О конференции (по поводу доклада О.Аркадия Шатова)
1. Общие впечатления о конференции
«Это похоже на то, как группа доярок судила Пастернака», — выкрикнул кто-то с галерки, когда в самом конце конференции «Единство церкви» принималась резолюция, требующая от о. Александра Борисова и о. Георгия Кочеткова публичного покаяния. Мне стало неловко: и оппоненты наши разбираются в деле куда лучше, чем доярки в поэзии, и самих себя сравнивать с гениальным Пастернаком — несколько нескромно. Но, надо сказать, тягостная атмосфера обычной советской травли невольно рождала подобные аналогии. Хорошо, пусть не доярки, и не Пастернак — это, в самом деле, и несправедливо, и претенциозно. Но ведь из всякого рода Союзов исключались и менее известные люди, а кампании «по искоренению» отнюдь не всегда раздувались до всенародных масштабов. В недавнем прошлом подобные ситуации случались и в институтах, и на предприятиях, и в армии, и в школах и чуть ли не в детских садах. Заданность результата и уверенность в поддержке «сверху», праведность давно копившегося гнева, требования «разобраться», не смущающая ораторов противоречивость обвинений, неприятие возражений, полоса отчуждения — все было слишком узнаваемо.
Но, парадоксальным образом, это радовало, ибо давало основание думать, что и на этот раз «в гневе человеческом не творится правда Божия». Ибо очевидно не только то, что травля не может привести к торжеству правды, но и то, что борьба за правду не может принимать таких форм. И еще радовало тут же явленное отличие церкви от всех светских вообще (и советских в частности) организаций. Ибо было видно, сколь многие ее члены стремятся жить по совести даже тогда, когда это не совсем выгодно. Вот, при обсуждении резолюции встает один священник и говорит: «Я во многом согласен с тем, что здесь написано, но такого рода определения может выносить только церковный суд, а никак не научная конференция». Встает другой и говорит: «Я не понимаю, как можно от имени всей конференции принять резолюцию, отражающую только одну из прозвучавших в выступлениях точек зрения». И так далее.
Было бы наивно думать, что прозвучавшая в адрес о. Александра и о. Георгия «критика» (употребим это мягкое слово) вовсе не имела под собой почвы, но многое было совершенно несправедливо. А настоящий трагизм ситуации заключался в том, что в травлю включились многие достойные и уважаемые священники, причем ощущалась полная невозможность друг друга услышать, а следовательно, невозможность найти, обрести отсутствующее согласие. В результате и та, и другая сторона не только осталась после конференции при своем первоначальном мнении, но еще и сочла, что конференция со всей очевидностью показала ее собственную правоту. Между тем, обязанность слышать друг друга лежит на всех. И если нас слушать не хотят, — хотят только, чтобы мы безоговорочно признали свои ошибки, — это не значит, что мы сами должны занимать такую позицию. В любом случае, нам надо ясно понимать, в чем нас подозревают.
Если говорить о духовных чадах о. Георгия Кочеткова, то подозревают и обвиняют нас в том, что мы являемся неправославной и даже вообще нехристианской сектой со своими «ложами» (общинами), со своими закрытыми и законспирированными собраниями (как говорит мой — увы неверующий — сосед по квартире, «православные по домам не собираются»), со своей иерархией, тайно поставляемой о. Георгием (главами общин), со своей жесткой, как в тоталитарных сектах, дисциплиной, со своими таинствами (агапами) и догматикой (тут, как нельзя более кстати, пришлись несколько фраз о. Георгия из статьи «О границах Церкви», которые при желании — всемерно продемонстрированном на конференции — можно перетолковать и вывернуть так, будто мы считаем своими святыми Льва Толстого и Махатму Ганди).
Конечно, мы можем только удивляться, каким недобрым и предвзятым взглядом надо смотреть, чтобы все увидеть в таком искаженном виде. Но простое столкновение двух голых очевидностей, никогда не сможет разрешить конфликта. И если большинству наших оппонентов давно «все ясно» (о чем некоторые из них не смущаются говорить, даже не выслушав наших объяснений), то все же есть надежда, что среди них есть и такие, кто готов разобраться в позиции другой стороны. А если это и не так, то нам самим надо еще раз взглянуть на себя и посмотреть: не вредим ли мы, в самом деле, церкви. Не в том смысле, что мешаем кому-то спокойно и привычно жить (в этом смысле явно вредим), а в том, что внедряем в церковную практику такие вещи, которые вредят духовной жизни православного христианина.
2. О докладе о. Аркадия Шатова
Наиболее благоприятное впечатление на конференции на меня произвел доклад о. Аркадия Шатова, хотя я и не был согласен с тем, что он говорил. Но, во-первых, о. Аркадий в отличие от большинства критиков, не останавливавшихся перед совершенно голословными обвинениями или возмущенно цитировавших одну и ту же злосчастную фразу о Махатме Ганди, вынес на обсуждение другие публикации о. Георгия Кочеткова. Для научной конференции это было весьма уместно. Во-вторых, о. Аркадий затрагивал вопросы, действительно, существенные и спорные, хотя зачастую приписывал нам такие ответы на них, каких мы сами не предлагаем и принять не можем.
Сразу должен сказать, что по расшифровке магнитофонной записи доклада я был разочарован и раздосадован. Сейчас мне представляется, что о. Аркадий тоже принадлежит к числу тех, кому давно «все ясно», а его постоянные оговорки («может, я и не прав, но пусть мне тогда объяснят») — не более, чем фигуры речи. Впрочем, доклад все равно стоит того, чтобы внимательно его рассмотреть.
Начинает о. Аркадий с того, что сейчас необыкновенно велика опасность «впасть в ереси и расколы», виной чему — реформаторская деятельность о. Георгия Кочеткова, давшая «такие печальные результаты» и приведшая к «опасности создания параллельной церкви». Таким образом, акценты расставлены с самого начала: деятельность о. Георгия — «реформаторская и модернистская», результаты ее «печальны», она угрожает «ересями и расколами». В принципе, для той конференции в этих высказываниях нет ничего особенного, для всего ее контекста это как бы общеизвестно и не требует особых аргументов. Поэтому на этом можно было бы вообще не останавливаться, но мы потом увидим, как о. Аркадий использует эти оценки — которые, вообще говоря, могли бы быть конечным звеном рассуждений, — в качестве обоснования своих утверждений. По законам логики это, конечно, элементарная ошибка, зато по законам полемики — вполне эффективный прием.
Вслед за таким началом о. Аркадий справедливо замечает, что деятельность о. Георгия началась давно, что ее принципы были изложены в нескольких опубликованных статьях, и переходит к их разбору. Я тоже прочитал эти статьи, и первое, на что натолкнулся — это на своеобразный способ цитирования, применяемый о. Аркадием.
3. О корректности цитирования
Приведу четыре примера того, как о. Аркадий цитирует статьи о. Георгия. Эти примеры касаются не самых существенных вопросов, но дают представление об общем настрое докладчика. Вот о. Георгий пишет (в 1978 г.) о недостаточности господствующей в нашей церкви «однообразно-охранительной струи», каковая недостаточность, по его мнению, стала совершенно очевидной после двух событий. Во-первых, когда в разгар хрущевских гонений возмущенный, но и недостаточно трезвый, голос троих явленных противоборцев был заглушен самой же церковью
1, с. 51 Во-вторых, когда потянувшаяся к церкви «интеллигенция и особенно молодежь» не была в ней должным образом встречена и, соблазнившись реальностями церковной жизни, от церкви отошла 1, с. 51–52 Таким образом, о. Георгий указывает на два трагических эпизода церковной жизни (церковь заглушила слово правды и оттолкнула тянущихся к ней), полагая, что ответственность за них несет так называемое «охранительное православие».
О. Аркадий в своем цитировании почти неуловимо смещает акценты. Первый эпизод он опускает, поскольку тот ставит проблему не совсем в том ракурсе, как хотелось бы о. Аркадию, а по поводу второго высказывается в том духе, что интеллигентная молодежь (ударение делается на слове «интеллигентная») сама виновата, поскольку испугалась разделить жизнь гонимой церкви.
Может быть, и так. Не знаю. Я в то время искренно считал своего первого обратившегося друга едва ли не сумасшедшим, поэтому не буду дискутировать по существу. Хочу только обратить внимание на то, что о. Аркадий акцентирует внимание на «интеллигентности» соблазнившейся молодежи, тогда как у о. Георгия этого акцента нет. Неискушенному читателю это может показаться чем-то несущественным, но надо иметь в виду, что для многих православных «охранительного» толка интеллигентность — вещь сама по себе подозрительная. Поэтому это довольно сильный ход — представить о. Георгия ревнителем не о церкви, а об интеллигентной молодежи.
В этом же русле лежит другой пример препарирования цитат. О. Георгий, сопоставляя (и противопоставляя) приходское и общинное устройство церковной жизни, пишет, что при приходском (критикуемом им) устройстве особо велика ценность лично-самоуничижительных добродетелей — уставных поста и молитвы, послушания и смирения, нестяжательства и безбрачия
1, с. 65 О. Аркадий опускает два последних слова — и всем становится очевидно, что самочиние, строптивость и гордыня давно возведены о. Георгием в принцип жизни. Но, простите, как все-таки быть с нестяжательностью и безбрачием? Может, о. Георгий и эти добродетели ставит под вопрос? Или сам погряз в стяжаниях и распутстве? А если — нет, то, может, в его статье речь не о том, что послушание и смирение — плохо?
Еще один пример. О. Аркадий цитирует несколько предложенных о. Георгием «принципов борьбы за Церковь», начиная с такого: Стремиться к полной свободе и независимости как для церкви, так и для себя, в том числе, и от самой наличной официальной церкви
. О. Аркадий оставляет без внимания слова о свободе и независимости для церкви (хотя в те времена, когда эти слова писались, они были не вполне безопасны для их автора) и так комментирует слова о свободе «для себя»: «В то время, может быть, это было не так опасно. Но если этот принцип сейчас проводить в жизнь в такой "полной свободе", то тогда это приведет просто к расколу». Казалось бы, трудно не согласиться с о. Аркадием. Но примечательно то, что в списке «принципов» о. Георгия процитированный пункт числится вторым. А на первом месте стоит: Не отделяться от Православия ни при каких условиях
. И на третьем: Прилагать все силы к объединению церкви
1, с. 52 Неужели хотя бы упомянуть о них на конференции, где о. Георгий обвиняется в отходе от православия и расколе, было так уж совершенно неуместно?
И последний пример. О. Аркадий, смиренно отказывая себе в праве именоваться богословом, подкрепляет критику общинного устройства церкви авторитетом о. Иоанна Мейендорфа. Но нужно ли быть богословом, чтобы цитировать тексты, не искажая и не превращая их смысла? Как можно не заметить, что всего через один абзац после приведенного о. Аркадием фрагмента о. Иоанн пишет: В практическом отношении я думаю, что его (о. Георгия — С. Смирнов) желание оправдать существование в Церкви малых групп преданных и "усовершенствовавшихся" христиан — вполне законно, особенно в условиях современной церковной жизни в России
3, с. 81 Не потому ли о. Аркадий обходит эту мысль молчанием, что в данном случае авторитет о. Иоанна мог «сыграть на руку» о. Георгию?
4. О доказательности
О. Аркадий так подытоживает свой разбор статей о. Георгия: «Мы можем судить об этих принципах (о которых можно спорить и говорить, гордыня это или нет) по плоду. Какой же это плод?»
Итак, о принципах можно, вроде бы, спорить. Право, не знаю, принимать ли эти слова о. Аркадия за чистую монету или просто лишний раз отдать должное его ораторскому искусству. Но к его тезису о необходимости судить по плоду надо отнестись со всей серьезностью. В самом деле, каков же этот плод?
Казалось бы все просто. Сотни людей под влиянием проповеди о. Георгия оставили свои прежние пути, сознательно и свободно обратились к Богу, ко Христу и Православной церкви. Некоторые из них продолжают ходить в приход к о. Георгию, многие стали прихожанами других храмов, в том числе тех, где настоятелями служат его многочисленные оппоненты. Если и есть какие недостатки у о. Георгия или у этих людей (а их у нас предостаточно), все же это не повод, чтобы паниковать и посвящать им международные богословские конференции.
Но о. Аркадий иначе видит плоды деятельности о. Георгия. Хотя он и говорит «я не обвиняю никого в ереси, я не обвиняю никого в расколе», но, если снять это обвинение, вся конструкция повисает в воздухе. Потому что, если мы не еретики и не раскольники, надо радоваться и благодарить Бога, как много новых людей «некогда не помилованных, а теперь помилованных». Если мы еретики и раскольники, то неплохо бы показать, что в нашей вере и в нашей жизни несовместимо с православной традицией.
О. Аркадий не делает ни того, ни другого. Вот он говорит: «Откуда эти общины появляются? Это не те люди, которые пришли из других приходов. Это те люди, которые пришли для того, чтобы креститься. Это те люди, с которыми занимались катехизаторы… То есть это те люди, которые, придя в церковь, еще ничего не знают. Они, действительно, младенцы, они не знают, что такое церковная жизнь. Их сразу вводят в какое-то русло духовной жизни. И это преподавание, эта система (которая тоже, мне кажется, должна быть внимательно рассмотрена) — это не просто какой-то академический курс, это не просто каталог тем. Это, скорее, воспитание, чем обучение. Воспитание в определенном русле духовной жизни».
Честно сказать, когда я слушаю или читаю подобные пассажи, мне становится тоскливо и тошно. Потому что, если не придираться, это все верно. Можно придраться к тому, что основная масса оглашаемых — крещенные в младенчестве или даже в сознательном возрасте, но потом едва ли не брошенные церковью на произвол судьбы и потому практически неверующие и совершенно нецерковные люди. Но, если не придираться, — это все верно. И почти те же самые слова («не обучение, а воспитание» и проч.) мы сами говорим о себе. Достаточно прочитать те же слова с другой интонацией и из возмущенного «сигнала» (мол, еретики совращают невинные души) они станут хвалебной одой миссионерскому подвигу. Всякий может в этом убедиться, если перечитает приведенные высказывания о. Аркадия еще раз, подставляя вместо «определенное (какое-то) русло духовной жизни» слова «русло церковной жизни». Этим я хочу сказать только одно: о. Аркадий говорит о «печальных результатах», о «страшных плодах» и обосновывает свою оценку тем, что число обращенных быстро растет. Этого недостаточно. Ведь нетрудно догадаться, что тот же факт может являться свидетельством того, что Бог содействует нашим трудам.
5. О некоторых фактах из нашей жизни
Но я несправедлив к о. Аркадию. Он приводит, как ему кажется, убийственные примеры из нашей жизни, изобличающие наше неправославие. Я их долго не замечал, но они есть. Не замечал я их потому, что они или весьма отдаленно напоминают действительность, или лежат в области допустимого, на мой взгляд, разномыслия внутри православия. Коротко остановимся на этих моментах в том порядке, в каком рассматривает их сам о. Аркадий.
О. Аркадий: «Возникшие группы (о. Аркадий говорит о группах из разных городов — С. Смирнов), они в чем-то как-то соединены. О. Георгий говорит, что он благословляет того или иного новоизбранного главу этой общины и имеет такую возможность — признавать или не признавать членом своего братства… То есть получается такая иерархическая, как и в церкви, структура, а не просто разобщенные какие-то общности». В данном случае о. Аркадий достаточно точно передает слова о. Георгия см. 4, с. 94, но упускает «мелочь»: что о. Георгий говорит это, комментируя конфликтную ситуацию, некогда возникшую внутри его прихода. В результате право (и обязанность) пастыря давать или не давать пасомым — в том числе, и старостам «малых групп» — благословения выставляется как насаждение собственной «параллельной иерархии». В действительности, о. Георгий всегда ориентирует оглашаемых из других городов на местные приходы, на взаимодействие с местным епископом и местными священниками. Поэтому разговоры о каких-то «параллельных структурах» — или плод воображения, или результат неосведомленности, или клевета.
Рассказывая о выборах «глав», о. Аркадий цитирует тезис о. Георгия о том, что «главой» должен быть «тот, кто ближе к Богу», и двумя широкими мазками дорисовывает кощунственно комическую картину: «Община решает: кто ближе к Богу? Кто более, можно сказать, свят?» Так и видится что-то вроде профсобрания, с кандидатами, отводами, самоотводами, скукой и голосованиями. В действительности, все это не так. Я не слышал о том, чтобы при выборах «глав» обсуждалось, «кто более свят».
Но какой же тогда смысл имеет этот «принцип»? На мой взгляд, смысл один — напоминание. Напоминание о том, что авторитет в Церкви определяется не связями, не образованием, не житейским опытом и даже не саном. Хотя все перечисленное ценно, а священному сану в любом случае должно воздавать подобающую честь, все же именно в личной святости, в личной близости к Богу осуществляется цель христианской жизни. Именно поэтому православию чужд клерикализм, характерный для католической церкви. Но если клерикализм чужд православию, то не должны ли православные задумываться о том, что это значит для каждого из них? Не должны ли они учиться различать, по Богу ли живет и говорит епископ или священник, монах или мирянин?
Далее о. Аркадий заявил, что центром жизни создаваемых о. Георгием групп является не евхаристия, а агапа. Все остальное, что говорил о. Аркадий, тоже не казалось нам слишком справедливым, но это настолько прямо и настолько грубо противоречит самим основам нашей жизни, что мы все протестующе зашумели. О. Аркадий отреагировал очень просто. Он сказал: «Хорошо. Очень хорошо», — и продолжал гнуть свою линию.
Потом, поджимаемый регламентом, о. Аркадий скороговоркой перечислил другие наши прегрешения: реформирование богослужебного чинопоследования, общинная молитва «своими словами», самостоятельные толкования Священного Писания, русские переводы, женщины-«главы» и др.
Такой же скороговоркой отвечу.
Некоторые обвинения являются чистым недоразумением. Думаю, например, что никого не удивляет, когда настоятельницей женского монастыря является женщина. Что же удивительного в том, что в группе, состоящей почти сплошь из женщин, староста (или «глава») — женщина? Мне кажется, что о. Аркадий слишком поверил в свой тезис о «параллельной церкви». Только в том случае, если наших глав и старост уподоблять церковной иерархии, наличие глав-женщин может послужить дополнительным признаком нашего неправославия. Но поскольку ложна сама аналогия, то и сделанные на ее основе выводы мало чего значат.
О молитве «своими словами» и «собственных толкованиях» Писания хочу сказать две вещи. Во-первых, что они не вытесняют у нас канонических молитв и церковных толкований, а напротив, занимают весьма скромное место (во многом из-за духовной лени).
Во-вторых, что излишняя самостоятельность, конечно, таит в себе духовные опасности. Но разве противоположная крайность их не таит? Так ли мимо цели бил Бердяев, когда иронизировал над «православными», считающими Евангелие баптистской книгой? Так ли безобидны плоды подобного «православия»? Но если люди в меру сил живут церковной жизнью, вместе со всей церковью молятся, постятся, приобщаются Святых Таин, то почему-то их «собственные» мысли становятся все больше похожи на церковные, а святоотеческие толкования — все более «своими». Почему-то происходит именно так.
Относительно реформирования богослужения скажу еще короче. Во-первых, о. Георгий не внес ничего, что не было бы давно принято в православной церкви, и даже более того — в Русской православной церкви (Московского патриархата). Это достаточно очевидно, если не ограничивать церковную традицию обычаями прошлого века. Во-вторых, если кому-то не нравится перевод о. Георгия, пусть поскорее предложит другой. Не с тем, чтобы повсеместно заменить им славянские тексты, а с тем, чтобы облегчить воспитанному в отрыве от своей церкви народу услышать Благую Весть. Потому что можно много (и достаточно справедливо) рассуждать о священности славянского языка, но эти разговоры не поколеблют одного простого факта: если церковь хочет говорить к народу, она должна говорить на его языке. Что всегда и делала православная церковь.
Конечно, многое в нашей деятельности может вызывать вопросы, это совершенно закономерно. Что-то может вызывать нарекания, это тоже естественно. Но, оценивая нашу жизнь, необходимо видеть, что в церковных обычаях есть пласты, на которых Церковь может не настаивать, облегчая столь многочисленным сейчас неофитам принятие Христа и Церкви. Такая «гибкость» вовсе не является угождением духу «века сего», ибо 20 век не более и не менее «сей», чем 19 или какой-то еще.
Открытость изначала была присуща Церкви. Достаточно вспомнить апостольский собор, постановивший — ни много, ни мало — не возлагать на обратившихся язычников иго Закона. Не могу себе представить, чтобы подобное постановление приняли устроители конференции «Единство церкви».
6. Литература
1. Николай Герасимов (о. Георгий Кочетков). Вхождение в Церковь и исповедание Церкви в церкви. Вестник РХД. № 128.
2. С.Т. Богданов (о. Георгий Кочетков). Священство православных и баптистов. Вестник РХД. № 140.
3. Прот. Иоанн Мейендорф. Заметка о Церкви. Вестник РХД. № 142.
4. Община в Православии. Москва, 1994.
