Православное богословское образование и современность
Христианское образование и воспитание
32 мин.
Ваши Высокопреосвященства, отцы, братья и сестры! Среди многих кризисов, которые сейчас переживает Православная церковь, таких как кризисы литургический и библейский, культурный и творческий, этический и эстетический, брачно-семейный и сексуальный, аскетический, догматический и мистический, канонический и педагогический, национальный и социальный, иерархический и приходской, философический и исторический, экуменический, миссионерский и катехизический, все болезненнее воспринимается кризис православного богословского образования как целостной и последовательно устроенной системы, способной отвечать требованиям современности и эту же современность устроять, отвечая на ее тяжкие и жгучие вопрошания.
Для многих этот кризис уже означает полную потерю всякого интереса к такому образованию и даже убеждение, что оно не только бесполезно, но и вредно, ибо развивает, а то и развращает лишь ум верующего человека, но ничего не дает для его души и сердца. «Молись, вот тебе и все богословие»,—так думают не одни обскуранты и невежды или нечестивцы-стяжатели в нашей церкви. «Образование нужно лишь для недалеких начетчиков и карьеристов, или может быть, еще людей вчерашнего дня, не находящих себя в современной жизни»,—таково убеждение не худших православных христиан.
В чем же здесь основная проблема и как ее можно решить? Постараемся хотя бы кратко ответить на этот вопрос, используя уже имеющийся опыт, в том числе опыт новых богословских школ, одну из которых мне приходится возглавлять. Специфика нашей Московской высшей православно-христианской школы, действующей с 1988 г., т. е. еще со времени полного подполья, в том, что начинать ей приходилось почти во всем с нуля и рассчитывать свою деятельность на всех—мужчин и женщин, молодых (но не моложе 21 года) и пожилых, людей разных способностей, профессий, культур и национальностей.
Таким образом, мы имеем опыт подготовки, что знаменатель но, не одних только будущих священно- или церковнослужителей, как это делается в духовных семинариях и академиях, но и всех членов церкви, если только они прошли полный цикл взрослого (у нас годичного) оглашения как последовательного введения в полноту личной церковности. Мы убеждены, что богословие должно быть рассчитано на всех верующих—членов Церкви так же, как и сама взрослая катехизация, или работа со Священным писанием. Особенно это относится к большим городам, таким духовным «пустыням,» как Москва, где так или иначе все люди взыскуют и жаждут, несмотря на свою немалую подготовку в системе светского образования.
Поэтому первой нашей задачей было построить богословскую школу так, чтобы избежать в ней бездуховности, т. е. излишней секулярности, светской холодности, объективации и утилитарности, как это обычно бывает в светских вузах, включая университеты и академии, так и недостаточности уровня подготовки, неестественной внешней и внутренней раздвоенности и оторванности от жизни и практики, закрытости и схоластической мертвости, как это обычно в духовных учебных заведениях, особенно стоящих на нетворческих позициях так называемого «охрани тельного православия».
Второй нашей задачей было приобщить всех способных к обучению студентов к самостоятельной жизни в Церкви и личному в ней служению в полноте , для чего образование в Школе должно стать всесторонним и жизненным, целостным и последовательным. Поясним это.
На наш взгляд, всесторонность духовного образования предполагает подготовку в трех направлениях.
Во-первых, постижение православного богослужения , и значит, подготовка по Священному писанию (Ветхого и Нового заветов), по литургике, сакраментологии, гомилетике и катехетике. К этому же блоку предметов изучения могут быть присовокуплены те или иные вспомогательные дисциплины, например, библейские (древнееврейский и древнегреческий) и богослужебные (у нас до сих пор церковнославянский) языки, церковное пение, библейская археология, соответствующая часть каноники и т. д.
Во-вторых, всесторонность духовного образования предполагает подготовку, если можно так сказать, по богословию человека—по церковной антропологии. И значит, по этике и эстетике, аскетике и мистике. Сюда же могут относиться такие вспомогательные дисциплины, как стилистика, история литературы и искусства, история неправославных религиозных и мистических учений, патрология (отцы-аскеты), антроподицея и т. д.
В-третьих, всесторонность богословского образования предполагает и подготовку по собственно богословию и церковной истории, и значит, по догматике и патрологии (отцы-догматисты), апологетике (теодицее), философии, включая логику, по хотя бы элементарной истории философии и, конечно, по русской религиозной философии XIX-XX веков, по экклезиологии и истории вселенской и русской церкви—от ее начала до XX века, по связанной с экклезиологией части каноники и т. д.
Конечно, параллельно необходимо изучать и новые языки, особенно английский, для чтения специальной литературы и, главное, международного общения.
Уровни работы по всем трем направлениям могут быть различными. Методология образовательного процесса сочетает классические методы (академический лекционный подход) в начале обучения, на первых трех курсах и более глубокие, свободные и разнообразные методы с экзистенциально-личностным подходом на старших, 4–5 курсах, и по возможности творческий подход при специализации и написании итоговой работы, на 6-м курсе.
Это предполагает различные внутренние ориентиры на разных ступенях последовательного и целостного обучения. На первых трех курсах акцент делается обычно на знакомстве с бесспорным в учении и практике Церкви, и значит, главным образом с основными источниками в полном объеме, чего, как правило, не хватает в духовных учебных заведениях. На 4–5 курсах необходимо идти далее, знакомясь со спорным, требующим самостоятельности суждений и выбора. Может быть, это уже не всем доступно, поэтому большинство может заканчивать свое обучение, ограничиваясь неполным высшим образованием, т. е. на третьем курсе. На 6-м курсе, при написании магистерской диссертации, требуется не просто специализация знаний, но и умение видеть, знать и, по возможности, творчески решать существующие в данной области проблемы. Конечно, еще в большей степени это же умение должно присутствовать при дальнейшей работе, например, над докторской диссертацией, что в нормальном случае должно требовать еще хотя бы трех лет самостоятельной работы под руководством специалиста. В то же время студент должен знать, что он может нормально завершить обучение не только на третьем курсе, но и на пятом со званием, например, бакалавра богословия. Все должно ориентироваться на его внешние и внутренние возможности и способности, которые, естественно, связаны с качеством его духовной жизни.
Так всесторонность духовного образования связывается с его жизненностью. На наш взгляд, эта жизненность в первую очередь означает, что православное богословское образование должно стоять на твердом и действенном жизненном основании. Оно может быть сориентировано только на живых, пусть часто немощных и грешных, членов Церкви, что может выражаться разнообразно в разных личностных ситуациях, но во всяком нормальном случае предполагает регулярное, не реже одного-двух раз в месяц, причащение, по возможности от одной чаши, студентов и преподавателей, как и все другие вещи, связанные с понятием «практикующего» христианина.
Преподаватели и студенты вместе должны и трудиться в своей духовной общине (без отрыва от своих исконных евхаристических общин, в которые многим из них еще предстоит вернуться), обретать единый православный жизненный опыт на практике и в служениях, особенно миссионерско-катехизационных и общинных, или в диаконии и благотворительности.
Принципиальное значение для жизненности богословского образования имеет и то, что, как уже упоминалось нами, всякому богословскому обучению и образованию должно предшествовать церковное научение, т. е. полная взрослая, обычно начинающаяся с 20–21-летнего возраста и длящаяся хотя бы год, катехизация.
Наш опыт показывает, что между одной и другой ступенями духовной жизни человека желательна некоторая, хотя бы полугодовая или годовая, пауза, необходимая для того, чтобы человек смог после катехизации укрепиться и осмотреться во внешней и внутренней церковной и своей жизни и практически испробовать все, что было ему рекомендовано на катехизации. Это включает и богослужебную жизнь, и поиски духовных отцов и авторитетов, и навыки личной и семейной христианской жизни, и поиски своего круга общения в храме и вне его (кружка, общины) и т. д.
Далее, выходя за рамки опыта одной высшей школы, постараемся сделать некоторые обобщения, отвечая на вопрос, чем же должно быть современное православное богословское образование в целом.
Современное православное богословское образование обязательно должно быть открытым людям, обществу и их проблемам. Это означает не только сознательное противление закрытости как жизни не по вере (ибо степенью открытости и измеряется сама вера), но и всякой хаотичности, беспредельности (или, как говорят теперь иногда у нас на жаргоне, беспределу) и расхлябанности, а в конечном счете и безответственности, ибо, как известно, «где нет рамок, там нет и ответственности». Закрытое христианство способно поддерживать лишь охранительные тенденции.
Здесь большое значение имеет и отношение к внешним. Принцип открытости, относительно всякого рода внутреннего и внешнего сектантства, открывает дверь усвоению полноты Священного Писания и Предания в Церкви, делает прозрачным все их слои и уровни, в том числе исторические, устанавливает верную их иерархию. Он позволяет выявить, по выражению архиепископа Иоанна (Шаховского), «сектантство в православии и Православие в сектантстве». Он позволяет действовать смело и при этом вполне по-христиански, без фанатизма (т. е. веры без любви) в отношении неправославных и нехристиан, применяя также и к ним принцип дополнительности, т. е. делясь с ними своей верой и знаниями, а не побивая их ими, как дубинкой. «Не противься инакомыслящему»—это вариант евангельского «не противься злому», но до такого сознания редко доходят в нынешних системах православного богословского образования. «Заграждать же уста» надо научиться по-евангельски, а не по-мирски, иначе неизбежно заражение сектантским духом.
Сектантский дух особенно опасен в системе богословского образования. Он прямо противостоит ему, рождая тяжелый, инерционный, кондовый, а то и мрачный дух начетничества и формализма, лишенного смысла и благодати. Современные примеры налицо. Достаточно вспомнить уровень и систему образования у наших полусектантов—"синодалов" («карловчан») или старообрядцев всех толков.
Впрочем, к начетничеству в духовном образовании может привести и излишне светский его характер. Например, при работе главным образом по методу начитывания литературы во многих, особенно западноевропейских и американских, православных богословских школах.
Нам надо научиться лучше различать светское и духовное в системе богословского образования, хотя, как и вообще в церковной жизни, надо еще сделать дополнительное усилие по преодолению разрыва между одним и другим. Светское в известной мере может не только не противоречить духовному, но и укреплять и поддерживать его, если только мы не отождествляем светское с государственным, национальным, культурным или этическим началами жизни человека и общества. Светское прежде всего неформально охраняет личность (точнее, индивидуальность) и ее права, а также стоит на страже как духовно-нравственного закона в обществе, народе, государстве или культуре, так и чести и достоинства каждого человека.
Кроме принципов открытости и дополнительности, современное православное богословское образование, на наш взгляд, должно учитывать и все другие принципы христианской жизни, например, принцип возможного единства духа в многообразии форм его выражения на всех уровнях, даже догматическом или мистериальном и мистическом, а также общинном и приходском. Или принцип, говорящий о том, что этот дух первичен в отношении каких-либо форм его воплощения, что он сам творит их в себе, вследствие чего, действительно, в различных формах может содержаться один и тот же дух, хотя может быть и обратное, т. е. в одной и той же форме могут селиться разные духи.
Эти принципы позволяют преодолеть в душе человека страх перед какой-либо формой духовной жизни, страх, легко порождающий магический опыт и безличностный подход, который надо во всех случаях отвергать, особенно в аскетике и мистике, литургике и сакраментологии, а также в экклезиологии, где он порождает все формы «папизма». Только стремление человека и церкви к полноте жизни в Любви и Свободе способно решить эту нелегкую задачу.
Принцип первичности духа над формой и личностный подход к преподавателям и студентам позволяют в системе духовного образования освободиться и от всех других фобий-страхов, которые не от Бога, будь то просто душевный, психологический страх или страх духовный, дьявольский—иррациональный и темный, или физический страх дисциплинарного наказания. Ведь не секрет, что еще многие студенты и преподаватели, «взявшись за плуг, оборачиваются назад», принимая решения лишь из соображений типа «не смей, а то накажут». Да, везде, и в системе богословского образования, нужна дисциплина и умеренная строгость в наказании, но всегда в соответствии с христианскими жизненными принципами и без какой-либо жестокости и мести.
Что же еще нужно православному духовному образованию, чтобы оно стало современным?
Оно должно преодолеть свое отставание от современности, четко осознав специфику нашего исторического периода, нашей культуры и нашей цивилизации. Сейчас нам невозможно в полноте раскрыть эту тему, поэтому отметим лишь главное и бросающееся в глаза.
Во-первых, нельзя не видеть или забыть, что современность все более противоречива в себе. На наш взгляд, нельзя не признать и того, что она в своей культуре и цивилизации все более входит в противоречие с принципами христианской цивилизации, культуры и духовности. Однако для нас это не повод для уныния, ибо, как сказал русский поэт, «чем ночь темней, тем ярче звезды». Это можно отнести в первую очередь к только что завершившейся блестящей эпохе русского религиозно-философского возрождения конца XIX—конца XX веков. После смерти о. Александра Шмемана и о. Иоанна Мейендорфа остались лишь «последние из могикан», например, митрополит Сурожский Антоний и профессор Оливье Клеман, более принадлежащие уже какой-то новой, переходной ступени церковной истории и духовной культуры. Нам нужно подвести итоги этой эпохи и начать новый поиск в новых условиях. Это одна из главных задач всей системы современного православного богословского образования.
Далее, теперь же завершилась страшная переходная эпоха коммунизма, ознаменовавшая вхождение церкви в послеконстантиновский период своей истории. И время преступных и агрессивных коммунистических и тому подобных режимов, и полуторатысячелетний константиновский период «симфонии» церкви и государства ушли безвозвратно, но последствия их будут еще чувствоваться церковью века и века (если этим векам Богом будет суждено придти).
Здесь, как и во многих других случаях, касающихся современности, потребуются различение духов и суд, а значит, новое смирение и новое дерзновение. В начале послеконстантиновской и посткоммунистической эпохи потребуется от церкви сохранить все подлинно доброе, славное и вечное из прежнего духовного наследия, в том числе богословского, и мудро не держаться за ушедшее, даже если оно играло в прежние времена неплохую роль и сослужило церкви добрую службу, взять для примера хотя бы идею священной царской власти и христианского государства. В связи с этим церкви потребуется новое богословское осмысление соотношения временного и вечного как в православном богослужении, так и в церковных канонах, корпус которых почти целиком принадлежит константиновской эпохе, и во многих других отношениях.
Церкви потребуется также восстановить , возродить что-то из утраченного в процессе своей трудной истории. Как тут не вспомнить хотя бы потребности возрождения в церкви апостолата мирян, оглашения всех взрослых членов Церкви, чтобы стать им полными ее членами, регулярного участия всех членов евхаристической общины в Евхаристии и органического соединения с нею и Крещением всех остальных церковных таинств? Сюда же можно отнести потребность постепенного перехода церковного устройства от приходского к общинному и многое другое.
В этом контексте известный тезис о. Георгия Флоровского «вперед к отцам» должен быть уточнен и дополнен—через все божественное Откровение, т. е. Священное Писание Церкви, и весь опыт Богопознания Церкви, т. е. все ее Священное Предание. Иначе в жизни мы встречаемся с новым переворачиванием тезиса о. Георгия, и тогда люди идут не вперед, а по-прежнему назад, хотя и к «отцам». За примерами, думаю, в духовных школах разных направлений никому далеко ходить не надо.
Окончание коммунистической эпохи, как и вообще XX века, ставит перед православным богословием острую задачу учесть как явленные за это время дары Божии Своему миру, так и главные опасности и искушения от диавола, характерные для нашего века.
Вспомним, каковы же эти дары и опасности ?
На наш взгляд, они более всего проявляются, с одной стороны, в обращении церкви и общества к человеку как личности и его конкретным нуждам, к человеческому обществу в его структурированном целом и миру (космосу). Отсюда следует особое значение христианской космологии, социологии и антропологии и, в частности, мистики, диалога с соответствующими неправославными и нехристианскими учениями, в том числе учениями новых религиозных движений и сект.
Но с другой стороны, для нашего времени, как никогда, характерно усиленное недоверие людей друг к другу, равнодушие их не только в толпе, но и в церкви, где обращение «братья и сестры» становится все более номинальным и формальным. Произошло и происходит массовое поругание живой иконы Божией—человека, а также живой и неживой материи мира, породившее тяжелый экологический кризис. И это несмотря на особое значение в современном мире искусства и вообще культуры , в том числе столь утонченных искусств, как музыка или открытая в начале XX же века в России православная икона. Впрочем, и они к концу XX века пришли в упадок и заражены, за неимением творческого основания и своего стиля, стилизацией и почти одной «репродукцией».
Далее, с одной стороны, для церкви в XX веке характерно стремление актуализировать весь объем своего Предания и Писания (в том числе преданий и писаний), начиная как минимум с апостольского времени, чтобы помнить и знать не только свой «вчерашний» день, не только XVIII—XIX века, а отсюда—и стремление открыться сердцем в полную меру, осознав общность и значение единой кафолической традиции и соответствующего опыта во всем его многообразии, что привело к положительным результатам и известному экуменическому сближению большинства церквей кафолической традиции (кроме настроенных крайне сектантски).
С другой стороны, в наш век очевидно наступление духа мертвого тоталитаризма и механической унификации всех форм жизни, в том числе духовной и церковной, закрытости и фанатизма, конфессионализма и филетизма. «Красно-коричневая» опасность существует не только в области политики и социологии, она—реальная сила и в Православной церкви, готовящаяся взять реванш, если не сегодня, то завтра.
Собственно в сфере богословского образования эти процессы, в частности, привели к тому, что, с одной стороны, происходит синтез новых предметов на стыке прежних с учетом новых исторических знаний о их динамике, в результате чего возникли библейское и литургическое богословие, церковная археология, катехетика, евхаристическая экклезиология и т.д.
Но с другой стороны, явен разрыв между уровнями богословского образования, когда нередко преподаваемое с конфессионально-охранительных позиций и по инерции на начальных и простонародных ступенях входит в существенное противоречие с преподаваемым в академиях, высших богословских школах и институтах, особенно «под занавес», в «последний день», до которого доходят фактически единицы. Следствием этого являются отставание православного образования от своего же мирового уровня и раздирающие противоречия в душах и умах людей, получивших это образование и пришедших с его результатами в живую церковную среду и на церковное служение. Это грозит новыми расколами в церкви.
Среди даров Божиих Своей Церкви в XX веке нельзя не назвать и новый опыт исповедничества и мученичества, как и новый подвиг церковных богословов, ученых и историков. В связи с этим нельзя снова и снова не упомянуть об особом значении великого дара Русской Церкви вселенскому Православию—новомучеников и исповедников российских и великих деятелей русского религиозно-философского возрождения. И то, и другое должно быть прямо соотнесено с современным богословским образованием.
Как естественное следствие этого уникального опыта, а также того, что агрессия зла против Церкви в XX веке разорвала ряд важнейших церковных традиций, крайне обострив проблему внутренней и внешней миссии и полной катехизации как детей, так, в первую очередь, и взрослых, возник и еще формируется в нашей церкви совершенно новый миссионерский и катехизический опыт, требующий внимания и обобщения в системе православных богословских школ, ибо этот опыт способен вводить современных людей в церковную традицию, начиная буквально с нуля. Специфика этого опыта в очень большой степени объясняется этими разрывами, а также тем, что Церкви ныне почти везде приходится жить в послеконстантиновскую эпоху своей истории, надеясь только на свои внутренние силы.
Возник и возникает новый литургический опыт, причем не только под влиянием новых форм литургической православной практики, обусловленных изменениями внешней и внутренней жизни, но и под явным влиянием достижений литургики, церковной археологии и литургического богословия, в связи с чем нельзя и здесь умолчать о корифеях последнего времени, так много потрудившихся на поприще православной миссии и богословского образования,—об отцах Александре Шмемане и Иоанне Мейендорфе и о таких церковных деятелях, как патриарх Антиохийский Игнатий, патриарх Грузинский Илия или архиепископ Финляндский Павел.
Плоды литургического движения в Православной церкви показывают столь большую общность пути обновления церковной жизни, что можно уверенно сказать только одно: «Бог не оставил и не оставляет народ Свой!» Все могут свидетельствовать, что этот путь открывается лишь с позиций соучастия всего народа Божьего в служении, в том числе сакраментальном, каждого на свое месте, по данному ему лично дару Духа Святого, что позволяет расширить наш взгляд на церковность и церковные служения и функции, также как и на роль всякой власти, любой иерархии и старшинства в Церкви.
Все это позволяет преодолеть серьезную для церкви опасность дальнейшей объективации и секуляризации, отрыва церковных служений и служителей от евхаристической общины, разрыва между духовным знанием и реальной жизнью церкви и человеческой личности, между духовным даром и саном в ней или между словом и делом в нравственной сфере и т. д. Все это предполагает новое стремление церкви и каждого в ней к полноте жизни, к общности, экзистенциальной целостности и единству.
Для этого в сфере богословского образования надо много еще потрудиться, чтобы без суеты и внешней заинтересованности или тенденциозности пересмотреть, переоценить и тем самым как бы перевести на современный язык все наше великое церковное наследие. Надо научиться церкви говорить на открытом современности языке, не забывая внутри себя и своих старых языков—языка Священного писания и святых отцов, как аскетов, так и догматистов, языка проповеди и молитвы, в том числе богослужения. Конечно, это не должно звучать для нас как декларация внутренней приверженности только к старому и неподвижному. Это не значит, также, что нельзя перевести богослужения на современный язык или что надо отказаться от литургического творчества. Нет, мы должны просто сохранять прозрачность друг для друга всего подлинного, всех веков и всех сторон жизни Церкви, открытых современности.
С новой энергией, обогащенные новым опытом и дарами свыше, мы должны устремиться к «единству духа в союзе мира». Мы должны заново продумать и единство христианского богословского образования со всею современной жизнью, с жизнью церковной, внешней и внутренней, с жизнью студентов и преподавателей, с литургической жизнью, общинной и семейной жизнью и т. д. Для этого сама система православного богословского образования должна стать единым современным комплексом. Например, при нашей Московской высшей православно-христианской школе, кроме ее самой, уже более 15 лет существуют годичное Огласительное училище для взрослых и второй год двухгодичные Богословские курсы. Училище и курсы имеют и заочные отделения. Нами организовано также шесть детских учреждений—детский сад, воскресная школа, молодежная группа, группы скаутов, лицей и гимназия. При системе православного образования организована регулярная благотворительная деятельность и диакония. Конечно, есть своя библиотека и звукостудия, свой журнал и информационный листок, иконописная мастерская, два братства и т. д.
Как обычно, эта работа тесно связана и с соответственно устроенным храмом , в котором совершаются соответствующие богослужения и который, став миссионерско-общинным , имеет свои особенности. Эти особенности отчасти просто восстанавливают прежде вытесненные элементы, а отчасти предполагают новые акценты в рамках ныне существующей традиции. В таком храме естественно стремление к полному соучастию всех в богослужении, а поэтому—и к максимально возможно полному пониманию всего в нем происходящего: к ясности богослужебного языка и пения, к чтению вслух и на своем месте священнических молитв, особенно на Евхаристии, к обязательной проповеди сразу после каждого чтения Писания, к чтению его лицом к народу, к отверстию царских врат и невысокому иконостасу, к прекращению практики бессмысленного нагромождения в храме икон, к воссоединению по возможности всех таинств воедино видимым образом, выходу оглашаемых с них, общему пению, выделению места для детей и устройству сидений в храме и т. д.
Все это требует дополнительного богословско-литургического и канонического осмысления. При этом бесспорно, что в современных условиях церковной жизни катехизация, хотя бы отчасти, должна вернутся в храмы. Храмы должны стать центрами просвещения народа, его сердец и ума, всей его жизни. Кроме того, богословское образование, как и миссия, и оглашение, должно вернуться к епископам , в том числе и лично. При каждой епископской кафедре, по нашему убеждению, должна быть своя, хотя бы небольшая, богословская школа. При каждом большом приходе—воскресная и катехизационная школа. Должны быть и более централизованные, гибкие по формам и срокам обучения, курсы, в том числе для повышения образовательно-богословского и общего духовного уровня священства и церковных работников, типа курсов при Ново-Валаамском монастыре в Финляндии. Вообще, на наш взгляд, многие монастыри и их подворья—прекрасная база для образовательно-просветительской и благотворительной деятельности церкви.
Конечно, Церковь не должна подменяться системой богословского образования. Конечно, духовные учебные заведения, как бы хороши они ни были, не должны решать богословские и другие вопросы вместо Церкви. Но они могут давать экспертные оценки, давать консультации и предлагать лучшие варианты для исправления той или иной церковной практики, даже богослужебной, в том числе языковой.
В церкви еще предстоит преодолеть некоторые ложные упования не только на новые вселенские соборы, но и просто на «специалистов», на главенствующую роль «объективных» кабинетных исследований и тому подобное.
Да, было бы хорошо, чтобы голос духовных учебных заведений звучал более компетентно, самостоятельно и громко и чтобы все проблемы современности быстро исследовались в них. А горящих проблем множество, будь то проблемы абортов или контрацепции, брака мирян или клириков, женского священства, гомосексуализма или самоубийств, отношений с инославными христианами и нехристианами, церковных чинов, поминовений, церковного календаря и лекционария, педагогики и психологии, компьютеров и их использования для работы с Библией, аудио- и видеотехники и ее применения в системе катехизации, церковного образования и воспитания, в том числе заочной, проблемы профессиональной деятельности, например, бизнесменов или тех же программистов и многое другое. Но будем помнить, что к этому голосу христианского образования еще должны присоединиться многие голоса в церкви, чтобы зазвучал подлинно церковный хор, сливаясь в единый голос Церкви, проявляющий в мире сем волю и правду Божию, дающий «мир и радость в Духе Святом» каждому взыскующему Царства Божьего Небесного, т. е. ищущему Божией Истины, Любви и Свободы.
Церковь по своему призванию от Господа—"свет мира" и «соль земли». Только чтобы это всегда в ней сбывалось, ей нужно научиться не раздваиваться, не приспосабливаться к этому миру, а идти за Агнцем Христом, «куда бы Он ни пошел». Определять и корректировать именно этот путь—современная задача также и православного богословского образования
