«Поучимся у Господа и святых отношению к духовной семье»
Письма к общине из ссылкиПечатаются с незначительными сокращениями
«Слава Богу за все!»
В день Казанской иконы Пресвятыя Богородицы, в конце ранней литургии начался наш первый осмотр в больнице (допрос). В день преп. Феодора Студита нас отправили на курорт (выслали из Москвы). Вижу в этом великое знамение Божие на всех нас. Матерь Божия благословила начатие нашего дела, преподобный удостоверил правильность нашего пути.
Не скорбите, а радуйтесь, ибо в испытаниях не оставлены мы небесною помощью. Тем более не скорбите за меня: Господь из сутолоки великой призывает меня на служение «единого Единому». Это в равной мере необходимо и мне и вам, ибо вся моя жизнь в вас; без вас нет в ней смысла. Не скорбите и о себе, ибо у вас еще остается величайшее, чего лишены многие, в том числе и я, — богослужение храмовое. Вот вам моя заповедь, вам — не только моим детям, но и друзьям:
1) Берегите богослужение.
2) Берегите священнослужителей ваших, родных по духу, связанных с Батюшкой (т.е. с о. Алексеем) крепкими узами преемственности.
3) Не ищите нормального духовного руководства, не такое сейчас время: и не найдете, а если и найдете, то на мгновение.
4) Переключитесь друг на друга, назидайтесь друг у друга, укрепляйтесь друг другом, утешайте друг друга. Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов
(надпись на могиле о. Алексея Мечева — Ред.). Помните, что можете остаться совсем без иереев Божиих.
Исключительность данного положения (сохранение священнослужителей и подготовка к дальнейшим испытаниям) заставляет меня, отца вашего, поставить вас временно на путь сокращения подхода к исповеди и святому Причащению. Иного выхода нет. Помните это и примите как волю Божию. Обычно причащались два раза в месяц и праздники, теперь один раз в месяц и праздники великие. Готовьтесь тщательнее к тем дням, когда будете приступать к Св. Чаше. Это даст вам новую, еще не ощущавшуюся вами радость.
Пишу вам, «другом своим», богомольцы не вместят пишемого. Вы же поймите меня, ибо пишу вам рукою отца, жалея вас и понимая, чего я вас лишаю. Доверьтесь мне. Исповедайтесь у любого служащего у нас священника, помните, какое сейчас время.
Молитесь за меня! Как ни радостно принимаю я свое изгнание, но и я человек, и часто без слез и душевного волнения не могу переживать здесь праздники, и особенно вечера пятницы и воскресенья (дни вечерних богослужений о. Сергия в Маросейском храме — Ред.). Молитесь за меня в эти мои дни, как молились вы до сего времени. Я чувствовал ваши молитвы. Поднимали они меня как на крыльях в трудные минуты. Молитесь за меня, чтобы Господь дал мне силы для нового служения Ему ради вас и от вас. Вы же все в моем сердце и стали мне теперь еще ближе, еще дороже. Простите меня за все злое, содеянное мною в мимошедшее десятилетие совместной с вами жизни. Поручаю вас всех Божьей Матери, нашим святым угодникам Божьим и друг другу…» (с. 152–154).
К посту 1930 г. о. Сергий прислал второе общее письмо.
«Уже не я, отец ваш, а иные иереи Божии совершают с вами, детьми моими, вхождение во святой и великий пост. Знаю, Господи, что не в воле человеческой путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим
(Иер 10: 23), но по-человечески хотелось именно этот пост, пост обновления моего иерейства, когда Минея сочетается с Триодью, как в год посвящения, провести в родной моей покаяльной семье. Чувствуете ли вы, мои милые, как утренюет дух мой ко храму нашему и как «вечер, заутра и полудне» устремляется душа моя к каждому из вас? С вами соединил меня Господь. Я недостойный и паче всех грешнейший, но я пастырь, и сердце мое истощается до основания в разлуке с вами. Вы — мое дыхание, вы — моя жизнь, вы — мое радование. Вы не заслоняете мне Господа, а показуете. Через вас познавал Господа, в вас Он открывался мне; с вами и от вас я возносил молитвы Ему. Служа вам, служил Ему, видя по образу Божию созданную вашу красоту, возносился к Его неизреченной доброте; видя ваши грехи, оплакивал свои прегрешения, видя ваше исправление, посрамлялся перед Ним и просил Его помощи в исправлении моей грешной жизни. Словом, многими годами через вас и с вами к Нему. Вы мой путь по Христу, как же пойду без вас? С глазами, полными слез, шепчу слова молитвы: «Да будет, Господи, воля Твоя и на мне грешном». Не забывайте меня! Помните, чему учил вас, хотя и недостойно. Главное, пребывайте в единении духа в союзе мира. Помните, что и вам, пока еще входящим, предстоят исходные песни. Вернитесь каждый к своему делу; забудьте, что разделяло, объединитесь в исходе. Мало ли что было с вами. Конец венчает дело. Изойдите, как один, измывшись и очистившись. Облегчите мой крест радостью вашего покаяния. Как мог, учил вас ему, хотя и недостойно, и самый радостный для меня день всегда был день вхождения в пост, день падения Адамова. Вот когда особенно видел я в вас Господа. Помолитесь за меня в этот великий день, попросите за меня и у Батюшки прощенья. Верю, что нет на земле пространственной дальности. Христос силен и расстоящееся собрать воедино. В этот день будем духом вместе, и вы, уходя из дома Божия, припадите к моим преподобным, земному моему Ангелу и его помощнику и моему покровителю, прося их принять ваше покаяние. Господь же обновит мою память, и я отсюда благословлю каждого. Вы же простите тогда припадающего к вашим стопам, просящего у вас прощения отца вашего, грешного и недостойного иерея Сергия…» (с. 161–163).
Письмо третье к Пасхе того же 1930 года
«Вместе со всей тварью в эту спасительную ночь веселюсь я и радуюсь, яко Христос воскресе и ад пленися. В духовном восторге, обратившись в сторону родного нашего храма, украшенного теперь цветами, сияющего светом, наполненного ликующим пением вашим, осеняю, как бывало раньше, вас, родных моих милых сирот, святым крестом и возглашаю всем существом своим: «Христос Воскресе, Христос Воскресе!»
По-новому встречаю великий Праздник: в одиночестве, как грешник величайший, глубже чувствую радость Воскресения, но нет во мне обычной пастырской полноты, всегда ощущавшейся мною в этот день. Потому стонет сердце, слезят вежды! Христос, жремая Пасха, прииде, вас же, (детей моих) нет со мною.
Не все поймут меня в этом, но вы поймете.
Чувствую, что и у многих из вас сейчас на глазах слезы. Да и как не плакать нам в нарочитый сей день друг о друге? Мы не только покаяльная, но и богослужебная семья. Я не только отец ваш, но и предстоятель церкви нашей, вы не только дети мои, но и сослужители. В нас редчайшая полнота, почти не встречающаяся — полнота покаяльно-богослужебной семьи.
Я жил вами, вы — мной, все вместе через Божию Матерь, святых угодников наших и приснопамятного Батюшку — во Христе. Разве можно нас поделить? Скажите, где мои уста, где ваши? Где мое сердце, где ваше? Где моя душа, где ваша? Что в храме делалось мною, что вами? Чем я был для вас, пусть скажет сердце каждого. Я же скажу о вас: вы — мои уста, вами возносил я за богослужением мои грешные молитвы; вы — мое сердце: вы годами вкладывали в меня «своя тайная», и я все знаю, что недостойно слагал в своем сердце. Теперь оно расширено вашими сердцами, и невозможно определить, что мое, что ваше. Вы — моя душа: давно живу вашими радостями, вашими скорбями; в лучшие свои минуты чувствую, что иной жизни во мне нет. Теперь взяли у меня мои уста, отняли мое сердце, вынули мою душу.
Как же не сознавать мне, что по грехам нашим и, прежде всего, моим естественнейший наш союз Божиим велением пространственно рассекается?
Скорбя о вас, плачу в сей величайший день о грехах своих, и по-новому раскрывается для меня богослужение Святой Пасхи. До сих пор оно было богослужением рая; теперь — это богослужение рая, в котором возможно еще покаяние.
Детство, юность и первые годы священства прошли у меня с Батюшкой. Через него воспринимал я Святую Пасху.
Богослужение Батюшки, вообще особенное, не укладывающееся в обычные формы пения и чтения, на Пасху становилось исключительным. Оно, при всей своей простоте, достигало такой высоты и выразительности, что зажигало, наполняло, потрясало, умиляло до предела. Приемы нашего теперешнего богослужения — лишь слабый отблеск его пламенной души. Помните, как он христосовался, помните, как он читал Евангелие, помните, как он произносил Слово Иоанна Златоустого?
Еще ребенком, присутствуя при Батюшкином богослужении, я поражался тем, как поет он икос Пасхи. Сам не понимая отчего, я дожидался икоса с таким же трепетом душевным, как и первого «Христос воскресе!», как Слова Иоанна Златоуста, как пасхального Евангелия. Батюшка пел особенно, древним самоподобном, в самом напеве своем раскрывающем смысл и подчеркивающим значение тех или других выражений. Ликующий и радующийся в эту ночь, он вдруг как бы уходил глубоко в себя, и я чувствовал, что вся внутренняя его рыдает и оплакивает при словах: «О, Владыко, востани, падшим подаяй воскресение». Кого оплакивает — Спасителя? Нет, нет, теперь я знаю кого, — себя, падшего.
Икос — замечательная покаянная песнь среди ликующего пасхального канона. Важнейшая песнь канона, кондак, раскрывает наивысший смысл праздника. Икос всегда дополняет и углубляет кондак. И вдруг: кондак утверждает воскресение Христово, как победу над смертью: «Аще и во гроб снисшел еси, Безсмертне, но адову разрушил еси силу, и воскресл еси яко Победитель, Христе Боже, женам мироносицам вещавый: радуйтеся, и Твоим апостолом мир даруяй, падшим подаяй воскресение», а икос, вместо углубления радости воскресения, возвращает нас к оплакиванию тридневного Мертвеца: «О другини! приидите вонями помажем тело живоносное и погребенное, плоть Воскресившаго падшего Адама, лежащую во гробе. Идем, потщимся, якоже волсви, и поклонимся, и принесем миро, яко дары, не в пеленах, но в плащанице Обвитому, и плачим, и возопиим: о Владыко, востани, падшим подаяй воскресение!»
Разве место такому песнопению в центральной части пасхальной утрени? Это вне обычных законов богослужения. Как же можно плакать, когда уже изречено ангелом: «Престаните от слез?» Как молить Его: «Востани», когда Он уже воскрес из мертвых?
Только душа истинно кающегося постигает это странное и преславное песнопение.
Ликует и веселится ныне Сион, и все в брачных одеждах входят в него вместе с Иоанном Дамаскиным и прочими святыми встречать Жениха Христа, восставшего из гроба. И у меня внутри начинается радость, и у меня воссияет свет, но одежда моя черна и раздрана. Господи, я еще не связан, я еще не извержен от ангелов, я еще с ними, я еще в раю! Но я вижу, сам вижу раздранную одежду мою первую. Я еще могу здесь покаяться, я вижу блаженство праведных, я вижу, что воскрес для них Христос, вот я и плачу и взываю вместе с мироносицами: «Владыко, востани для меня и мне, падшему, подай воскресение!»
Наивысшая точка торжества годового круга — кондак Пасхи переходит в наивысшую точку покаяния годового круга — икос Пасхи. Икос Пасхи — это фокус, собравший среди ликования горняго Иерусалима все покаяние поста и освещающий, в свою очередь, покаянным светом отсюда, с Сиона, весь дальнейший богослужебный круг.
Покаянным воплем прорываются пасхальные гимны, воплем, доходящим до глубины кающегося сердца и открывают в нем, в сердце, рай. Как новое слышу теперь, сейчас же: «Прощения и оставления грехов и прегрешений наших у Господа просим, прочее время живота нашего в мире и покаяния скончати… Доброго ответа на страшном судищи Христове просим…»
Слезы, покаянные слезы душат меня, а в душе растет, растет радость воскресения не только Его, но и меня, падшего» (с. 163–168).
«Отцы мои! Господа ради друг друга не разлучайтеся, поелику ныне, в предбедственное время, мало найти можно, дабы с кем по совести и слово-то сказать».
Феодор Свирский
Детям моим, вкупе пребывающим и в рассеянии находящимся, в день преп. Сергия, семейного праздника нашего, шлю благословение Господне!
Никогда не забыть мне проводимых с вами дней памяти моего угодника Божия. Они, положенные в основу моего устроения, останутся навсегда для меня, как дни исключительной пастырской радости и сугубо переживаемой пастырской скорби.
Маленький ручеек любви моего тесного, не изведенного на широту сердца едва струился в течение года вам навстречу; вы же, родные мои, в эти дни буквально заливали меня могучим потоком сердечной теплоты. Бережно охраняемая, она и сейчас согревает мое охладевшее в одиночестве сердце. Как благодарю теперь Господа, пославшего вас на моем пути!
Помню, как смотрел на вас, отовсюду ко мне собравшихся, — сколько среди вас людей одаренных дарованиями духовными, сколько преуспевших в своем делании. Все вы несете совершенно исключительный подвиг открытого служения Христу в труднейших жизненных условиях, с непрестанным пребыванием в храме Божием. А я, последний из иереев Божиих, живших, живущих и имеющих когда-либо жить, и я оказываюсь пастырем вашим; ко мне подходите вы с таким благоговением и такою любовью.
Чувствовали ли вы, что мне, всегда за счастье считавшему пребывание с вами, в этот день хотелось убежать от вас, скрыться от всех полных любви взоров, отовсюду за меня направленных?
Обличаемый каждым вашим благодарным словом, каждой приносимой просфорой, стоял я, бывало, в великом смущении и сознании своего ничтожества. Это была моя, внутри переживаемая, глубокая покаянная скорбь.
Вместе с тем и радость наполняла мою душу. Я видел свою семью, несущую единые усты и единое сердце к отцу своему, хотя и не начавшему еще пути покаяния, хотя по лености души и многосуетности жизни не вступившему еще как должно на обновление своего сердца, но все же к отцу своему родному, в котором дети нашли свое святое, близкое, дорогое; к отцу, которого они понимают и который старается их понять.
Это был праздник семьи. В душе по-особенному звучали слова степенна отца студитов преп. Феодора: «Се ныне что добро или что красно, но еже жити братии вкупе — в сем бо Господь обеща живот вечный».
Наступают часы, которые обыкновенно проводили вместе.
Осиротела семья; остался один отец! Сегодня не придете ко мне, не увижу вас, не преподам вам отеческого благословения.
Земно вам кланяюсь и благодарю вас за ту полноту пастырства, которую дали мне вы своей любовью. Знаю, что исполняя заповедь Господню, вы относились так к моему убожеству духовному, покрывая терпением недостатки мои.
Да исполняется над вами ее обетования: да благо вам будет и долголетны будете на земли.
В дни душевной тоски моей по храму и сослужившим мне в нем детям моим попали мне на глаза строки старца Амвросия о кресте в жизни человеческой. Большое утешение дали они моему скорбящему сердцу. Хочу передать их вам, родные мои:
«Креста для человека (т.е. очистительных страданий душевных и телесных) Бог не творит. И как ни тяжек бывает у иного человека крест, который несет он в жизни, а все же дерево, из которого он сделан, всегда вырастает на почве его сердца».
Указывая себе на сердце, Батюшка прибавлял:
«Древо при исходищах вод — бурлят там воды (страсти)».
«Когда человек, — говорит еще старец, — идет прямым путем, для него и креста нет. Но когда отступит от него и начнет бросаться то в ту, то в другую сторону, вот тогда являются разные обстоятельства, которые и толкают его опять на прямой путь. Эти толчки, конечно, разные, кому какие нужны».
Эти золотые слова хочется мне начертать на скрижалях сердца каждого из вас, родные мои. Носите их в себе. Чаще заключайте в них свой ум, перейдут тогда они в вашу совесть, и увидите в ней, в домашнем судилище вашем, почему поднялся на почве сердец ваших личный ваш крест, каковы исходища вод, произрастившие страдания в нашей покаяльной семье.
Вот уже скоро год, как отец ваш не совершает Божественной литургии, вот скоро год, как отдален он от душ ваших. Верую и исповедую, что на грехах моего сердца вырос этот крест.
Стараюсь теперь найти, при исходищах каких вод израсло сие спасительное для меня древо. Пересматриваю всю свою жизнь от юности до настоящего дне и часа и особенно — дни священнического служения.
Прошу вас, окажите любовь, помогите мне в этом великом для меня деле — переоценке моей жизни: вы совершаете каждодневно вместе с иереями вашими Божественную литургию. Прошу вас, каждый со своего места за проскомидией не забудьте поминать и мое имя.
Скоро год, как и вы не имеете в среде своей предстоятеля и отца духовного, а это для многих из вас не малый крест.
Умоляю вас, последуйте отцу вашему. Войдите во внутреннюю клеть и при свете старческих слов разберите каждый свою жизнь. Найдите в ней источник нечистоты, вызвавший необходимость очистительных страданий, вам ниспосланных; пересмотрите и отношение к покаяльной семье своей — не вы ли грехами своими привели ее к разделению? Понимали-ли вы по-настоящему, что такое покаяльно-богослужебная семья? Сознавали ли, как добро и красно жить в ней вкупе? Исполняли ли свои обязанности по отношению к ней и к отдельным ее членам? Или, связанные с отцом, вы зачастую отделяли себя от семьи, не служили ей, осуждали ее, поносили ее, забывая, что это наша общая семья? Пусть самая последняя из всех семей Господних, но наша. Господь сочетал нас в ней воедино: в ней мы родились духовно, в ней воспитались, в ней купно живем, с ней, не иначе, пойдем и туда, к Богу.
Зачем мне обличать вас в чем-нибудь в день, когда душа полна вами, когда хочется вам, стремящимся духом ко мне, дать слова утешения. Пойдемте лучше к великим и Величайшему и поучимся у них отношению к духовной семье. Прислушайтесь, родные, к словам моим, которые говорю от лица Господня. Господь наш Иисус Христос, пришедший на спасение всех, Сам имел на земле покаяльно-богослужебную семью — апостолов Своих. С ними Он молится, их поучает, с ними входит в Иерусалим на страдание, с ними совершает величайшее новозаветное таинство — Свою Тайную вечерю. Апостолы, призванные Господом, связанные с Ним лично, были сразу поставлены в отношение друг к другу. Что же преподал Он им в установление взаимных отношений? Своим словом и примером Он заповедует им:
1. Принимать семью, как Божию, от руки Его Им посылаемую: Не о всем мире молю, но о тех, ихже дал еси Мне, яко Твои суть
(Ин 17: 9).
2. Пребывать с ней:
1) в единении — Отче Святый соблюди их во Имя Твое, ихже дал еси Мне, да будут едино, якоже и Мы
(Ин 17: 11);
2) в любви — Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже возлюбих вы, да и вы любите себе
. О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою
(Ин 13: 34–35);
3) в служении — Вы глашаете Меня Учителя и Господа, и добре глаголите, есмь бо. Аще убо Аз умых ваши нозе, Господь и Учитель, и вы должны есте друг другу умывати нозе. Образ бо дах вам: якоже Аз сотворих вам, и вы творите
(Ин 13: 13–15). Болий в вас да будет, яко мний, и старей, яко служай
(Лк 22: 26);
4) в желании непрестанного с ней пребывания в сем веце и в грядущем. Отче, ихже дал еси Мне, хощу, да идеже есмь Аз, и тии будут
(Ин 17: 24).
Принятие семьи своей от руки Господней, пребывание с ней в единении, в любви, в служении, и, как следствие этого — венец отношения к ней — желание непрестанного купножития с ней в сем веце и в грядущем — вот основы заповеданного нам пути, исполненного Самим Христом Спасителем.
Так шли и великие. Моисей, получив семью свою, народ Израильский, от руки Господа, не оставляет его и в тот момент, когда карающая десница Господня поднялась для уничтожения Израиля за поклонение золотому тельцу, пребывая до конца в служении народу своему, он чувствовал, что не может быть с Богом без него: «Прости им грехи их, а если нет, то изгладь и меня из книги жизни, в которую Ты меня вписал».
Павел, призванный для устроения новой Господней семьи — «народов языков», держит в своем сердце и первую — данный ему Богом от рождения Израиль. Страдая за него, апостол достигает такой высоты служения, что готов ради его спасения сам быть отлученным от Христа. Истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей ми совести моей Духом Святым, яко скорбь ми есть велия и непрестающая болезнь сердцу моему. Молил бых ся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти, иже есть израилите
(Рим 9: 1–4).
Преподобный Феодор Студит в служении семье, в непрестанном купножитии с ней видит путь приобщения к вечной жизни.
«Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе, в сем бо (т.е. в этой жизни вкупе) Господь обеща живот вечный».
Там у Господа прекратится всякое отшельничество, там вместе, в братстве Господнем соберутся служившие Ему во всякое время и во всяком месте на земле нашей. Для того, чтобы пребывать вкупе там, нужно научиться жить вкупе тут.
Единение с семьей, любовь к ней, служение ей и желание непрестанного купножития с ней звучит в последнем тропаре 9-ой песни канона, воспетого преподобным Феофаном брату своему мученику Феодору Начертанному: «Пение Владыце принося, отче, и мольбы не престай о моей немощи, о сообитании и братстве, яко да вкупе поживши, улучим вкупе и обожение…» — не обо мне, не о моей немощи только молись, но и о сообитании (с кем на земле непосредственно вместе живу: наставник, ближайшие спостники), о всем братстве, ибо неполнота будет там, если у Господа будем только с тобою без сообитания, даже если будем с сообитанием, но без всего братства.
Дети мои, ведь и наша семья от Господа!
Принимаем ли мы ее от руки Всевышнего? Находимся ли с ней в единении, в любви, пребываем ли в служении ей? Молитесь Господу, просите Его, чтобы снял Он с вас тесноту, замыкание в себе, чтобы получили вы расширенное сердце! Он изведет вас на широту и даст вам пространство. Тогда не глазами плоти, а очами сердца увидите вы собранных Господом вокруг вас чад Его, вашу семью, а в ней — наиболее близких — ваше сообитание. И запоется в вашем сердце, как бывало в день преподобного Сергия в моем: «Се ныне что добро или что красно, но еже жити братии вкупе». «Любите семью, служите ей»,— так учил нас и Батюшка.
Пресвятая Владычице Богородице, святителю отче Николае, преподобне отче Сергие, святителю отче Алексие, преподобне отче Серафиме, преподобне отче Феодосие, преподобне отче Пимене, преподобне отче Феодоре, святый Алексие человече Божий, пение приносяще Владыце, не престайте о моей немощи, о сообитании и братстве, яко да вкупе поживше, улучим вкупе и обожение.
Благословение Господне да пребудет над всеми вами» (с. 168–176).
Пятое и последнее общее письмо
«Страдальцам моим бездомным шлю благословение Господне на вхождение в Великий пост!
Чувствую, что давно уже ждете от меня слов утешения, но уста мои сомкнулись, и во мне самом уныл дух и смутилось сердце. Небо наше земное заключилось для нас. Как же не плакать, как не сетовать, как не скорбеть?Препояшьтесь вретищем и плачьте, священники! Рыдайте, служители алтаря! Войдите, ночуйте во вретищах, служители Бога моего, ибо не стало в доме Бога вашего хлебного приношения и возлияния
(Иоль 1: 13).
Созданная по образу Божию человеческая природа в радости и особенно в страданиях стремится быть вместе с подобными себе. «Не добро быти человеку единому на земле, сотворим ему помощника по нему», — сказано Творцом еще в начале человеческой истории. Сам Господь наш Иисус Христос в скорби Своей смертельной, молясь в саду Гефсиманском до пота кровавого Отцу Своему и укрепляемый ангелом, вместе с тем по человечеству ищет подкрепления у близких, любимых, с которыми совершал путь Своего земного служения: «Прискорбна есть душа Моя до смерти! Пождите зде и бдите со Мною».
Грешный и малодушный, подкрепляемый постоянно вашими молитвами, вашим горением, вашим сослужением в храме, ныне одинокий и оторванный, особенно чувствую я свое ничтожество и тесноту. К тоске по храму прибавилась бесконечная тоска по вас и сознание своей великой вины перед каждым. Страдания ваши и лишения стояли неотступно перед глазами моими. Я не находил ни в чем успокоения себе. Подобно Езекии, как журавль, как ласточка издавал я звуки, тосковал, как голубь, уныло смотрели глаза мои к небу. Господи, тесно мне, спаси меня
(Ис 38: 14).
Знаю, что молитесь вы за меня, и молитвы ваши, в такой скорби возносимые, дошли до Господа, и явил Он мне, грешному, Свою милость. Покаянные песнопения коснулись и моего унывающего сердца, а слова великого подвижника дали надлежащее направление моим страданиям. «Кто без молитвы и терпения хочет победить искушения, тот не отразит их, а более в них запутается» (Марк Подвижник, I, 189). Вся внутренняя моя потянулась к Господу. Он, только Он, может помочь мне, ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает; Он наказует и Он врачует (Иов 5: 18). Твой есмь аз, спаси мя! Исцели душу мою, яко согреших Тебе! И в ответ опытно открылись в сердце моем слова древнего мудреца: Не предавайся печали душею твоею и не мучь себя мнительностью, ибо печаль многих убила, и пользы в ней нет
(Сир 30: 22–25). Управь сердце твое и будь тверд во время посещения. Все, что ни прилучится тебе, принимай охотно и в превратностях твоего уничижения будь долготерпелив
(Сир 2: 2–4). При умножении страданий моих в сердце моем, утешения Твои, Господи, стали веселить душу мою
. По молитвам вашим исполнились на мне слова псалмопевца: При умножении страданий моих в сердце моем утешения Господни стали веселить мою душу
(Пс 93: 10).
Теперь с Его помощью могу и для вас написать слова утешения и этим хоть немного умерить ваши страдания.
Суд Божий совершается над церковью Русской. Не случайно отнимается от нас видимая сторона христианства. Господь наказует нас за грехи наши и этим ведет к очищению. Совершающееся неожиданно и непонятно для живущих в миру. Они и теперь еще стараются свести все к внешним, вне Церкви лежащим причинам. Живущим же по Богу все давно было открыто.
Многие русские подвижники не только предвидели это страшное время, но и свидетельствовали о нем. Не во внешнем усмотрели они опасность для Церкви. Они видели, что истинное благочестие оставляет даже иноческие обители, что уходит дух христианства неприметным образом, что наступил уже самый ужасный глад — глад Слова Божия, что имеющие ключи разумения и сами не входят, и возбраняют вход другим, что при кажущемся внешнем благоденствии монашество, а затем и христианство, — при последнем издыхании. Оставлен путь опытного делания, путь, по которому прошли отцы древности и который запечатлен ими в писаниях их.
Тайны сокровенной жизни нет, и научиться ей негде, ибо оскуде преподобный и умалися истина от сынов человеческих. Извне уже началось гонение на Церковь, и нынешнее время напоминает первые века христианства.
Святитель Филарет Московский неоднократно в беседах с близкими ему по духу указывал, что давно уже в России наступило время, подобное гонению первых веков, и плакал о детях, которым, по его словам, придется испытать худшее. Предвидение нашего времени особенно ярко сказалось у двух святителей, особенно много потрудившихся в изъяснении слова Божия — у святителя Тихона Задонского и еп. Игнатия Брянчанинова. «Ныне почти нет истинного благочестия, а одно лицемерство», — определяет св. Тихон современное ему состояние церкви и предсказывает удаление христианства неприметным образом от равнодушных к нему людей. «Должно опасаться, — скорбит он, — чтобы христианство, будучи жизнь, таинство и дух, не удалилось неприметным образом из того человеческого общества, которое не умеет хранить этот бесценный дар Божий».
Столетием позже святитель Игнатий Брянчанинов, говоря о монашестве и Церкви, так определяет их положение: «Живем в трудное время — оскуде преподобный от земли, умалишася правда от сынов человеческих, наста глад Слова Божия. Ключи разумения у книжников и фарисеев. Сами не входят, возбраняют вход другим. Христианство и монашество при последнем издыхании. Образ христианского благочестия кое-как, наиболее лицемерно, поддерживается, от силы благочестия отреклись, отверглись люди! Надо плакать и молчать» (Письмо 15-е).
Видя в монашестве барометр духовной жизни, он так свидетельствует о его состоянии:
«Дело православной веры можно признать приближающимся к решительной развязке. Падение монашества, значительное, совершившееся неминуемо. Одна особенная милость Божия может остановить нравственную всегубящую эпидемию — остановить на некоторое время, потому что надо исполниться предреченному Писанием» (Письма, стр. 245).
«С сердечным сокрушением смотрю на неминуемое падение монашества, что служит признаком падения христианства» (Письма, стр. 251).
«Времена чем далее, тем тяжелее. Христианство как дух неприметным образом для суетящейся и служащей миру толпы — очень приметно для внимающих себе, удаляется из среды человечества, предоставляя его падению его. Сущии во Иудее да бегут в горы…» (Письма, стр. 118).
Многие из подвижников XVIII и XIX веков смотрели на время своей жизни, как на предбедственное для Церкви Христовой.
Не нужно забывать, что все это говорилось во времена полного внешнего благополучия. Не только существовали, но и благоустроялись монастыри, основывались даже новые обители, строились новые храмы, расширялись и укреплялись прежние. Открывались мощи св. угодников. Народ русский прославлялся как хранитель чистоты православия и истинного благочестия. Никому и в голову не приходило, что Церковь тяжело страдает и развязка не за горами. Иначе смотрели познавшие Царство Божие, имевшие его в сердце своем. С сокрушением сердечным смотрели они на окружающую их среду и, не находя в ней жизни Христовой, предрекали грядущую катастрофу.
«Одна особенная милость Божия может остановить ее на некоторое время»,— говорил еп. Игнатий Брянчанинов.
И милость Божия остановила.
Перед угасанием светильник вспыхнул ярче. Так произошло и с Русской церковью. В последний век истинный свет Христова делания возжегся в некоторых обителях иноческих и из них, как и раньше, во времена преп. Антония и Феодосия Печерских и прп. Сергия Радонежского, перекинулся в мир.
Снова обратились к забытому уже давно пути опытного богопознания, которым шли великие и величайшие. Некоторые обители, с Оптиной пустынью во главе, не только собирают, переводят, изучают, издают святоотеческие творения, но на их опыте строят почти заново монашеское делание. Еп. Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник не только «деяньми читают» древних подвижников, но вносят и сами великий вклад в духовную отеческую литературу опытно познанным ими изложением основ христианского делания. Непонимаемые, осмеиваемые, обвиняемые за, якобы, «новшества», идут иноки на борьбу за святоотеческий опыт против обмирщения христианства.
Монашество снова получает дух, огонь возгорается там, где недавно едва тлела искра. Заброшенные творения отцов делаются настольными книгами. Учителями жизни становятся иноки древних египетских, фиваидских, палестинских, сирийских пустынь.
Пламя деятельного христианства, христианства жизни, христианской новой твари перебрасывается от иноков в мир.
Многие тянутся к обновленным обителям с введенным в них старчеством и через них сами приобщаются к опытному подвижничеству. Пастыри-иереи приходят к инокам и, от них получив святоотеческий огонек, приносят его в свои храмы. Изменяется характер церковной проповеди. Творения отцов звучат с церковной кафедры как жизнь, а не как назидательное прошлое. Мир приближается к монастырю, разрушается между ними средостение. В храмах в основу кладется уставное богослужение с широким участием в нем способных к этому верующих. Покаяние делается основой жизни. Возникают покаяльные семьи с непрестанным освящением в таинствах. В корне изменяется строй приходского прежнего бытового христианства с хождением в храм и ежегодным причащением. Со времени преп. Сергия не было еще такого оживотворяющего сдвига. Казалось, делание духовное, начавшись так дружно, расширится по всей земле нашей. Но иными путями повел Невесту Свою Жених Церковный: Сам испивший чашу смерти, Он и ей предлагает очистительные крестные муки. Вот Она, оплеванная, заушенная, поруганная, возводится на Голгофу и, обнаженная, пригвождается ко Кресту. Для верных чад Ее открывается путь исповедничества, мученичества, а, главное, величайших скорбей и величайших лишений.
Спросили однажды скитские отцы авву Исхириона: «Что сделали мы?» И он ответил: «Мы соблюдали заповеди Божии». Отцы спросили: «Что сделают те, которые непосредственно последуют за нами?» Он ответил: «Они будут иметь делание вполовину против нашего». Отцы опять спросили: «А те, которые будут после них?» — «Эти,— ответил Авва,— отнюдь не будут иметь монашеского делания, но их постигнут напасти и они, подвергшись напастям и искушениям, окажутся больше нас и больше отцов наших».
Особые скорби, небывалые напасти — удел наших дней. В покаянном преодолении их — смысл нашей жизни. Отъятие видимой стороны христианства — главнейшее из всех лишений. Изгнание, заточение, горькие работы — ничто по сравнению с ним. Это отъятие храмов, по слову Божию, можно было бы предотвратить покаянием. Обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании. Раздерите сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь ко Господу вашему, ибо Он благ и милосерд, долготерпелив и многомилостив и сожалеет о бедствии. Кто знает, не сжалится ли Он и не оставит ли благословения, хлебного приношения и возлияния Господу Богу вашему?
(Иоиль 2: 13–14).
Но где мы слышали всеобщий призыв к покаянию? Где видели архипастырей и пастырей, неотступно у жертвенников проливающих реки слез (Иоиль 2: 17) и подвигающих к тому же народ свой?
Дипломатические таланты архиереев поставили выше слова Божия, на них возложили надежду, в них положили свое спасение, (ложью?) хотели сохранить Царство истины… И посмеялся Господь над ними и до конца изливает гнев Свой.Не пред нашими ли глазами отнимается от дома Бога нашего веселие и радость?
(Иоиль 1: 16). Истощают, истощают до основания видимую сторону Церкви.
Дети мои, суд Божий совершается. Покаянно припадем ко Господу и найдем в себе силы сказать с пророком: Гнев Господень буду нести, потому что согрешил пред Ним, доколе Он не решит дела моего и не совершит суд надо мною; тогда Он выведет меня на свет, и я увижу правду Его
(Мих 7: 9). К приятию нового образа спасения призывает нас Господь. Множество храмов рукотворных, благолепно украшенных, было открыто столетиями, и в то же время величайшее множество храмов нерукотворных в мерзости запустения пребывали заключенными. Ныне храмы, воздвигнутые руками человеческими, разрушаются, но в покаянной тоске по ним поднимаются храмы, созданные руками Божиими. Огоньки смиренного мученичества вспыхивают повсеместно, особенно на далеких окраинах. Голодные, оборванные, дрожащие от холода, изолированные от мира, на голой земле, на снегу или в случайных избах, без гробов и священного напутствия умирают иереи, иноки и верные.
В покаяльных храмах отходящих душ их возносятся ими молитвы за грехи всей церкви, возлюбившей внешнее паче внутреннего и обряд больше духа — церкви, не нашедшей в себе, даже в годину исключительных бедствий, целительных слез покаяния.
Искорки терпеливого исповедничества мерцают всюду от ледяного океана до раскаленной пустыни. В покаянном плаче молятся, открывшие терпением обстояний свои сердечные храмы, изгнанные за служение в храмах Божиих!
Войдем, родные, и мы в клеть душ наших, войдем в храм наш душевный, посвященный Господу еще в момент Крещения и освященный Им в момент первого Причащения. Храм этот наш никто никогда не сможет его разрушить, кроме нас самих. В нем мы, каждый — иерей и кающийся. Жертвенник его — сердце наше, и на нем мы можем приносить всегда в слезах наших великое таинство покаяния. Трудно нам, запустившим наш храм невидимый и недостойно жившим только храмом видимым, принять от Господа новый путь спасения.
Восплачем и возрыдаем, но не слезами отчаяния, а слезами покаяния, примем все, как заслуженное.
Разве не Господь посылает это? Разве лучшие из нас не вступили давно на этот путь? Надолго или совсем — Одному Господу известно — уходит от нас видимая сторона христианства.
Станем добре, станем со страхом Божиим!
Маленький, родной дом Божий! Сколько радости чистой, неземной получили мы через тебя, Иерусалиме наш земной, возводящий нас непрестанно к горнему Сиону! Много еще раз в жизни придется нам поплакать о тебе; не раз навернутся на глазах наших слезы при воспоминании о нашем земном рае. «Если забуду тебе, Иерусалиме, да будет забвена десница моя, прильпни язык мой к гортани моей, если не буду поминать тебя, если не поставлю тебя как верх веселия».
Большая чуткость духовная дана вам от Господа. Сердце ваше привело вас не туда, где блистало великолепие службы, где звучали изысканные мелодии, где раздавались искусные проповеди. В маленький убогий храм вошел в свое время каждый из вас и в нем почувствовал правду святоотеческого пути. В наступившую было весну церкви Русской вы явились делателями в Ее винограднике. С каким самоотвержением отдали вы свою молодость, свои зрелые годы, свои старческие силы на устроение храмов жизни покаяльной семьи нашей! Вы не только живые свидетели, но и участники последнего озарения угасающего по воле Божией светильника церкви Русской. В грядущем страшном испытании Церкви Христовой молю Господа, Его Пречистую Матерь и святых угодников наших, чтобы они нашли вас истинными делателями виноградника Христова.
Родные мои, явим себя во всем как служители Божии, в великом терпении, в нуждах, в тесном обстоянии, под ударами, в немощах, в изгнании, в трудах, во бдении (2 Кор 6: 5).
Бог же терпения и утешения да дарует вам быть в единомыслии между собой» (с. 177–188).
