Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–18 гг. о церковно-богослужебном языке: предыстория, документы и комментарии
Богослужение и таинства
78 мин.
9/22 cентября 1918 года в московском Высокопетровском монастыре Совещание епископов Священного Собора Православной Российской Церкви под председательством св. патриарха Тихона заслушало по решению 163-го общего заседания Собора доклад «О церковно-богослужебном языке» соборного отдела «О богослужении, проповедничестве и храме» и «постановило: доклад этот передать Высшему Церковному Управлению» [16, 71].
Это означало, что отныне в Российской церкви, как говорилось в документе, переданном Высшему Церковному Управлению для руководства и использования в данном вопросе, при сохранении славянского языка в качестве основного языка богослужения (п. 1) «признаются права общерусского и малороссийского языков для богослужебного употребления» (п. 2), а «заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на общерусском или малороссийском языке в меру возможности подлежит удовлетворению по одобрении перевода церковной властью» (п. 5) [16, 70].
Постановление не было неожиданным или в чём-то новым для церковных людей того времени. Более того, среди постановлений собора оно являлось одним из наиболее ожидаемых и проработанных и было вполне закономерным итогом вековой работы Российской православной церкви по обсуждению и практическому решению проблемы богослужебного языка, итогом усилий церкви по наилучшему решению непростой и давно стоящей перед ней задачи. Деятельности собора в этой области и посвящена данная работа.
Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–18 гг. занял совершенно особое место в русской церковной жизни того трагического времени, да и во всей русской церковной истории — впервые за века удалось свободно обсудить и решить важнейшие вопросы, стоящие перед церковью.
На собор Российская православная церковь вынесла самые неотложные и важные вопросы своей жизни. Среди них были вопросы, как возникшие в самое последнее время, так и касавшиеся ряда застарелых, наболевших проблем, о которых говорил еще свт. Филарет Московский: «Несчастие нашего времени то, что количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже веком, едва ли не превышает силы и средства исправления» [20, 334].
Среди таких неотложных и важных вопросов на соборе был поставлен и вопрос о церковно-богослужебном языке.
Член собора, выбранный от Архангельской епархии, свящ. Павел Ильинский Еп. Авг. [Епископ Аксайский Августин (Гуляницкий)], По поводу издания «Учебного Октоиха» и «Учебного Часослова», ТКДА, №11. Киев, 1888 г., с. 75–103.писал, что на соборе в «первую очередь были выдвинуты, по требованию времени, вопросы о высшем управлении церкви, об епархиальном управлении, отношении церкви к государству и организации прихода. Это вопросы внешнего устройства церкви. Для множества верующих православных более интереса представляют вопросы внутреннего содержания, например, по устройству богослужения» [11, 521] Акты Святейшего Патриарха Тихона, М., 1994 г..
Храм и храмовое богослужение являлось средоточием христианской жизни для народа и преимущественным местом его научения, а язык богослужения, именно поэтому имеющий столь важное значение, по мнению современников не отвечал этим пастырским нуждам церкви.
«Богослужение составляет душу всякой церковной жизни, и таковым в особенности является оно в понимании православного русского народа, для которого самая жизнь Церкви вполне равнозначуща тому, что совершается в храме, как и слово «Церковь» не имеет иного смысла, помимо храма… Между тем наша собственная православная служба… остается наполовину мертвою для громадного большинства русских людей. Из причин этого скорбного явления… важнейшая… — недоступность народному пониманию языка богослужебных книг наших», — утверждал епископ Могилевский Стефан (Архангельский) (†1914) [23, 2]В «Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» епископ Стефан предстает как один из наиболее авторитетных архиереев, специалистом по каноническим вопросам, автором проекта о церковном суде..
Так же об этом думал еще свт. Феофан Затворник: «Есть вещь крайне нужная. Разумею новый упрощенный и уясненный перевод церковных богослужебных книг. Наши богослужебные песнопения все назидательны, глубокомысленны и возвышенны. В них вся наука богословская, и все нравоучение христианское, и все утешения, и все устрашения. Внимающий им может обойтись без всяких других учительных христианских книг. А между тем большая часть из сих песнопений — совсем непонятны. А это лишает наши церковные книги плода, который они могли бы производить, и не дает им послужить тем целям для коих они назначены и имеются. Вследствие чего новый перевод богослужебных книг неотложно необходим. Ныне-завтра надобно же к нему приступить, если не хотим нести укора за эту неисправность и быть причиною вреда, который от сего происходит» [27, 462].
Отсюда вытекала и еще одна причина внимания собора к этой проблеме: невнятность богослужения, прежде всего из-за непонятности языка, уводила народ из церкви — или в неверие, или в секты. «Одна из причин, склонивших православных к штунде… есть именно непонятность церковных песнопений»,—писал свт. Феофан [27, 462].
Проблема богослужебного языка, перед тем как церковь вынесла ее на собор, прошла большой путь своего обсуждения и практических действий. Архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский) считал, что «уже со времени перевода Библии на русский язык стал с неотложностью вопрос о переводе богослужебных книг на язык, доступный пониманию» [23, 1].
И действительно, оба периода активного перевода Св. писания на русский язык в XIX в. (10–20-е и 60–70-е годы) немедленно привели как к обсуждению проблемы богослужебного языка, так и к трудам по переводу богослужебных текстов на русский язык.
Инициатива систематического перевода богослужебных текстов на русский язык принадлежала свт. Иннокентию Херсонскому: в конце 1820-х годов инспектор Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Иннокентий (Борисов) вдохновил выпускников и преподавателей греческого языка в академии Михаила Богословского и Иоанна Колоколова начать переводы богослужебных текстов на русский язык [26, 35–36]. Уже в 30-е годы прошлого века была опубликована значительная часть богослужебных текстов, причем начинали с перевода наиболее неудобопонимаемого — канонов служб двунадесятых и великих праздников (как и прп. Паисий Величковский за полвека до этого [30, 203])Свящ. Д. Ахматов. К вопросу о замене богослужебного церковно-славянского языка русским, «Миссионерское обозрение» № 1, 1911, с. 13–29..
Велась также дискуссия в печати и устраивались специальные собрания для уяснения неудобопонятных речений. Так, авторитетное московское Общество любителей духовного просвещения провело в 1879 году заседания для уяснения смысла выражений: «от очес призора» и «прилог силы хваления трисвятаго не прияша». Известны споры на тему, что значит: «сыну света Твоего соделай служителя» или «возшедша слова от Слова научившеся» (были разные мнения даже у таких выдающихся церковных переводчиков, как свт. Филарет Московский, епископ Августин (Гуляницкий), проф. СПбДА Е.И. Ловягин, прот. М.И. Богословский и т.д.) [26, 38 и 46].
Что же касается учености переводчиков того времени, то профессор МДА М.Д. Муретов отмечал с горечью: «Обида чувствуется за академическую науку при мысли, что еще в 70–80-х годах прошлого столетия [сразу после окончания перевода Библии! — В.К.] дело (исправления) могло быть сделано уже и притом не какими-нибудь случайными и к науке мало прикосновенными людьми, а лицами с высоким научным цензом и специалистами по библейскому, отеческому и богослужебному языку» [26, 47].
Так получилось, что обсуждение в Русской церкви проблемы богослужебного языка продолжалось целый век. Особенный вклад в него внесли русские святители — прежде всего свт. Филарет Московский и свт. Феофан Затворник, как считал епископ-исповедник Афанасий (Сахаров) (†1962), деятельный сторонник богослужения на русском языке [15, 202]. У этих святителей, а также у епископа Екатеринославского Августина (Гуляницкого) взгляды на проблему богослужебного языка были наиболее характерными и важными, в большой степени определившими точку зрения русского епископата. Каковы же были итоги обсуждения?
Проблема заключала в себе два вопроса — вопрос о качестве церковнославянского перевода употребляемых богослужебных книг (и связанной с этим книжной справой) и вопрос о русском языке как языке богослужебных книг, а впоследствии и богослужения.
На первый вопрос русские архиереи дали вполне однозначный ответ. Свт. Феофан Затворник писал: «…мрак в книгах, и это не почему другому, как по причине отжившего век перевода» [28, VII, 158]. Уважаемый святителем выдающийся церковный переводчик епископ Августин (Гуляницкий) (†1892) свидетельствовал, что «глубоко скорбит сердцем, когда ему приходится слышать, или же и самому читать в церкви такие выражения, в которых никак нельзя открыть не только логического, но часто и простого грамматического смысла» [1, 75–76]. Св. патриарх Тихон считал, что «перевод богослужебных книг… теперешний устарел и во многих местах неправильный» [19, I, 537]. По мнению архиепископа Рижского Агафангела (Преображенского), впоследствии митр. Ярославского, исповедника (†1928), «язык наших богослужебных книг… совершенно скрывает и весьма часто искажает смысл и содержание многих богослужебных чтений и песнопений» [23, 1].
Даже самые осторожные, охранительно и даже отрицательно настроенные к возможным изменениям в этой области архиереи признавали то, что существующий перевод содержит ряд ошибок и неясностей, а для многих и совсем непонятен [26, 50].
Почему церковное сознание сделало такой вывод о качестве существующих богослужебных книг?
«Главным печальным недостатком… богослужебных книг является не всегда удовлетворительный перевод греческих текстов, иногда ошибочный, иногда весьма темный, неудобопонимаемый», — писал крупнейший историк русской книжной справы и литургической науки Б.И. Сове [26, 29]. «Эти ошибки и погрешности произошли или от неправильного перевода греческих глагольных, именных и вообще грамматических форм, или от неискусного подбора неподходящих значений греческих слов, в частности, от смешения одних слов с другими, сходными в орфографии и произношении, но отличными по значению, частью от неправильного, ошибочного чтения греческих слов и, наконец, от опечаток. Кроме того,… встречается не мало устаревших славянских слов и речений, или непонятных в настоящее время, или имеющих совершенно другое значение. Все эти и подобные недостатки означенных книг не только затрудняют пользование ими, но, при неопытности употребления этого материала, могут привести к несогласным с православным учением выводам» — говорится в официальной докладной записке «Об издательском Совете при Св. Синоде» в 1913 году [26, 29].
Во-вторых, церковное сознание, хотя и с нелегким трудом, в своих поисках пришло к тому, что практическое движение в области богослужебного языка необходимо и возможно. Русский епископат стал признавать это первоочередной потребностью церковной жизни, так как невнятность богослужения являлась одной из главных причин ухода людей из церкви — в неверие или в секты. Поэтому небрежение к проблеме богослужебного языка многие русские архиереи признавали грозящим скорбями и очень опасным для церкви. Они знали грозные пророчества св. архимандрита Макария (Глухарева), предупреждающие о гневе Божием из-за небрежения о воле Божией в деле перевода. «Помолимся, да не будем наказаны за небрежение о нем», — призывал еще свт. Филарет Московский, вспоминая это пророчество о. Макария [29, 189; 20, 170; 31, 230–231]. Проклят, кто дело Господне делает небрежно
(Иер 48: 10).
Неудивительно поэтому, что еще в 1870–1880-е гг. прошлого века мысль о том, что проблемы церковной жизни, в том числе и эта, должны быть вынесены на соборное обсуждение, возникла в сознании церковной общественности. «На всероссийском соборе архипастырей и учителей церковных лежит обязанность обновить и оживить язык Божия слова и богослужения церковного с неприкосновенным сохранением от веков присущего ему священнолепного величия и силы, но обновить и оживить до такой степени, чтобы он мог стать живым (хотя и не разговорным) языком всего церковного Русского народа» [«Русь», 1882 г., № 47].
Святитель Иннокентий Московский, учредивший в 1869 г. Комитет для исправления текста богослужебных книг «по поводу усмотренных в них грубых опечаток и неудобопонятных речений» — первую в синодальное время официальную церковную комиссию по исправлению богослужебных книг — был очень обеспокоен невнятностью богослужения и вообще несоответствием принятого монашеского богослужебного устава пастырским нуждам церкви [26, 47]. Профессор МДА академик Е.Е. Голубинский писал: «Покойный митрополит московский Иннокентий, при неимении академического образования обладавший твердым, ясным и прямым здравым смыслом, сознавал нашу несообразность, говорил о ней и для ее устроения мечтал о вселенском соборе. Но тут вовсе не нужно созывать вселенского собора. Право начертывать чин общественных служб со включением и литургии в древнее время принадлежало не только каждой частной церкви, но и каждому епископу, и права этого никто потом не ограничивал; монастырский устав вошел у нас в приходские церкви не путем вселенского или частного законодательства, а просто путем обычая» [6, 43].
Прежде чем мы перейдем к детальному рассмотрению того, что происходило на соборе и перед ним, нам необходимо учесть приведенное замечание нашего выдающегося церковного историка: собственно говоря, этот вопрос не требовал соборного обсуждения. В самом деле, вопрос этот церковно-практический, а не вероучительный (вероучительная сторона вопроса абсолютно ясна — даже в наше время противники переводов не спорят с этим [см. 12, 24]), и канонически, как и всякий пастырский вопрос, он входит в прямую компетенцию епархиального архиерея. И до собора вопрос — на каком языке служить в данном конкретном приходе? — мог решаться благословением местного архиерея (так, в Самарской епархии с 1911 г. в одном из сельских приходов по архиерейскому благословению служили на русском языке, в той же епархии служили на нескольких «инородческих» языках [21]).
Почему же тогда вопрос этот был вынесен на собор? В России, вследствие разнообразных исторических причин, любые обрядовые изменения воспринимались многими православными людьми болезненно, а у архиереев было воспитано сознание необходимости согласования даже незначительных, хозяйственных вопросов с обер-прокурорской и синодальной властью, так что у многих из них не было навыков самостоятельного действования (что особенно негативно сказалось после революции). Поэтому-то было столь важно решение этого вопроса все-таки подтвердить авторитетом собора.
Теперь о непосредственной подготовке собора. В «Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», затребованных в 1905 г. обер-прокурором Св. синода К.П. Победоносцевым в ответ на просьбу епископата о созыве собора, дан весьма обширный и полный свод их мнений по вопросу богослужебного языка. Характерно, что несмотря на то, что среди вопросов, заданных преосвященным, не было вопроса о богослужебном языке, до половины правящих архиереев сами, по собственной инициативе, поставили эту проблему [23, 1; 24, 203–204; 26, ]. «Относительно богослужения преосвященные ставят много вопросов, но самый важный и господствующий в них вопрос касается пересмотра и исправления богослужебных книг», говорится в официальном «Своде» отзывов [23, 1].
Не нашлось ни одного архиерейского отзыва, считающего положение с богослужебным языком нормальным. Единодушие в этом вопросе оказалось даже большим, чем в вопросах о восстановлении патриаршества, где один архиерей был против, и о созыве собора, где высказались против три архиерея [25, II, 701–702].
«Для их (архиереев — В.К.) сознания, — писал член собора, избранный от Тамбовской епархии, А. Новосельский, — не подлежит сомнению тот факт, что язык наших богослужебных книг малодоступен для понимания православных богомольцев; различается ими только степень невразумительности: одни говорят — служба Божия наполовину непонятна, другие — для большинства, третьи — для громадного большинства, четвертые — не только для богомольцев, но даже и для пастырей» [24, 257].
«На необходимость пересмотра и исправления богослужебных книг со стороны языка и изложения» [23, 1] указывают в своих отзывах преосвященные: Харьковский архиепископ Арсений (Брянцев) [I, 21]; Минский епископ Михаил (Темнорусов) [I, 40–41]; Калужский епископ Вениамин (Муратовский) [I, 41–42]; Могилевский епископ Стефан (Архангельский) [I, 100–101]; Воронежский архиепископ Анастасий (Добрадин) [I, 147]; Полоцкий епископ Серафим (Мещеряков) [I, 176]; Кишиневский епископ Владимир (Сеньковский) [I, 203]; Астраханский епископ Георгий (Орлов) [I, 322–323]; Архангельский епископ Иоанникий (Казанский) [I, 335, 371–372, 381, 388, 399, 403]; Самарский епископ Константин (Булычев) [I, 440]; Орловский епископ Кирион (Садзагелов) [I, 529]; Алеутский и Северо-Американский архиепископ Тихон (Белавин) [I, 537]; Донской архиепископ Афанасий (Пархомович) [I, 545]; Симбирский епископ Гурий (Буртасовский) [II, 20–21]; Киевский митрополит Флавиан (Городецкий) [II, 116–117]; Новгородский архиепископ Гурий (Охотин) со своим викарием епископом Кирилловским Феодосием (Феодосиевым) [II, 205]; Иркутский епископ Тихон (Троицкий-Донебин) [II, 245–246]; Холмский епископ Евлогий (Георгиевский), представивший заключения учрежденной Варшавским архиепископом Иеронимом (Экземплярским) комиссии [II, 288]; Рижский архиепископ Агафангел (Преображенский) [II, 316]; Полтавский епископ Иоанн (Смирнов) [II, 336]; Пермский епископ Никанор (Надеждин) [II, 395]; Нижегородский епископ Назарий (Кириллов) [II, 454–455, 459–462]; Костромской епископ Тихон (Василевский) [II, 544]; Екатеринбургский епископ Владимир (Соколовский) [III, 30]; Смоленский епископ Петр (Другов) [III, 43]; Олонецкая духовная консистория при участии ректора семинарии архим. Фаддея (Успенского), будущего священномученика, архиепископа Тверского († 1937) — из-за смерти епископа Анастасия (Опоцкого) [III, 212]; Финляндский архиепископ Сергий (Страгородский) [III, 443]; Комиссия представителей Енисейской епархии, сам епископ Евфимий (Счастнев) был сдержан [III, 498]; Рязанский епископ Аркадий (Карпинский) [III, 591]; Ярославский архиепископ Иаков (Пятницкий) [Прибавления, 257], Владивостокский епископ Евсевий (Никольский) [в Прибавлениях, 24, 258].
Приведем примеры характерных мнений наиболее авторитетных архиереев. Вот отзыв архиепископа Рижского Агафангела (Преображенского): «Язык наших богослужебных книг требует самого тщательного исправления… Только немедленным исправлением этого до возможности понимания его и не учившимся славянской грамоте возможно сохранить любовь и преданность нынешнего поколения к церковному языку» [23, 1].
Архиепископ Ярославский Иаков (Пятницкий) пишет, что «возвышенное богослужение наше из-за пристрастия к умершему языку превращается в непонятное словоизвержение для поющих, читающих и слушающих… Мудрено ли, что крестьянин иной предпочитает церковной, возвышенной, но непонятной песни, неумную, но понятную сектантскую песню, которую он может сам и петь, а образованный по той же причине идет в театр или удовлетворяется домашним пением пошлых, но понятных романсов». Он предлагает «…обсудить вопрос об исправлении существующих переводов или приступить немедленно к новому переводу на новославянский язык, всем понятный и вразумительный» [26, 50].
Вполне определенно высказывались и другие русские архиереи в своих «Отзывах по вопросу о церковной реформе». Но сам вопрос они решали по-разному. Высказавшиеся преосвященные ратовали за исправление и перевод богослужения, но по большей части не на русский, а на «новый», упрощенный славянский язык (впрочем, терминология не была устойчивой — искомый язык называли и славяно-русским и т.п.)Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох, М., 1994 г..
«Но находятся немногие из преосвященных, которые допускают возможность перевода и совершения богослужения и на современном русском языке, — написано в официальном обзоре (Своде) Отзывов. — Преосвященный Финляндский в своем мнении указывает на необходимость предоставления права, где это пожелает приход, совершать богослужение на родном языке (III, 443). Преосвященный Иркутский признает настоятельною необходимостью перевод всего богослужения с церковно-славянского языка на русский (II, 245). Точно также допускает возможность совершения богослужения на современном русском языке и преосвященный Кишиневский (I, 203). Преосвященный Холмский признает возможным чтение псалмов во время богослужения допустить по русскому переводу Свящ. Писания (II, 287). Более подробно распространяется о необходимости совершения богослужения на современном русском языке преосвященный Архангельский» [23, 8]Е.Е. Голубинский о реформе в Русской церкви, «Православная община» № 5 и 6, М., 1991 г., с. 33–44 и 62–69..
«Мнение епископата о необходимости исправления богослужебных книг, высказанное в «Отзывах», разделялось большею частью духовенства, как это видно из резолюций епархиальных и других церковных съездов» этого времени, — писал Б.И. Сове [26, 54]Иером. Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия, т. 1, Тверь, 1992 г. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия, т. 2, Тверь, 1996 г..
Вывод, который следовал из Отзывов, таков: русский епископат, исходя из пастырских соображений, единодушно выразил свое мнение о необходимости для церкви скорейшего разрешения проблемы богослужебного языка и поэтому счел необходимым готовить соответствующее решение предстоящего собора.
Рассмотрим теперь процедуру подготовки, прохождения и утверждения документов на соборе. Она обыкновенно была одинакова, независимо от рассматриваемого вопроса.
В «Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» в 1905–6 гг. были предложены темы для обсуждения на предстоящем соборе, что стало предметом трудов Предсоборного совещания (1906 г.) и Предсоборного присутствия (1912 г.). На этом основании, преемственно по отношению к этим трудам, Предсоборным советом, учрежденным Синодом для непосредственной (за несколько недель до открытия) подготовки собора, были намечены и по возможности предварительно обсуждены и подготовлены темы для работы собора, а для их разработки было намечено создать соборные отделы. Если в отделе тем было много, то в нем могли организовываться подотделы, в которых подготавливались доклады для утверждения в отделе. В подотделе тема изучалась, обсуждалась на заседаниях и в результате готовился текст документа — доклад отдела собору.
Этот доклад заслушивался на заседаниях отдела, дорабатывался, принимался и передавался в Соборный совет — «президиум», главный распорядительный орган, «мотор» собора, который, в числе прочего, отвечал за подготовку повестки дня собора. Далее доклад отдела, как только доходила до него очередь, заслушивался Соборным советом, который давал свои рекомендации и предложения и принимал постановление о передаче доклада на общее заседание собора. После этого доклад по возможности включался в повестку дня и заслушивался общим заседанием, а если не хватало времени или до обсуждения дело не доходило, то доклад переносился на следующее заседание. На заседании составлялся протокол и велась стенограмма. Полная стенограмма общего заседания собора, предварительно представленная всем соборянам для ознакомления и выступавшим для авторизации, называлась Деянием собора, например такая стенограмма 23-го общего заседания собора именовалась 23-м Деянием собора. Решение собора, содержавшееся в Деянии, вступало в силу после утверждения Совещанием епископовПрот. Н. Доненко. Священномученик архиепископ Сергий (Зверев), Вестник РХД № 177, Париж—Нью-Йорк—Москва, 1998 г,. с. 269–278..
По мере возможности Деяния, Определения, Постановления и другие документы и материалы собора публиковались в церковной прессе и отдельными выпусками для ознакомления народа.
В нашем случае с докладом «О церковно-богослужебном языке» процедура была пройдена полностью. Постараемся это показать на основе протоколов собора.
Хорошо сказал о их значении митрополит Вениамин (Федченков): «О Московском соборе остались замечательно верные и подробные протоколы. Со временем по ним будет составляться история Церкви этой эпохи… Но как бы ни искажали лицемеры постановления и законы Собора и Патриарха, все равно должен заявить, что они имели, имеют и будут иметь огромное значение в церковной жизни нашей страны. Церковь вступила на собственный канонический путь, она сама организовалась прочно, будучи возглавляемой отцом и главою, Патриархом, к участию в церковной жизни привлечены священники и миряне, давшие ей большую мощь. И можно сказать: Сам Дух Божий изъявил Свою волю на этом Московском соборе к благоустроению Церкви и на пользу Родине» [5, 291].
«Соборными актами вообще называются более или менее точные записи (по теперешней терминологии — протоколы) происходившего на известном поместном или Вселенском соборе или, точнее, на каждом отдельном заседании его, причем перечислялись лица духовные и миряне, принадлежавшие к административному классу, если эти последние были уполномоченными участниками собора; также указывалось, в какое время (год и число месяца) происходило заседание, где (имя города и даже здания в нем), о чем велись рассуждения и как, а главное — что определено или постановлено собором; наконец, следовали собственноручные подписи иерархических лиц, присутствовавших на соборе. Вот более обыкновенный вид соборных актов. Если собор продолжался много дней подряд или с промежутками, то каждый день, в который происходило заседание, составлял особый акт, в котором определенно обозначалось: когда, где и кто заседал и т.д. Также поступалось и в том случае, если в течение одного и того же дня происходило несколько заседаний, посвященных рассмотрению отличных одного от другого дел. Описание каждого из таких заседаний составило особый акт. Собрание же такого рода документов, относящихся к истории того или другого собора, и называется актами («деяниями») этого собора» [18, 375–376].
Ныне в Государственном архиве РФ есть фонд 3431, объемлющий архив Священного Собора Православной Российской Церкви, проходившего в Москве в 1917–18 гг. В этом фонде хранится дело № 296, представляющее собой папку соборного архива с делом № 257 «О церковно-богослужебном языке». В деле содержатся документы собора — от 10 сентября (28 августа) до 15 (2) октября 1918 г., — касающиеся доклада «О церковно-богослужебном языке» соборного отдела «О богослужении, проповедничестве и храме». В папке — документы, в основном выписки из протоколов различных заседаний собора, на 8 листах, отражающие итоговый, после утверждения на заседании отдела, этап прохождения доклада: от рассмотрения его Соборным советом до передачи Высшему Церковному Управлению (ВЦУ), в Священный синод. Приведем эти документы. За исключением самого доклада, они публикуются полностью впервыеМитрополит Евлогий. Путь моей жизни, М., 1994 г..
На Предсоборном совете в VI отделении (о богослужении) первый же докладчик, епископ Пермский и Кунгурский Андроник (Никольский), выступил против перехода на русский язык в богослуженииСвящ. Анатолий Жураковский. Материалы к житию, Париж, 1984 г., но он оказался тому и единственным оппонентом. С обоснованием необходимости и возможности перехода на русский язык в богослужении за ним выступили председатель VI отделения архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский) и пять членов Св. синода (из девяти) — председатель Предсоборного совета архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский)Свящ. П. Ильинский. Вопрос о богослужении на Церковном Соборе, «Архангельские епархиальные ведомости», Архангельск, 1917–1918 гг., № 23, с. 521–524, № 24, с. 551–555, № 4, с. 4, № 5, с. 4, № 7, с. 4, № 8, с. 3, № 10, с. 2–3, № 11, с. 4., архиепископ Тифлисский и Бакинский Платон (Рождественский), епископ Уфимский и Мензелинский Андрей (Ухтомский), прот. Ф.Д. Филоненко и проф.-прот. А.П. Рождественский, а потом еще пять докладчиков Свящ. М. Козлов. По поводу практики использования «русифицированного» богослужебного текста в храме Сретения Владимирской иконы Божией Матери, «Информационный бюллетень МАИРСК», выпуск 28–29, М., 1996 г.. Отделением были «единогласно, за исключением епископа Андроника», который «подал голос за перевод богослужебных книг лишь для домашнего употребления», приняты тезисы о церковно-богослужебном языке, в дальнейшем ставшие основой соборного решения [24, 262].
Потом архиепископ Евлогий был избран председателем отдела «О богослужении, проповедничестве и храме», включавшего в себя 3 подотдела. На первом заседании отдела архиепископ Евлогий подчеркнул необходимость преемственности в трудах отдела с Предсоборными присутствием, совещанием и советом, как то подчеркивалось еще на заседаниях собора, обсуждавших порядок образования отделов (IX-е Деяние, п. XXVII).
Председателем подотдела «О церковно-богослужебном языке» был избран епископ Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов) — принципиальный и решительный противник перевода богослужения на русский язык, заявивший: «Для меня лучше смерть, чем лишение славянского богослужения». Поэтому остановимся подробнее на его позицииХ. Колман. Ересь и сектантство: IV Всероссийский миссионерский съезд и проблема культурного влияния в России после 1905 г., «Православная община» № 31, М., 1996, с. 18–27.. Были на соборе и несколько единомысленных с ним в этом архиереев, может быть, не столь резко настроенных — архиепископ Кавказский и Ставропольский Агафодор (Преображенский), упоминавшийся выше епископ Пермский и Кунгурский Андроник (Никольский) и епископ Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский)А.Г. Кравецкий. Дискуссии о церковнославянском языке, Славяноведение № 3, М., 1993, с. 116–135.[24, 267–268 и 274].
Как по вопросу о патриаршестве на соборе многое решила пламенная речь архимандрита Илариона (Троицкого), так по вопросу о допущении русского языка в богослужение важным стало яркое выступление на заседании подотдела авторитетного ключаря храма Христа Спасителя прот. Александра Хотовицкого. Один из деятельных сторонников принятого решения, близкий и давний сотрудник преосвященных Тихона и Сергия, будущих патриархов, священномученик (†1937), он говорил на заседании соборного отдела: «Перевод безусловно необходим, ибо изгонять верующих из церкви из-за непонимания славянского языка преступно. Даже мы, священники, знакомые со славянским языком, часто встречаемся с такими местами славянского текста, которые нам совершенно непонятны, и вместо сознательной молитвы понапрасну ударяем звуками в воздух. Вообще закрывать двери православия отказом введения русского языка в богослужение из-за красоты формы славянского языка нецелесообразно. Примеры перевода некоторых книг за границей дали блестящие результаты. Из достоинства славянской речи еще не следует отрицание перевода книг, а равно богослужения и молитв на русский язык, ибо таким образом мы бережем золотник, а теряем пуд» [3, 53].
Всего состоялось 5 заседаний подотдела. 21-го сентября 1917 г., «по окончании пренийА.Г. Кравецкий. Календарно-богослужебная комиссия. «Ученые записки», вып. 2. М., Российский православный университет св. Апостола Иоанна Богослова, 1996 г., с. 171–209.выработаны были, поставлены на голосование и приняты значительным большинством» тезисы доклада отдела собору [24, 273]. На следующем, последнем, заседании подотдела 26-го сентября текст доклада был незначительно уточнен и дополнен.
Уже во время 3-й сессии собора доклад обсуждался на 40-м и 42-м заседаниях отдела «О богослужении, проповедничестве и храме» (12/ 25 июля и 23 июля/ 5 августа). На 44-м заседании отдела 30 июля (12 августа) 1918 г. был окончательно принят следующий, весьма сбалансированный документ [24, 274].
Священному Собору Православной Российской Церкви
О церковно-богослужебном языке
Доклад отдела «О богослужении, проповедничестве и храме»
1. Славянский язык в богослужении есть великое священное достояние нашей родной церковной старины, и потому он должен сохраняться и поддерживаться как основной язык нашего богослужения.
2. В целях приближения нашего церковного богослужения к пониманию простого народа признаются права общерусского и малороссийского языков для богослужебного употребления.
3. Немедленная и повсеместная замена церковнославянского языка в богослужении общерусским или малороссийским нежелательна и неосуществима.
4. Частичное применение общерусского или малороссийского языка в богослужении (чтение Слова Божия, отдельные песнопения, молитвы, замена отдельных слов и речений и т.п.) для достижения более вразумительного понимания богослужения при одобрении сего церковной властью желательно и в настоящее время.
5. Заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на общерусском или малороссийском языке в меру возможности подлежит удовлетворению по одобрении перевода церковной властью.
6. Святое Евангелие в таких случаях читается на двух языках: славянском и русском или малороссийском.
7. Необходимо немедленно образовать при Высшем Церковном Управлении особую комиссию как для упрощения и исправления церковнославянского текста богослужебных книг, так и для перевода богослужений на общерусский или малороссийский и на иные употребляемые в Русской Церкви языки, причем комиссия должна принимать на рассмотрение как уже существующие опыты подобных переводов, так и вновь появляющиеся.
8. Высшее Церковное Управление неотлагательно должно озаботиться изданием богослужебных книг на параллельных славянском, общерусском или малороссийском, употребляемых в Православной Русской Церкви, языках, а также изданием таковых же отдельных книжек с избранными церковнославянскими богослужебными молитвословиями и песнопениями.
9. Необходимо принять меры к широкому ознакомлению с церковнославянским языком богослужения как через изучение его в школах, так и путем разучивания церковных песнопений прихожанами для общецерковного пения.
10. Употребление церковно-народных стихов, гимнов на русском и иных языках на внебогослужебных собеседованиях по одобренным церковною властью сборникам признается полезным и желательным.
Замещающий Председателя епископ Симон
Докладчик Андрей Новосельский
Делопроизводитель Николай Кедров.
ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. № 283, л. 1. Машинописный текст.
Доклад отдела, подписанный замещающим председателя отдела епископом Охтенским Симоном (Шлеевым)А.Г. Кравецкий. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917–1918 годов и в последующие десятилетия, ЖМП №2, М., 1994 г., с. 68–87., — первым единоверческим архиереем, ревнителем старого обряда! — был заслушан Соборным советом 29 августа (11 сентября) 1918 года и передан на рассмотрение собора и дальнейшее разрешение Совещания епископов.
Выписка из протокола Соборного Совета, от 29 Августа /11 Сентября/ 1918 года за № 120, ст. 8.
Соборный Совет
Слушали: доклады Отделов
а/ о богослужении, проповедничестве и храме — о церковном богослужебном языке и
б/ о церковной дисциплине — по вопросу о постах и о внебогослужебном одеянии и волосах священнослужителей.
Постановили: предложить собору передать настоящие доклады на разрешение Совещания ЕпископовА.Г. Кравецкий. Проблемы Типикона на Поместном Соборе, «Ученые записки», вып. 1. М., Российский православный университет св. Апостола Иоанна Богослова, 1995 г., с. 58–90..
Делопроизводитель Н. Нумеров
ГАРФ ф. 3431, оп.1, д. 296, л. 2. Машинописный текст. Подпись-автограф.
Во исполнение этого решения Соборного совета уже на следующий день 163-е общее заседание Собора рассмотрело доклад.
Выписка из протокола Священного Собора Православной Российской Церкви от 30 Августа / 12 сентября / 1918 года за № 163.
67. Секретарь оглашает о докладах, поступивших из Отделов
а/ о богослужении, проповедничестве и храме — о церковно-богослужебном языке и
б/ о церковной дисциплине — по вопросу о постах и о внебогослужебном одеянии и волосах священнослужителей и постановление Соборного Совета: передать предложенные Собору настоящие доклады на разрешение Совещания епископов.
68. Постановлено: постановление Соборного Совета утвердить.
Делопроизводитель Н. Нумеров
ГАРФ ф. 3431, оп.1, д. 296, л. 3. Машинописный текст. Подпись-автограф.
Последнее, 170-е общее заседание, а на нем и закрытие 3-й сессии собора (а фактически и всего собора), состоялось 7 (20) сентября 1918 г. Вечером того же дня и 8 (21) сентября — в праздник Рождества Пресвятой Богородицы — соборяне молились в московских храмах.
Последнее заседание Совещания епископов состоялось на следующий день, 9 (22) сентября, для рассмотрения и утверждения документов последних общих заседаний собора. Проходившее в келиях Высокопетровского монастыря Совещание епископов, на котором председательствовал святейший патриарх ТихонА.П. Лебедев. Духовенство древней Вселенской Церкви, СПб., 1997 г., заслушав по решению 163-го общего заседания собора от 30 августа (12 сентября) доклад «О церковно-богослужебном языке» соборного отдела «О богослужении, проповедничестве и храме» «постановило: доклад этот передать Высшему Церковному Управлению» [16, 71].
Поместный Собор
Православной Всероссийской Церкви
Епископское Совещание
Секретарь
Сентября «10/23» дня 1918 г.
№ 155/.
В Соборный Совет
Совещание Преосвященных Архипастырей, заслушав в заседании 9/22 Сентября доклад Отдела о богослужении, проповедничестве и храме — «о церковно-богослужебном языке», переданный Соборным Советом по определению Священного Собора от 30 Августа (12 Сентября) на разрешение Совещания Епископов и
б) выписку из определения Священного Собора от 7/20 сего Сентября по докладу — «об устройстве Пр. Церкви в Закавказье и на Кавказе,
П о с т а н о в и л о: «Доклад Отдела о богослужении, проповедничестве и храме», — именно о церковно-богослужебном языке и определение Св. Собора от 7/20 сего Сентября об устройстве Пр. Церкви в Закавказье и на Кавказе передать Высшему Церковному Управлению». —
Секретарь, Серафим Епископ СтарицкийОтзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. В 3-х частях, Спб., 1906 г.
ГАРФ ф. 3431, оп.1, д. 296, л. 4. Автограф на бланке Секретаря Поместного Собора.
На следующий день секретарь епископского Совещания представил этот протокол Соборному совету. По решению собора Соборный совет продлил свою работу на месяц после закрытия третьей сессии 7 (20) сентября для завершения работы собора. Он обрабатывал документы и материалы собора, готовил отчетные документы, совершал передачу их органам ВЦУ, прежде всего Св. Синоду.
Выписка
из протокола Соборного Совета Православной Российской Церкви, от 11/24 Сентября 1918 года за № 126, ст. 10.
Слушали: Сообщение Секретаря Совещания Епископов о принятом сим Совещанием постановлении о передаче Высшему Церковному Управлению доклада Отдела о богослужении, проповедничестве и храме — о церковно-богослужебном языке и постановление Собора по вопросу об устройстве Православной Церкви в Закавказье и на Кавказе вообще.
Постановили: Сообщение принять к сведению
Означенные доклад о церковно-богослужебном языке и постановление Собора об устройстве Православной Церкви в Закавказье и на Кавказе вообще препроводить в Высшее Церковное Управление.
Сентября «11/24» дня 1918 года.
Делопроизводитель Н. Нумеров
ГАРФ ф. 3431, оп.1, д. 296, л. 5. Машинописный текст. Подпись-автограф.
Соборный совет подготовил доклад для передачи Высшему Церковному Управлению, в Синод.
Священному Синоду Православной Российской Церкви
Священным Собором Православной Российской Церкви 30 Августа /12 Сентября/ с. г. было утверждено постановление Соборного Совета о передаче на разрешение Совещания Епископов представленного Отделом о богослужении, проповедничестве и храме доклада «О церковно-богослужебном языке».
Совещание епископов, заслушав в заседании 9/22/ сентября с. г. означенный доклад, п о с т а н о в и л о: доклад этот передать Высшему Церковному Управлению.
Согласно сему постановлению Совета Епископов и во исполнение по сему предмету Предсоборного Совета, представляю означенный доклад о церковно-богослужебном языке на разрешение Высшего Церковного Управления.
Председательствующий на Соборе «Митрополит Арсений»Письма Московского митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию, М., 1883 г.
Секретарь «В. Шеин»Свящ. Н. Пономарев. О церковно-богослужебом языке, «Самарские епархиальные ведомости» № 23, Самара, 1912 г., с. 692–696.
15/2 Октября 1918 г.
№ 4139
ГАРФ ф. 3431, оп.1, д. 296, л.7. Машинописный текст. Подписи-автографы.
Итак, документ был передан Собором Высшему Церковному Управлению. Передача доклада Высшему Церковному Управлению означала, что ВЦУ в этом вопросе должно им руководствоваться и по мере необходимости проводить его в жизнь (в определенном смысле он являлся документом, переданным законодательной властью власти исполнительной). Тем более, что когда над Собором нависла угроза насильственного закрытия, им было принято следующее постановление: «В случае создавшейся для Собора необходимости приостановить свои занятия ранее выполнения всех намеченных задач предоставить Высшему Церковному Управлению вводить выработанные Собором предначертания в жизнь по мере надобности полностью или в частях, повсеместно или в некоторых епархиях, с тем чтобы с возобновлением занятий Собора таковые предначертания были представлены на рассмотрение Собора» [14, 121]. Они были «… переданы на распоряжение в Высшее Церковное Управление, с предоставлением ему [права] вводить их в жизнь полностью или в частях, по его усмотрению» [22, 193].
«На основании этого 23 мая (5 июня) 1918 года Соборным советом было постановлено «не рассмотренные Собором доклады отделов препроводить на благоусмотрение Высшего Церковного Управления». В число этих документов постановление «О церковно-богослужебном языке» не вошло. Постановление было принято Собором и Высшее Церковное Управление имело полное право осуществлять его», что оно и сделало [14, 121–122].
Так, священник Василий Адаменко (иеромонах Феофан) 22 получил благословение Заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола на совершение богослужения на русском языке.
Московская Патриархия
ЗАМЕСТИТЕЛЬ
патриаршего местоблюстителя
26 января 1935 г. № 168
Москва
Справка
Настоящая выдана священнику Вас. Адаменко (ныне иеромонаху Феофану) в том, что на основании определения Патриархии от 10 апреля 1930 г. за № 39, мною дано Ильинской общине г. Н-Новгорода (бывшей в руководстве у о. Адаменко) благословение совершать Богослужение на русском языке, «но с тем непременным условием, чтобы употребляемый у них текст богослужения был только переводом принятого нашей Православной Церковию богослужебного славянского текста без всяких произвольных вставок и изменений» (резолюция от 24 янв. 1932 г. п. 2). Сверх того, дано благословение на некоторые ставшие для них привычными, особенности богослужения, как-то: отверстие царских врат, чтение Св. Писания лицом к народу (как в греческой церкви) и, «в виде исключения, чтение тайных молитв во всеуслышание» (п. 3).
Руководствуясь примером покойного Святейшего Патриарха, я не нахожу препятствий к тому, чтобы Преосвященные Епархиальные Архиереи, если найдут полезным, разрешали иеромонаху Феофану (или другим) то же самое и каждый в своей епархии.
Заместитель Патриаршего
Местоблюстителя М.П.+ Сергий, М[итрополит]. Московский.
Управляющий делами
Патриаршего Священного Синода ~ Протоиерей Александр
Лебедев.
«Сравнение этой справки с докладом Собору 1917–1918 годов «О церковно-богослужебном языке», — пишет современный исследователь этой проблемы А.Г. Кравецкий, — убеждает нас, что Митрополит Сергий действовал в соответствии с буквой соборного решения. Как мы помним, доклад «О церковно-богослужебном языке» был передан органам Высшего Церковного Управления. Заместитель Местоблюстителя имел полное право претворять его в жизнь» [14, 132 ] 23.
Решение собора, принятое в чрезвычайной обстановке, когда более сильно и ясно видятся подлинные церковные нужды, явилось глубоким и точным ответом церкви на вызов жизни. Это решение целиком отвечает духу, смыслу и даже букве кирилло-мефодиевской богослужебно-переводческой традиции. Вопрос языка, как вопрос литургический и пастырский, был решен церковью на путях подлинного Предания Церкви. Теперь с благодарностью Богу мы можем сказать, что промысел Божий до времени скрыл это решение, сохранив для нашего времени, спрятав в архиве от уничтожения все великие деяния, протоколы, определения, постановления, документы и материалы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–18 гг. Не пора ли делать из этого выводы?
Остается задать лишь еще один вопрос — как действовать сейчас, когда требуется возрождение полноты церковной жизни, отброшенной во всех своих областях на многие годы назад, разгромленной и разоренной дотла в период советской власти.
Да, ныне совершаемая попытка возрождения, увы, более напоминает оборачивание назад. И церковному сознанию, которому самому требуется возрождение и исцеление, все равно придется искать новые пути, использовать все возможности, хотя бы пока и связанные с возвращением назад — в евангельском смысле. Но этот путь будет подлинным, церковным и плодоносным только если станет движением, перефразируя выражение прот. Г. Флоровского, вперед, в том числе и к собору — к осмыслению тех вопросов, которые уже были решены соборным разумом и праведными трудами всей церкви. Примеры же того, как именно сейчас надо было бы разрешать восставшие вновь проблемы, как видим уже были показаны: на путях решений Московского собора 1917–18 гг.
1. Еп. Авг. [Епископ Аксайский Августин (Гуляницкий)], По поводу издания «Учебного Октоиха» и «Учебного Часослова», ТКДА, №11. Киев, 1888 г., с. 75–103.
2. Акты Святейшего Патриарха Тихона, М., 1994 г.
3. Сщмч. протопр. Александр Хотовицкий, «Православная община» № 32, М., 1996 г., с. 53.
4. Свящ. Д. Ахматов. К вопросу о замене богослужебного церковно-славянского языка русским, «Миссионерское обозрение» № 1, 1911, с. 13–29.
5. Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох, М., 1994 г.
6. Е.Е. Голубинский о реформе в Русской церкви, «Православная община» № 5 и 6, М., 1991 г., с. 33–44 и 62–69.
7. Иером. Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия, т. 1, Тверь, 1992 г. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия, т. 2, Тверь, 1996 г.
8. Прот. Н. Доненко. Священномученик архиепископ Сергий (Зверев), Вестник РХД № 177, Париж—Нью-Йорк—Москва, 1998 г,. с. 269–278.
9. Митрополит Евлогий. Путь моей жизни, М., 1994 г.
10. Свящ. Анатолий Жураковский. Материалы к житию, Париж, 1984 г.
11. Свящ. П. Ильинский. Вопрос о богослужении на Церковном Соборе, «Архангельские епархиальные ведомости», Архангельск, 1917–1918 гг., № 23, с. 521–524, № 24, с. 551–555, № 4, с. 4, № 5, с. 4, № 7, с. 4, № 8, с. 3, № 10, с. 2–3, № 11, с. 4.
12. Свящ. М. Козлов. По поводу практики использования «русифицированного» богослужебного текста в храме Сретения Владимирской иконы Божией Матери, «Информационный бюллетень МАИРСК», выпуск 28–29, М., 1996 г.
13. Х. Колман. Ересь и сектантство: IV Всероссийский миссионерский съезд и проблема культурного влияния в России после 1905 г., «Православная община» № 31, М., 1996, с. 18–27.
14. А.Г. Кравецкий. Дискуссии о церковнославянском языке, Славяноведение № 3, М., 1993, с. 116–135.
15. А.Г. Кравецкий. Календарно-богослужебная комиссия. «Ученые записки», вып. 2. М., Российский православный университет св. Апостола Иоанна Богослова, 1996 г., с. 171–209.
16. А.Г. Кравецкий. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917–1918 годов и в последующие десятилетия, ЖМП №2, М., 1994 г., с. 68–87.
17. А.Г. Кравецкий. Проблемы Типикона на Поместном Соборе, «Ученые записки», вып. 1. М., Российский православный университет св. Апостола Иоанна Богослова, 1995 г., с. 58–90.
18. А.П. Лебедев. Духовенство древней Вселенской Церкви, СПб., 1997 г.
19. Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. В 3-х частях, Спб., 1906 г.
20. Письма Московского митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию, М., 1883 г.
21. Свящ. Н. Пономарев. О церковно-богослужебом языке, «Самарские епархиальные ведомости» № 23, Самара, 1912 г., с. 692–696.
22. С.Г. Рункевич. Священный Собор Православной Российской Церкви в Москве 1917–1918 годов, «Богословские труды» № 34, М., 1998 г., с. 193–199.
23. Свод мнений епархиальных архиереев [по вопросу о церковной реформе], СПб, 1906–7, РГИА, ф.797, оп. 96, № 203.
24. Священный Собор Православной Российской Церкви. Из материалов отдела о богослужении, проповедничестве и храме, «Богословские труды» №34, М., 1998 г., с. 202–388.
25. И.К. Смолич. История русской церкви. В 2-х частях, М., 1997 г.
26. Б.И. Сове. Проблема исправления богослужебных книг в России в XIX-XX веках, «Богословские труды» № 5, М., 1970, с. 25–68.
27. Феофан. Душеполезное чтение №10. М., 1896 г., ч. III. с. 462–463.
28. Свт. Феофан Затворник. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем, т. I-VIII, М., 1994 г.
29. Прот. Г. Флоровский. Пути русского богословия, Вильнюс, 1991 г.
30. Прот. С. Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский, Париж, 1988 г.
31. И.А. Чистович. История перевода Библии на русский язык, М., 1997 г.
32. М.В. Шкаровский. Русская православная церковь и Советское государство в 1943–1964 годах, Спб., 1995 г.
1 Миссионер, активный участник работы подотдела о церковно-богослужебном языке соборного отдела «О богослужении, проповедничестве и храме». Приговорен к расстрелу, но умер в тюрьме «от истощения» в 1932 г.
2 Статья представляет собою серию из 8-ми репортажей с собора — с его 1-й сессии. Напечатан полный отчет о работе подотдела о церковно-богослужебном языке, доведенный до конца в 6-м репортаже, с которого же начинается обзор работы подотдела о богослужебном Уставе. Важнейший источник для изучения работы подотдела о церковно-богослужебном языке.
3 В «Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» епископ Стефан предстает как один из наиболее авторитетных архиереев, специалистом по каноническим вопросам, автором проекта о церковном суде.
4 Можно сказать, что с этого времени литургические переводы начали становиться общецерковным делом — сотни переводчиков вносили свой вклад в нашу традицию. Для примера отметим хотя бы основную часть того, что сделал один переводчик — будущий протопресвитер Михаил Измайлович Богословский, настоятель московского кремлевского Успенского собора, доктор богословия. Он перевел канон св. Андрея Критского — опубликован в 36-м году, каноны Космы Маюмского на Воздвижение — 31-й год, на Рождество Христово — 31-й год, на Богоявление — 32-й год, на Сретение — 37-й год, в неделю цветоносную — 34-й год; в великий четверг — 35-й год; трипеснец утрени великого пятка — 36-й; богослужение великой субботы — 36-й год; каноны Иоанна Дамаскина на Рождество Христово — 31-й год; на Богоявление — 32-й год; на Пятидесятницу — 31-й год; на Успение — 36-й год; каноны преподобного Феофана, митрополита Никейского, на Благовещение — 33-й год; антифоны степенны всех восьми гласов — 37-й год и так далее [26, 36].
5 В 1909 г. инспектор Симбирского епархиального женского училища свящ. Дмитрий Ахматов (расстрелян в 1938 г.) писал: «При решении вопроса нашей темы в утвердительном смысле мы не хотим окончательно порывать связи с языком славянским. Руководящим основанием при изменении нашего богослужебного языка и должно быть именно это последнее условие. Оставаясь на почве славянского наречия, можно будет сохранить и русский язык в его неповрежденной первоначальной чистоте от иноземных влияний и засорений всякими неологизмами. Между тем многие стоят только за изменение и упрощение славянского текста, а не за полный перевод на русский язык. «На всероссийском соборе архипастырей и учителей церковных лежит обязанность обновить и оживить язык Божия слова и богослужения церковного с неприкосновенным сохранением от веков присущего ему священнолепного величия и силы, но обновить и оживить до такой степени, чтобы он мог стать живым (хотя и не разговорным) языком всего церковного Русского народа» [«Русь», 1882 г., № 47]. Так высказываются и все наши епархиальные епископы в своих отзывах по вопросу о церковной реформе (Церк. Вед. 1906 г.). Но не лучше ли прямо без обиняков называть вещи своими именами? Все эти выражения — «обновить и оживить до такой степени, чтобы он (слав. яз.) мог стать живым языком», «исправить славянский текст богосл. книг и устранить его неудобовразумительность», «сделать новославянский перевод» и подобные — не суть ли просто синонимы замены славянского языка русским на началах, только что нами указанных?» [4, 21].
6 «Могущественным средством воздействия пастыря на пасомых является богослужение православной Церкви. Наше богослужение имеет религиозно-нравственное и воспитательное значение. Оно будет вполне достигать своей цели, когда будет совершаться на языке понятном для всех, т.е. на родном русском языке. Священное писание говорит: «пойте Богу разумно». Апостолы проповедывали на всех языках и на всех языках молились с верующими. У нас в России есть литургии на языке латышском, зырянском, мордовском, но нет богослужения на своем родном наречии. Сектанты некоторых совращают и потому, что их простое, понятное богослужение совершается по-русски. Храм для православного человека должен быть школой, а богослужение, совершаемое в нем — отдельными уроками христианской жизни, так как здесь человек научается жить, здесь он узнает не только что он должен делать, но и что думать, что чувствовать.
Что сказать о школе, в которой ведется обучение на непонятном для учащихся языке? Всякий здравомыслящий человек скажет, что такая школа для ученика принесет очень мало пользы, что такая школа не может иметь большого влияния на своих питомцев.
Православная церковь в России в этом отношении находится в положении худшем, чем все другие народные школы: везде, во всех школах, обучение ведется на общеупотребительном наречии; только в церкви богослужение совершается на малопонятном, а для многих и совершенно непонятном славянском языке. Будучи великолепным по своему содержанию, оно остается непонятным, а вследствие этого — и без желательного влияния на простой народ. Поэтому полезно было бы славянский язык в церковном богослужении заменить русским. Такая замена даст для очень многих великое счастье участвовать в богослужении часто не одним только стоянием в храме, но участвовать разумно. Испытавши же в храме несколько минут неземного блаженства, человек едва ли решится оставить православие и перейти в сектантство. Можно русский язык ввести в употребление постепенно. Пусть сначала богослужение на русском языке совершается изредко, как оно совершается, например, на греческом языке, Во всяком случае, от такого совершения богослужения опасности нет. Со временем оно будет все более и более учащаться. Начинать употребление в богослужении русского языка нужно с городов и, вообще, с тех мест, где народ более развит, более сочувствует этому. Это имеет удобство в том отношении, что в городах и, вообще, в более населенных местах всегда имеется несколько храмов, и не желающие присутствовать при богослужении на русском языке будут иметь возможность присутствовать при богослужении на славянском языке. А пока русский язык в богослужение вводится в одном месте, к нему привыкнет и само пожелает завести у себя население и других мест. Не нужно и священников принуждать совершать богослужение на том или ином языке: ведь в одних местах эту реформу можно ввести без всякой опасности теперь же, в других необходимо подождать. Нужно представить это на благоусмотрение местных епископов и приходских пастырей. Пусть от прихода зависит заменить славянский язык русским или же до времени оставить славянское богослужение. Постепенность в этом деле нужна даже для самих священников и, вообще, людей интеллигентных, которые понимают действительное значение русского и славянского языка в богослужении. Даже для них сразу перейти на русский язык было бы тяжело и неприятно. Ведь на русском языке молиться мы как будто не умеем и, с другой стороны, так привыкли при молитве употреблять славянский язык, что, может быть, за первой службой на другом языке не сумеем воодушевиться, как это бывает за славянской службой. Может быть, за первым богослужением на русском языке мы не получим удовлетворения своей душе, потому что дело это для нас ново, нужно к нему привыкнуть исподволь. Поэтому на первых порах нужно, чтобы о совершении богослужения на русском языке прихожане знали, и нужно по мере возможности приготовить их к тому пастырским словом. На основании всего сказанного мы думаем: следовало бы вопрос о богослужении на русском языке поставить на очередь в нашей церковной жизни и разных мероприятиях к ее усовершенствованию» (Часть I, 335–336)» [23, 8–10].
7 Так, например, на IV Всероссийском миссионерском съезде в Киеве под председательством архиепископа Волынского Антония (Храповицкого) (†1936) 25 июля 1908 года была принята резолюция по докладу организационной комиссии «о неотложной нужде исправлений в церковном богослужении», о желательности «нового перевода церковно-богослужебных книг на упрощенный, более близкий к русской речи, славянский язык» [26, 54]. А ведь это был самый охранительно настроенный съезд предреволюционного времени. (Вспомним лишь слова о нем и его участниках кн. Е.Н. Трубецкого: «Съезд засвидетельствовал свой антихристианский, антирелигиозный характер целым рядом замечательных постановлений. Начать с того, что в борьбе за православие он поставил на первый план так называемые наружные, т.е. попросту говоря, чисто полицейские меры… Чтобы восстановить истинное значение Дома Божия, следует прежде всего изгнать оттуда миссионеров» [13, 26–27]).
Интересно, что на Соборе 1917–18 гг. Антоний, теперь митрополит Харьковский, один из наиболее консервативных иерархов того времени, предлагал переводить на русский язык литургические тексты для проповеди за богослужением — «возьми служебник и переводи его по-русски» [17, 60].
8 Орган Собора, обсуждающий «каждое, принятое общим собранием Членов Собора, правилодательное или основоположное постановление с точки зрения соответствия его Слову Божию, догматам, канонам и преданию Церкви» (Устав собора, п. 64) [Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 1. М., 1994 (Репринт). с. 43].
9 Другим важнейшим источником являются материалы работы подотдела «О церковно-богослужебном языке», опубликованные А.Г. Кравецким [24].
10 Он считал, что «церковнославянский язык выразительнее русского» и «народ любит славянский язык, и его замена произведет соблазн, раскол», а для понимания предложил «продолжать умелое исправление», «перевести кое-что на русский язык для личного употребления» и обучать детей и взрослых церковнославянскому языку [24, 260].
11 Патриарх Сергий на всем протяжении своего сорокопятилетнего архиерейского служения показал себя ревностным сторонником местной соборности в вопросе о языке богослужения. Еще в 1905 г. он председательствовал на собрании финляндского духовенства в г. Сердоболь (Сортавала), которое приняло резолюцию ходатайствовать о предоставлении права читать на литургии вслух евхаристическую молитву (кстати, считал не лишним «читать гласно некоторые тайные молитвы» и свт. Тихон в своем отзыве) [26, 53; 19, I, 537].
В то же время владыка Сергий писал в своем отзыве: «Необходимо на предстоящем Соборе обсудить вопрос об упрощении богослужебного славянского языка и о предоставлении права, где того пожелает приход, совершать богослужение на родном языке» [19, III, 443].
Тот же вопрос ставил он в 1906 г. перед Предсоборным присутствием. Но совещание не стало тогда его рассматривать «ввиду важности и сложности», предполагая к нему вернуться после общего преобразования церковного управления [26, 53]. Также преосвященный Сергий был десять предреволюционных лет председателем и душой синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг.
Несомненно, выступление председателя Предсоборного совета на заседании в поддержку этого не могло не повлиять на принятие окончательных тезисов, в том числе и такого (п. 3): «Заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на русском или украинском языках в меру возможности подлежит удовлетворению» [16, 69]. Этот тезис владыки Сергия и стал основой для соответствующего решения собора (п. 5) [16, 70].
После революции митрополит Сергий осуществил его в жизни, благословив и поддержав труды нижегородской Ильинской общины, находящейся под руководством о. Василия (Феофана) Адаменко — служение Богу на современном «русском языке… отверстие царских врат, чтение Св. Писания лицом к народу…, чтение тайных молитв во всеуслышание» [16, 82]. Сергий руководствовался в этом также определениями Патриархии и «примером покойного Святейшего Патриарха» Тихона, который давал подобные благословения, например, киевскому архимандриту Спиридону (Кислякову) — известному сибирскому миссионеру, и московскому священнику Иоанну Борисову [16, 82; 10, 183; 2, 217].
Святитель поддерживал о. Феофана потому, что ясно видел сложившуюся церковную ситуацию. Он считал, что в новой ситуации необходимо искать новые пути жизни церкви, и поэтому нужны новые пастырские поиски и подходы. Нельзя принимать позицию тех, кто отказываясь признать изменившиеся обстоятельства, предпочитает ждать восстановления святой Руси и готов бороться, даже умереть за это, но не хочет учиться жить в новых условиях (об этом говорил и св. патриарх Тихон в своей известной петроградской речи), не хочет ничего менять в своих действиях. Митр. Сергий писал: «Не хочу оставаться с ними при «святой Руси», хочу устраивать для Церкви возможность жизни при новых условиях, пожалуй, еще не повторявшихся в истории… Страница со святой Русью уже перевернута, и будет безумием и с нашей стороны отрицать это и убеждать себя и других, что мы можем продолжать ее читать, и теперь это было бы отрицанием факта, т. е. нежеланием подчиниться свершившейся воле Божией… Сам Святейший Патриарх Тихон… понял всю бесцельность ставить Церковь поперек течения истории и нам указал этот путь…
Младшие неизбежно вовлечены будут в новую жизнь, неужели же вместе с этим придется уходить из церкви. Это было бы величайшим грехом с нашей стороны» [7, II, 520–521]. Митрополит Сергий считал, как указал иером. Дамаскин (Орловский), что «через десяток-другой лет вырастет поколение, для которого Православная Церковь с ее церковно-славянским языком, древним богослужением будет выглядеть музейной реликвией» [7, II, 394].
Когда же о. Феофан был арестован, то святитель предпринимал попытки вызволить его из застенков [16, 81; 7, I, 205]. Последний раз патриарх Сергий пытался это сделать уже в последние месяцы своей жизни, 27 октября 1943 года подав Заявление с просьбой об амнистии лицам, которых он «желал бы привлечь к церковной работе под моим ведением». К Заявлению был приложен список — 24 архиерея, архимандрит Афанасий (Егоров) — видимо, келейник патриарха — и о. Адаменко. Патриарх не знал, что 25 из них уже расстреляны [32, 115–116].
12 Так, крупнейший египтолог профессор Б.А. Тураев, «отметив культурные заслуги славянского языка, высказался за необходимость перевода книг на русский язык; в монастырях и кафедральных соборах предлагал сохранить славянский язык. Профессор выражал надежду, что «для перевода великая Россия даст поэта»».
Выдающийся миссионер Д.И. Боголюбов (1869?-1953), впоследствии исповедник, профессор МДА, «разделяя ораторов на эстетов и народников, видел в преклонении пред славянским языком проявление, голос эстетического чувства, веление сердца. Народ говорит: священно, а ничего не понимаю. Он нуждается в богослужении на понятном языке, везде издания с подстрочными объяснениями распространяются успешно» [24, 261]
13 «Окончательный вывод: мысль о необходимости замены Богослужебного языка русским должна быть отвергнута, основные части богослужения должны остаться на славянском языке. Но текст должен быть исправлен: темные выражения должны быть заменены новыми понятными; неправильности перевода должны быть исправлены; могут быть стилистические исправления. Можно, по примеру римской церкви, внести в Богослужение дополнительные части, — напр. канты св. Дмитрия Ростовского, с молитвами светской музыки, или стихотворения из «Лепты», или стихотворения А. Толстого (стихиры И. Дамаскина). Можно эти гимны петь на внебогослужебных беседах.
Евангелие нужно читать нерушимо на славянском языке как текст Кирилла и Мефодия, но вместе с этим можно читать и по-русски, где есть диакон. Паремии можно по-русски, кафизмы читать — одну по-славянски, другую по-русски. Рекомендуется перевод псалтири Юнгерова, этот перевод лучше перевода еп. Порфирия, в котором много выражений вульгарных. Библию для богослужения нужно перевести на русский язык с перевода 70-ти, оставляя некоторые славянские выражения без перевода (напр. «отложенная»), но со святоотеческими толкованиями» [«Архангельские епархиальные ведомости» № 4, 1918 г., с. 4, № 5, 1918 г., с. 4].
14 Епископ Сильвестр считал, что «церковнославянский язык — язык священный, как санскритский, греческий и латинский» [24, 263].
15 Где проходил водораздел в воззрениях членов собора по нашему вопросу? По существу — не в вопросе о достоинстве славянского перевода, а в ответе на вопрос о горячести и неотложности самой проблемы, как пастырской нужды церкви. Если признать последнее, тогда вторичны все остальные вопросы и все остальное решаемо.
16 Он на соборе «отрицал привязанность старообрядцев к непонятному (от понятного и разумного они не открещиваются) и утверждал, что многие из старообрядцев не станут спорить из-за перевода книг. Употребление перевода, чуждого вульгарности, он предполагал дозволять желающим приходам» [24, 261].
17 Важно помнить то, что этот вопрос исключительно пастырский, полностью входящий в компетенцию правящего архиерея. В вероучительном и каноническом смысле документ не содержит ничего нового. Он лишь дает возможность церковному управлению лучше ориентироваться в этой проблеме, дает рекомендации и лучшие пути действования в этой конкретной ситуации. Поэтому Соборный совет — руководящий орган собора — и предложил собору на общем заседании вынести постановление о передаче документа сразу на разрешение епископского совещания.
Но есть еще причины этому. Во-первых, экономия времени в связи с большим остающимся объемом неотложной работы и реальной ежедневной опасностью насильственного закрытия собора. Также и сам вопрос был болезненным для многих участников на соборе. И поэтому постатейное обсуждение его на общем заседании несколькими стами участников могло привести к нежелательному накалу эмоций. Этого не следовало допускать, к тому же вся аргументация и за и против была известна и обсуждение могло двигаться по замкнутому кругу. Последнее уже случалось во время обсуждения этого вопроса в подотделе и отделе, когда некоторые участники выступали по несколько раз с одной и той же аргументацией, и поэтому прения были прекращены, так как «добавить к сказанному ранее нечего» [24, 274].
18 Свт. Тихон писал в своем отзыве: «Для русской Церкви важно иметь новый славянский перевод богослужебных книг (теперешний устарел и во многих местах неправильный), чем можно будет предупредить требование иных служить на русском обиходном языке» [19, I, 537]. Почему же он, выступая за новый перевод, был против обиходного русского языка?
У святителя совсем не было предубеждения против необходимости преобразований — его действия определялись прежде всего пастырскими нуждами церкви. Свт. Тихон, обладавший редким чувством меры и избегавший крайностей, был близок к церковному народу, как очень немногие из дореволюционных архиереев. И может быть потому, что святитель прекрасно знал народную жизнь и нужды, он думал, что резкий разрыв стилевого единства с существующим богослужебным славянским языком может в ряде случаев отрицательно сказаться на пастырской деятельности. А русский необиходный, литургический язык, чтобы соответствовать своему назначению еще должен «обкатываться», сохраняя определенное стилевое единство со славянским.
Очень важна деятельность свт. Тихона, Патриарха Всероссийского по переводу богослужебных книг на английский язык, которая началась еще когда он был Алеутским (и Северо-Американским) архиереем (в 1898–1907 гг.) и закончилась незадолго до его смерти. Свт. Тихон благословил делать перевод американской женщине — члену епископальной церкви, замечательному филологу и писателю Изабель Флоренс Хэпгуд. Первое издание «Служебника Св. Православной Кафолической Апостольской Церкви» (который потом многократно переиздавался), составителем и переводчиком которого она была, вышло в 1906 году по благословению архиепископа Тихона при поддержке Синода и государственной власти. Ко второму изданию, вышедшему по патриаршему благословению при финансовой поддержке YMКА, святитель в 1921 году написал теплое благодарственное послание руководителю YМКА д-ру Джону Р. Мотту [2, 180].
19 Будущий священномученик митрополит Казанский Серафим (Александров), виднейший сторонник и помощник св. патриарха Тихона, а затем и митрополита Сергия (Страгородского). Расстрелян в 1937 г. Из вдовых протоиереев, миссионер. О его отношении к проблеме богослужебного языка писал сельский священник Николай Пономарев, 8 сентября 1911 года получивший благословение своего архиерея, епископа Самарского Константина (Булычева), на богослужение на русском языке [21, 692]. «На пастырском собрании в Самаре, кажется в третьем годе, был поставлен вопрос: «о причинах неверия и безбожия». Глубокий знаток миссии Епархиальный миссионер Александров, в числе других причин, ведущих к неверию и безбожию, поставил и церковно-славянский богослужебный язык, как затемняющий богослужение и не удовлетворяющий религиозному сознанию народа».
20 Документ подписан митр. Новгородским Арсением (Стадницким). Председателем собора был избран митр. Московский Тихон (Белавин), впоследствии патриарх. При избрании он сказал, что основное время будет, как правящий архиерей, уделять приходской жизни своей, московской епархии. И действительно, святитель почти ежедневно принимал народ, и за несколько лет своего патриаршества служил в московских храмах более 800 раз. Митр. Новгородский Арсений, избранный товарищем (заместителем) председателя, по необходимости председательствовал на большинстве общих заседаний собора. «Первое время после интронизации Патриарх на Соборе не появлялся. Председательствовал митрополит Арсений, который и провел Собор до конца его существования» [9, 282].
21 Секретарем собора был избран Василий Павлович Шеин (1866–1922), сенатор, член IV Думы, будущий священномученик. Архимандрит Сергий (Шеин) расстрелян вместе со священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином.
22 «Ревностный проповедник, миссионер, сторонник церковных реформ, переведший богослужебные книги на русский язык, твердо верный Патриаршей церкви, аскет и подвижник» (1884–1937) [8, 277]. Расстрелян в Карагандинском лагере вместе со священномучеником архиепископом Сергием (Зверевым).
23 Известна точка зрения членов собора, впоследствии прошедших лагеря архиереев, одно время непоминающих митрополита Сергия или до этого близких к даниловской оппозиции. Это архиепископы Гурий (Степанов) и Стефан (Знамировский), и епископ Афанасий (Сахаров).
Архиепископ Иркутский Гурий—до собора известный миссионер, инспектор КазДА. В 30-е годы находился в заключении в Чердынском лагере вместе с иеромонахом Феофаном (Адаменко) и переводил с ним богослужебные тексты на русский язык для практического использования. Расстрелян в 1938 году [14, 130].
Архиепископ Вологодский Стефан, до собора инспектор Пермской семинарии, был активным участником работы подотдела о богослужебном языке и одним из авторов текста окончательного варианта этого соборного документа. Он «признавал необходимым взяться за великое дело исправления и перевода богослужебных книг сведущими и готовыми на этот великий святой подвиг людьми. Если Собор по каким-либо причинам не допустит совершения богослужения на русском языке, то желательно и полезно во всяком случае частное распространение богослужебных книг на русском языке «для ознакомления верующих с содержанием церковных молитв». Насильственного введения не должно быть, а только по желанию». Расстрелян в 1941(?) году [24, 267].
Скажем еще и о епископе Ковровском Афанасии (Сахарове). Ему, «выдающемуся литургисту, человеку глубоко церковному, большому стороннику поновления переводов и даже перевода богослужебных текстов на русский язык» (как вспоминал о нем проф. МДА Д.П. Огицкий) была близка эта проблема. В одном своем официальном докладе священноначалию он писал: «Вопрос об исправлении наших богослужебных книг я считаю настоятельно необходимым и неотложным. Поэтому я с давних пор занимался исправлением в принадлежащих мне книгах в предположении, что, может быть, когда-либо в будущем мои исправления пригодятся Церкви Божией. Свои исправления я делал в том плане, в каком действовал и митрополит Московский Филарет, который в одном случае по поводу бывшей у него в руках, приготовлявшейся к печати службы писал наместнику Лавры архим. Антонию: «В службе мне хотелось соединить славянский род речи с ясностью. Поэтому я иногда переменял порядок слов и некоторые слова употреблял несколько новые, вместо более древних, темных или обоюдных для нашего понятия» [15, 194].
