Почему молчит духовенство?
В № 18 газеты «Русь», в статье «Бюрократия в духовенстве», неизвестным автором затронут вопрос об отношении духовенства к текущим явлениям общественной жизни. Статья приглашает искренно желающих блага своей родине людей из среды духовенства «отозваться горячим свободным словом в защиту своих и чужих человеческих прав». «Общество, — говорит автор, — ждет от них этого слова. Если оно его не услышит теперь, то вправе будет заключить о безжизненности духовного сословия. Молчать теперь преступно»…
Да, молчать в такие исторические моменты, как ныне переживаемый, молчать, когда говорят все и когда необходимо говорить, преступно. Но вправе ли общество на основании этого молчания заключить о безжизненности духовного сословия — вопрос более чем сомнительный.
Неверно, будто духовенство «молчит, не сознавая, что этим молчанием оно становится соучастником всех ошибок бюрократии». Эти ошибки слишком больно бьют его по сердцу, слишком тяжелым гнетом ложатся на его и без того безотрадную жизнь. Оно стонет и изнемогает под бременем этих роковых ошибок, которые создают ему и массу ненужного, непроизводительного труда, и фальшивое положение в обществе, и адское душевное состояние. Но молчит, как молчало и претендующее на суд над духовенством общество и сама граждански мужественная ныне печать, по необходимости.
О нашем духовенстве мало сказать, что «уста его скованы мертвящей силой церковной бюрократии». О нем справедливее сказать, что оно лишено бюрократией (церковной ли?!) всех прав и преимуществ и приговорено к пожизненной ссылке в каторжные работы.
Как каторжное, оно навсегда прикрепощенно к своей рясе; как каторжному, ему великодушно предоставлены одни только святые обязанности — обязанности тяжелые и ответственные, часто одна с другой несовместимые (школа и приход), но одинаково строго предписываемые неумолимой администрацией; как каторжное, оно лишено даже суда. Впрочем, виноват: к его услугам два суда — светский и духовный, и потому оно… сугубо подлежит карательной силе законов, но не ведает сладости судебной защиты и охраны, которые считаются для него неуместными…
Многие ли знают, что фактически духовенство бесправнее и беззащитнее любого мужика? У мужика есть много способов хоть искать, если не находить, удовлетворения своих обид: к его услугам и земский начальник, и уездный съезд, и уездный член суда, и окружной суд, и судебная палата, и сенат. Все это судебные, хотя бы и не всегда удовлетворительно судящие, инстанции. Но кому, кроме Бога, поведает печаль свою духовенство? Кому, например, прикажете жаловаться на о. благочинного, если ему не понравится ваша физиономия и он начнет вас с достойным лучшей участи усердием теснить и преследовать? Консистории? Но все ли знают, что такое консистория? Доказывайте, сколько хотите, этому почтенному ареопагу, что вы правы, что ваш насильник и притеснитель оболгал вас, — доводы ваши будут «оставлены без последствий».
Вы можете, правда, апеллировать к епископу. Но не обольщайтесь сладкими надеждами на непременный успех! Во-первых, благочинный — одно из очей епископа — часто бывает у последнего, втирается в его доверие и потому говорит и действует безапелляционно; во-вторых, многие епископы не менее консисторий повинны в ревнивом, во что бы то ни стало, оберегании своей власти; в-третьих, жалоба ваша всенепременно будет сдана «в консисторию на рассмотрение», а там по ней будет затребовано объяснение благочинного, которого вам не покажут и возражать на которое не позволят…
Если так трудно тягаться с благочинным, то что же станете делать, подпав воздействию личного усмотрения «епархиального начальства»? И жалобы в Синод нисколько не помогут.
А между тем епископ может лишить вас и семью вашу куска хлеба, заклеймить вас званием преступника, лишить свободы заключением в монастырь, запретить священнослужение, низвести в причетники — словом одним взмахом пера, так часто отражающим минутное настроение пишущего, может отнять у вас то, что вправе отнять один только беспристрастный, лично не заинтересованный суд.
И думаете, нужно для этого сильное прегрешение? Часто совершенно никакого греха не требуется. Достаточно, если вы имеете «благородного» врага, который в минуты творческого воодушевления удостоит вас анонимным, полным лжи и инсинуаций доносом, а в среде ваших прихожан найдется десяток-другой таких же рыцарей подполья, которые, действуя заодно с «литератором», продадут ему свои лжесвидетельства.
Вот и пиши, и протестуй при таких условиях против «печенежского охранения интересов церкви».
Нет, надо удивляться не безжизненности духовного сословия, в которой давно уже несправедливо обвинило его общество, а его живучести. Надо удивляться тому, что, находясь в таких невыносимо тяжелых условиях существования, оно не угасило в себе духа, не потеряло былых идеалов.
Волна жизни неудержимо в нем клокочет. Дайте только ей выход, обратитесь к нему со словом доверия, которого оно, не по своей только вине, давно не слышит вокруг себя.
