудные моменты моей жизни не покидает меня.
Дай Бог, чтобы она, эта надежда, укреплялась бы в вас, и мы всеми силами будем стараться подвигаться вперед, закрывая глаза на все то, что искушает нас, закрывая глаза на все темное и черное, и только лишь одно имея перед собою — Христа, благодать Христову, Пречистую Матерь. И что? И желание послужить в этом несчастном, но в то же время и божественном мире.
Да хранит вас Господь!
Аминь.
Еще хочу несколько слов сказать. Не бойтесь скорбей. Скорби спасительны для нас, умягчают наше сердце и раскрывают перед нами радость. Скорби необходимы для нас. Только их нужно без ропота нести — нести и благодарить Бога.
Они необходимы для нас, чтобы нашу душу, наше сердце смягчить. Мы очень грубые, мы мало жалеем друг друга, а между тем ничего так сейчас не нужно в жизни, как милое сердце. Ничего!
Жалейте, жалейте, без конца жалейте друг друга, чтобы всякий вздох скорбной души, такой безутешный, всегда находил в вашем сердце место.
«Милости хочу, — Спаситель сказал, — а не жертвы».
Простите меня.
29 января 1975
