«Мы должны делать свое дело скромно». Заметки участника X Преображенского собора
К чему близки мы? Что там впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?
Знаменитые строки из стихотворения Иосифа Бродского «Конец прекрасной эпохи» мы решились вынести в качестве эпиграфа к статье о Х Преображенском соборе не случайно. Именно их в первый день работы собора, в качестве реакции на Вступительное слово духовного попечителя Братства свящ. Георгия Кочеткова, процитировал взявший слово Сергей Юрский. И это не был просто красивый жест.
Действительно, проходивший с 19 по 22 августа с.г. в Москве в светлые дни праздника Преображения Господня очередной, X собор Преображенского братства, в работе которого приняло участие почти 1000 человек из 18 епархий 8 стран, не был ни просто очередным собором, ни торжественным «юбилеем». И речь, действительно, шла о новой эре, общем долге и, главное, — жертве, без которой мы не увидим этой эры, а значит — и не выполним своего долга…
Но сначала — по порядку.
Собор открылся 19 августа в большом зале Киноцентра на Красной Пресне, куда члены Братства пришли пешком из храма Преображения Господня (нижний храм храма Христа Спасителя) после причастия на литургии, за которой предстоял архиепископ Истринский Арсений, викарий Московской епархии. Уже эти два факта говорили о многом.
Прежде всего, Братство, уже два года не имеющее своего храма, в который оно могло бы поместиться в количестве хотя бы 1000 человек, и потому пришедшее в храм Христа Спасителя, было вынуждено служить Евхаристию под предстоятельством человека, два года назад планировавшего и лично руководившего провокацией в Успенском храме, приведшей к запрещению в священнослужении духовного попечителя Братства, отлучению двенадцати своих активнейших членов, потере главного братского храма и последующим (и продолжающимся до сих пор) сильнейшим искушениям и вследствие этого даже отпадению от церкви некоторых братьев и сестер. Таким образом, сразу же открылась реальность жизни и духовная задача Братства: сумеем ли мы в этой неподъемной ситуации, которая, по-человечески говоря, унизительна и невозможна, одержать духовную победу, сможет ли наше евхаристическое служение, т.е. благодарность Богу за Христа, и значит, за тот совместный путь, который Он открыл нам во Христе, победить дух беззакония, насилия и разделения, проникший в церковь и ныне цинично и агрессивно утверждающий свою власть в ней? Надо сказать, что тогда, в первый день собора, этот вопрос так и остался открытым. Да, благодарность Богу за радость встречи была, но впервые она не затмевала собою и не побеждала тяжести…
Не было на этот раз и традиционной совместной агапы всех членов Братства, которая была заменена пешей прогулкой из храма в Киноцентр, где и прозвучало слово о. Георгия. Прежде всего, приветствуя участников, он сообщил, что в этом году благословение на проведение собора было дано архиепископом Михаилом (Мудъюгиным), а потом кратко остановился на главных моментах церковного пути, пройденного Братством за время, прошедшее с I Преображенского собора. Что очень важно в контексте всей работы собора, это время сразу было взято в широкой перспективе российской жизни.
«Это были непростые 10 лет. Каждый из нас хорошо понимает, что значит десятилетие в жизни конкретного человека — это большая часть жизни, когда можно подводить итоги. И если вспомнить, какие это были 10 лет в церкви и в нашей стране, в нашем обществе, в нашем народе, в нашем государстве, в нашей культуре, в сфере образования и просвещения, в сфере детского воспитания, то, наверное, все мы поймем, как много для нас эта цифра значит.
За эти десять лет в нашем братстве было всякое. Сейчас здесь уже не так много людей, которые участвовали на I Преображенском соборе, который происходил еще в городе Электроугли рядом с совершенно разрушенным Троицким храмом, где не было ни потолка, ни окон, ни дверей, где мы были вынуждены для 150–200 человек — участников I Собора служить под небольшим навесом за алтарем храма. Тогда мы собрались в первый раз и просто прошли крестным ходом с иконой Нерукотворного образа нашего Спасителя из города в лес, на полянку, где мы расселись так, как сказано в Евангелии — небольшими кругами, — и совершили братскую трапезу любви, агапу, помолились и почувствовали величайшую благодать и счастье жизни. И с тех пор почти никогда день Преображения Господня не был ненастным, дождливым, за единственным, может быть, частичным исключением в 1991 г., когда в этот день начался известный путч. В тот день мы шли по Большой Лубянке, по периметру бывшего Сретенского монастыря крестным ходом, а во главе шел Сергей Сергеевич Аверинцев и нес только одну Библию, и больше ничего у нас не было. Тогда мы, действительно, почти ничего не имели, даже тот храм, Владимирский собор бывшего Сретенского монастыря был полностью перегорожен железными решетками и стенками. Нам пришлось много потрудиться, чтобы этот храм был освобожден и начал нормально функционировать, и он ожил и засветился на глазах у всех. Сейчас он снова потух. Это боль нашего сердца, потому что это был наш храм. Мы очень чувствовали, что это был не просто приход: там было Братство, потому что там были братья. Это то чувство, которое возникло как раз на I Преображенском соборе в Электроуглях. С тех пор мы каждый год собирались и возобновляли это великое чувство.
Не знаю, правда ли это, но говорят, что также потух и наш храм в Электроуглях. А проезжая сейчас мимо храма Успения в Печатниках, мы тоже, к сожалению, можем констатировать тот же печальный факт: храм Успения в Печатниках тоже тухнет, гаснет. Светильник перестает светить. Все больше иномарок стоит возле этого храма во время праздничных служб, но прихода после изгнания нашей общины там так и не образовалось. Для нас это еще одна рана и еще одна печаль нашего сердца.
Исходя из того, что я сказал, можно подумать, что наше Братство преследуют неудачи. Но по результатам работы наших Преображенских соборов я бы этого не сказал. И не только по итоговым документам, которые мы с вами принимали чудесным образом, чудесным, потому что — единогласно. И в то же время это единогласие не было одногласием, единодушие было не равнодушием, единомыслие было не одномыслием.
Каждый Преображенский собор — это как бы целая эпоха, которая связана и с определенными размышлениями на какую-то тему на наших традиционных конференциях. Не случайно материалы соборов, как и материалы конференций издавались и продолжают издаваться, и вызывают все больший интерес уже далеко не только среди членов нашего Братства. Таким образом, со временем по этим плодам можно будет судить и о том, что мы делали и делаем. Там отражена реальность: то, что было, то, что ныне в Братстве есть.
Сегодня я стоял в храме Христа Спасителя, в Преображенском храме, и у меня на душе было очень радостно, но немножко и грустно, да и трудно, видя наше Братство в такой цветущей силе, не грустить. Потому что когда видишь колосса, который повязан по рукам и ногам, то это грустно. Действительно, наше Братство немного напоминает древнего Самсона.
Меня очень порадовало и радует сейчас то, что здесь много людей из разных мест: из Москвы и не из Москвы, которые, может быть, прежде не имели возможности вот так встречаться, которые, может быть, по каким-то причинам немного даже отходили от жизни Братства, а может быть, даже и от жизни церкви, и для которых этот собор много значит. Перед этой нашей встречей мне сказали одну вещь, которая мне показалась в связи с этим симптоматичной: в последние дни и сегодня нам звонят и звонят люди, которые действительно давно не показывались ни в нашей Школе, ни в своих группах или общинах, — нигде, и говорят, что хотят прийти на собор в тот или иной день его работы. Редко кто из них может выбраться на все дни, это понятно, ведь это требует большей внутренней сосредоточенности и подготовленности, большей духовной жажды. Но все равно они ощущают свою связь с Братством и, в первую очередь, через эти соборы. Это мне кажется симптоматично: десять лет людям что-то дали. Соборы не вытесняются из памяти даже тогда, когда человек, проходя какие-то искушения, охлаждается или отчуждается».
И все-таки, несмотря на то, что агапы не было, агапические нотки, нотки «евхаристии после евхаристии», т.е. «благодарения после благодарения», конечно, прозвучали. Ведь пройденный путь обязывает нас подвести его предварительные итоги. Несмотря ни на что, главный итог пройденного пути, свидетельствующий о его подлинной церковности, это — благодарность Богу и Его Церкви:
«Мы с вами сейчас должны, наверное, в первую очередь посмотреть на себя. Это надо делать с радостью и благодарением Богу во Христе, благодарением Церкви, которая нам дала столь великую и мощную внутреннюю традицию. Благодарением и друг другу, и всем тем, кто сейчас живет в церкви живой верой: и принадлежащим к нашему Братству, и не принадлежащим, с которыми мы так легко, оказывается, находим общий язык.
Я напомню одну, кажется, уже ставшую для всех очевидной вещь. В этом году мы, как никогда раньше во время наших паломничеств (благодаря тому, что наше Преображенское братство каким-то образом структурировалось) посетили множество епархий. Дело в том, что московская часть Братства как-то преобразилась в десять братств, а немосковские братства тоже стали ощущать себя вполне самостоятельно: не от гордой самостоятельности — лишь бы быть самостоятельным, — а от того самостояния, о котором писал Пушкин. И вот эти 15–16 братств имели возможность паломничать: кто в большом числе, кто в меньшем. Некоторые поехали в числе 170 человек, некоторые всего лишь в числе нескольких десятков. Мы были во многих местах, в разных епархиях, где к нам относятся очень по-разному. Думаю, что в результате мы можем констатировать факт, что в любых условиях, даже в наименее благоприятных, в церкви нет отчуждения от того, что мы с вами делаем, от нашего опыта и от нашего Братства. За это мы также должны благодарить церковь — и не входящих в Братство братьев и сестер, и отцов, и владык, которые с большой открытостью и доверием, с большим интересом относятся ко всему тому, что мы делаем. При этом некоторые из них пытаются делать что-то сами и по-своему. Лучше или хуже — это вопрос другой, но они пытаются что-то делать, потому что их вдохновляет пусть и не простой, но реальный пример жизни и служения нашего Братства. Мы должны отнестись с благодарностью ко всем».
Вместе с тем, отметил о. Георгий, эта радость и благодарность Богу не должна закрывать нам глаза на трудности, имеющие место как внутри нас и нашей братской жизни, так и внутри церкви. Сначала речь шла о внутрицерковной ситуации.
«Я думаю, что для всех стал очевиден тот факт, что церковный фундаментализм не только набрал силу, но стал откровенно разрушительной, антицерковной силой, выступающей от имени Церкви, как бы ни было это парадоксально. Это антицерковное, просектантское течение, которое не укладывается в рамки того многообразия мнений, которое только похвально, только желательно в церкви, и даже в рамки тех разномыслий, тех ересей, о которых писал апостол Павел, имея в виду ереси, которые не разрушают церковное единство. Есть ереси, разрушающие это единство — это вопрос другой, но апостол Павел писал о ересях, которые являются разномыслием, не разрушительным для единства Церкви. А вот это разномыслие (я говорю о фундаментализме, или интегризме, — его можно называть как угодно) очень тяжело сказывается на жизни церкви.
Мы можем только сожалеть о том, что, наверное, единственным местом в нашей церкви, где наш опыт почти целиком отторгается, где его пытаются не замечать и даже затоптать, является Москва с небольшими пригородами. Это удивительно: в церкви нигде больше таких настроений нет. Но Господь судил нам жить именно в Москве, причем так, что мы не можем спрятаться. Ведь мы с вами все время находились где-то в середине, в центре Москвы, например, простите, на Большой Лубянке, и наверное, не только в прямом, буквальном смысле. Да, даже названия тех мест, где нам довелось пребывать за эти годы, — символичны. То мы были в Электроуглях — городе, со столь замечательным в эстетическом плане названием, — то мы были на Большой Лубянке, где, видимо, проглядывались очень тщательно, почему и оказались для кого-то персонами «non grata» на этой также замечательной улице, то мы были на Сретенке, где большинство из нас встретилось друг с другом, а сейчас мы на Покровке, где мы испытываем прежде всего благодать Покрова, ощущаем Божий покров в своей жизни».
Эта церковная ситуация обуславливает то, что одной из основных задач служения Братства по прежнему остается свидетельство — свидетельство о Христе Духом Святым, не только внешним или малоцерковным людям — через миссию и катехизацию, но и свидетельство о Церкви в церкви.
«Господь судил нам жить в Москве, и мы должны служить там, где мы живем. Мы не можем убежать от своего креста, мы не можем от него уйти. Мы понимаем, что искушения, трудности есть не только в Москве. Мы знаем жизнь братств в других местах и знаем, какие трудности приходится переживать нашим братьям и сестрам — немосквичам. И мы горячо молимся за них, потому что много своих искушений приходится преодолевать всем. Но там искушения все-таки другие, больше внутрибратские, а если они и касаются церковного несовершенства, то более косвенно, чем это происходит в Москве.
Мы не можем, повторяю, убежать от своего креста. Центр нашего братства в Москве не только, я думаю, потому, что Москва — это стольный град в церковном и государственном смысле. Мы действительно должны свидетельствовать о Церкви в церкви в Москве, где сконцентрировалось множество противоречий, проблем. Может быть, от того, как пойдут дела в церковной Москве, будет зависеть судьба нашей церкви очень надолго».
И все же, при сохранении вышеупомянутых задач в качестве одних из самых главных, акценты в жизни Братства стали заметно смещаться. Это не просто внутреннее ощущение, об этом говорит действительность нашей жизни и деятельности.
«Господь нам всегда давал большой приток братьев и сестер, приток добровольный, через свободно приходивших в Братство через оглашение. Но вот в последнее время что-то стало меняться не только в нашей внешней жизни, но и во внутренней. На последних «открытых встречах» нашего Огласительного училища большие залы по-прежнему полные, но количество оглашаемых довольно существенно сократилось. Это говорит о том, что какое-то число, которое только Господь знает и отмеряет, в Братство уже вошло. Это значит, что мы не можем развиваться только экстенсивно, вширь, — мы должны думать о внутренней жизни. Уже нет необходимости почти все свои силы отдавать на катехизацию. Уже довольно хорошо отработаны структуры всех наших учебных заведений, как говорится, от детского сада до магистратуры, включительно. Во всяком случае каких-то принципиальных проблем здесь уже нет. Особенно это чувствуется сейчас, когда мы снова получили церковную и, наконец-то, государственную лицензии для работы Свято-Филаретовской высшей школы, нашего Миссионерско-катехизаторского института».
Акцент, таким образом, все больше переносится с внешнего — на внутреннее. Главная задача уже не столько в том, чтобы ввести во внешнюю ограду Церкви ее новых членов, но в том, чтобы сделать реальным их церковный путь уже внутри нее. Ведь за последние годы, когда гонения испытывают реальность нашей церковной жизни, стало слишком ясно, что, как говорил о. Георгий в одной из проповедей этого года, у нас «есть уже братство, которое не очень похоже на братство, есть общины, которые не очень похожи на общины, есть группы, которые не очень похожи на христианские общности», и хотя «в отличие от многих и многих мы хотя бы в принципе знаем, что надо делать христианину, мы плохо научены тому, как это делать, мы имеем слишком мало примеров этого». И вот научиться этому, сделать нашу братскую и общинную жизнь подлинно братской и общинной — наша первоочередная задача. С этим связана и «структуризация» Преображенского братства, превращающегося в содружество небольших, так называемых «малых братств». И хотя формально это стало происходить уже около двух лет назад, только сегодня мы начинаем осознавать внутреннюю интенцию, приведшую к этому.
«Все это значит, что мы должны идти вглубь — вглубь себя и в глубину церковного Предания, церковной жизни и церковного опыта. Мы должны все более и более осваивать эту глубину. Мы должны все более и более быть братьями друг другу. Ради этого мы и пошли на довольно рискованный шаг, разделив наше московское братство на десять относительно самостоятельных братств. У нас есть, правда, такая идея: создать некий союз — неформальный, неофициальный Союз православных братств.
Чтобы это название не ассоциировалось только с тем Союзом православных братств, который официально существовал и прежде и который опозорил и провалил в церкви братское движение, превратившись в какое-то оголтелое политизированное, фундаменталисткое, мрачное течение, нам с вами нужно реабилитировать замечательные христианские слова «брат» и «братство». Как это будет, и будет ли это вообще? Я не знаю. Это зависит от нашей с вами работы: от того, насколько наши малые братства действительно станут братствами, от того, насколько мы будем братьями и сестрами друг другу, насколько мы будем жить единой жизнью — и духовной, и общественной, и культурной, социальной — всяческой. Это не означает однообразия, наоборот, это означает обретение того единства, без которого церковного дела быть не может».
Создание малых братств — это, в какой-то мере, отражение уже существующего удачного опыта жизни членов Преображенского братства в других городах, где люди волей-неволей уже давно объединены в подобные самостоятельные малые братства. Конечно, такая самостоятельность — это новая ответственность, которая потребует от нас особого усилия.
«Я бы очень хотел, чтобы мы с вами об этом подумали и поговорили именно на этом Х Преображенском соборе. Я думаю, что это очень полезно для немосковских братств, чтобы они чувствовали себя наравне с московскими, чтобы у них не было соблазна провинциализма, когда везде чудится «рука Москвы» и когда друг другу говорят: «Ну что тебе эти москвичи? А не лучше ли нам самим все делать, мы ведь «сами с усами»?» Я думаю, что соблазн провинциализма существует реально, и не только во внешней жизни, но и во внутренней. Но если каждое братство будет чувствовать свою самостоятельность и, значит, полноту своей ответственности за свою внутреннюю жизнь, то оно захочет быть в общении и с остальными братствами, чтобы вместе составить все то же единое Преображенское братство, как это было когда-то и как это есть до сих пор. Но Преображенское братство не структурировано, оно совершенно аморфно, оно ничего ни от кого не требует, и иногда люди думают, что так и должно быть: «Я себя считаю членом Преображенского братства, вот и хорошо, и больше ничего не надо». Таким образом, многообразие жизни Преображенского братства благодаря различению разных братств (не хочу говорить «разделению Преображенского братства на братства», ведь «разделение» — это все-таки слишком сильное слово, но другого я пока не подберу) важно всем именно для того, чтобы каждый мог почувствовать, что многое зависит от него лично, что нельзя быть фоном, только прячась за спины других и только «поддерживая коллектив».
Таким образом, несмотря на действительно большой церковный путь, пройденный Братством за эти десять лет, мы снова осознаем себя лишь в начале пути, и в этом смысле прошедший собор можно с уверенностью назвать праздником обновления. Очень важно сейчас (а действительно есть такая опасность) не впасть в расслабление, не понадеяться на те структуры — братства, общины, группы, школы, училища и т.п., — которые уже действительно созданы и действительно работают. Надо осознавать, что это только еще структуры, только необходимые для жизни «стены» церковного здания, но еще не сама жизнь. Ведь «Бог не в бревнах, а в ребрах», — и никто не застрахован от того, чтобы стать, подобно многим современным монастырям, чья «жизнь» подчас состоит исключительно в поддержании своих «стен», институцией, все силы которой уходят только на поддержание самой себя. Мы должны всерьез отнестись к тому, что и мы можем, внешне и декларативно уходя от подобного опыта, успешно возрождать его под другой идеологической оболочкой.
«Вот, это то, что мне кажется сейчас нам с вами нужно иметь в виду, говоря о внутренней жизни Братства, иначе мы с вами, дорогие братья и сестры, рискуем не исполнить своего предназначения, потому что на самом деле на старт мы выходим только сейчас. Тогда, когда мы собрались в некое внутреннее единство при всей размытости наших внешних границ, мы еще совсем не исполнили своего предназначения. Мы только готовились к этому, мы только расчищали площадку для старта. Это было трудно, но это сделано. Я в этом глубоко уверен, но мы, кажется, плохо это ощущаем. Мы, к сожалению, умудрились так уютно устроиться на этой площадке, что уже решили, что это — фундамент нашего дома и больше идти нам никуда не надо, и бежать никуда не надо, и спешить не следует! Потому что может быть еще хуже. Ну кто же будет возражать против этого гениального и вечного аргумента?
У меня в связи с этим большее беспокойство внутреннего характера. При всей огромной радости от нашей встречи, от нашего общения, от нашего единодушия, от того духа, который царит в этом общении и в этом собрании, я все-таки очень беспокоюсь. И дело не только в том, что мы часто оказываемся равнодушными друг к другу, к тем, кто отходит от Братства, а иногда — и от Церкви, что мы не бежим, подобно апостолу Иоанну Богослову, за преступником, удаляющимся от Церкви, убегающим от нее. Дело в том, что мы часто бережем свое, как свое, и не готовы ничем жертвовать, т.е. не готовы служить Богу и Церкви. Но если это будет так, если эта тенденция окажется господствующей среди нас, то своего предназначения мы уж точно не выполним».
Действительно, в этом еще одна из причин создания «малых братств»: Преображенское братство очень большое, поэтому мы, питаясь иллюзией нашей «многочисленности», подчас не обращаем серьезного внимания на то, как уходят люди — не только из Братства, но и из Церкви… И здесь мы не можем просто ссылаться на гонения, хотя конечно, как уже неоднократно отмечалось, «искушение искушает». В определенном смысле можно сказать, что для нас гонения, когда разрушено наше естественное евхаристическое, мистериальное единство, — это повод и возможность выявить и укрепить единство более мистическое и личностное. Мы не можем не признать, что мы, действительно, часто не умеем не только бороться за человека, который так глубоко «зашел» в искушение, что его уже поистине надо спасать, — главное, мы не умеем строить братские, личностные отношения друг с другом, часто не умеем пробиваться друг к другу сквозь стены страха и лжи, зла и греха, т.е. все той же смерти, неизбежно встающие между нами. Поэтому, строя нашу жизнь, мы часто уподобляемся строителям вавилонской башни, которые как раз и полагали свой «доступ к Богу» в высоких стенах и потому настолько разучились общаться, что в конце концов перестали друг друга понимать и потеряли друг друга, со временем превратившись во врагов. Не потому ли и мы оказались сегодня без храма, что внешнее единство не умели восполнить еще более внутренним и братским? Да, сегодня такое «вавилонское строительство» — болезнь всей церкви (хочется надеяться, что это болезнь роста), но ведь мы-то знаем, что призваны преодолеть именно это, и прежде всего — в себе, и что как раз в таком укреплении Братства лежит ключ к решению и наших внешних проблем.
«Вы знаете, как много мы потеряли только от того, что так поступали, — и теряем до сих пор! Ведь голос такого многочисленного и сильного Братства иерархия не смогла бы игнорировать, как она все еще пытается это делать, если бы мы были более адекватны в формах своего выражения. Если бы наше Братство не просто подписывалось тысячами голосов под принятыми документами, но и действительно несло в себе те смыслы, которые в этих документах содержатся, то мы бы перестали индивидуализироваться и мимикрировать под приходскую жизнь, зная, насколько она несовершенна, если хотите, порочна, имея в виду изначальную традицию церковного устройства».
Нельзя не сказать, что эта тенденция «индивидуализироваться и мимикрировать под приходскую жизнь» часто одерживает над нами верх. Ведь множество членов не только групп, но и общин, входящих в Преображенское братство, после потери Успенского храма даже не имеют никакого выраженного желания причащаться от одной Чаши и «выбирают себе храм» не по общинному, но по приходскому принципу: где батюшка «добрее», где лучше проповедь, где — пение, где поближе к дому и т.п. (На одном из «круглых столов» на этом соборе даже говорилось, что в сегодняшних условиях совместное причастие общины может быть принято ей в качестве элемента аскетического правила по подготовке к причастию). При этом не надо думать, что такое практическое противопоставление общинного и приходского устройства церкви ведет к разделению, нет, как показывает опыт, углубление и укрепление внутренней жизни Братства, постоянное усилие, прилагаемое к тому, чтобы не «мимикрировать под приходскую жизнь», приводят не к отделению от остальной церкви, но наоборот, — как раз к обретению церковности как внутренней силы, способной преодолевать все внутренние разделения и расколы и способствовать собиранию всех живых сил этой церкви. Этот давно известный нам тезис в этом году подтвердился в традиционном летнем паломничестве еще сильнее, чем в прошлом, когда Преображенское братство в первый раз отправилось в путь по десяти разным направлениям в составе недавно зародившихся малых братств. В этих паломничествах открылись более широкие возможности как для братотворения, так и внутрицерковного свидетельства.
«Вы видели, как много сейчас людей в церкви уже интересуется нашим опытом? Люди все более и более готовы говорить диалогично и доброжелательно. Нам надо пытаться друг друга понять. Мы на сегодняшний день в одной церкви. Правда, подавляющее большинство пытается нас «прижать к борту» (это, кажется, запрещенный прием в известной игре), пытается сделать нас глухими маргиналами, но мне кажется, у них это не получается. Я не случайно сегодня упомянул итоги нашего паломничества этого года. В этом году не было ни одной епархии, где бы нам сказали: «Вы нам не нужны, уезжайте!»
Действительно, опыт паломничеств — это, прежде всего, опыт того, что «Христос посреди нас», что личная встреча, при необыкновенном содействии Божьем, часто рассеивает страх, ложь и клевету, позволяя нам, перефразируя известное выражение, «увидеть друг в друге православных», т.е. подлинных и верных членов Православной церкви, живущих не только в одном Духе, но и в одном и том же Предании, если даже внешние оболочки, некие всегда в той или иной степени неизбежные «идеологемы», у нас разные. Те, кто был в этих паломничествах, знают, что Господь с огромной силой свидетельствует в этом Своей благодатью. Поэтому нам важно не «заткнуть уши», услышать в этом Его волю и со смирением и дерзновением идти по указываемому Им пути.
«Вот это, мне кажется, главное, о чем нужно сейчас подумать. Нам нужно сейчас, «всякое ныне житейское отложив попечение», попытаться найти максимальное количество общих точек соприкосновения с жизнью той церкви, которая, в основном, и питает это подавляющее большинство. Это не пустое занятие, но это очень трудное занятие. Церковь пошла вбок давно. Я напомню вам только одну цитату, свидетельствующую об этом, из более или менее благополучной ситуации XIX века, когда святитель Филарет Московский говорил, что заблуждения и непорядка в церкви накопилось столько, что в церкви уже не достает сил для их преодоления. Подумайте, еще в середине XIX века он считал, что в церкви уже нет сил для преодоления этих проблем, этих искажений церковной жизни! Это очень смелое высказывание, но что же тогда надо говорить нам, дорогие братья и сестры, к концу века ХХ, когда все эти проблемы, наверное, должны были только умножиться?! И впрямь, сейчас они «в квадрате» и «в кубе» предстают перед нами. И тем не менее, мы с вами дерзаем что-то немного подправить, чтобы можно было в церкви всем жить по совести, не кривя душой, не раздваиваясь, не лицемеря, не смиряясь с бессмыслицей и бездуховностью, или с тем поповством, с которым всю жизнь боролся, скажем, о. Сергий (Савельев). Или с тем искажением аскетического идеала, который так остро чувствовали о. Алексий и о. Сергий Мечевы. (Я, естественно, упоминаю те имена, которые вам лучше известны, но их можно было бы умножать)».
Не случайно о. Георгий упомянул имена о Сергия (Савельева) и оо. Алексия и Сергия Мечевых. Знакомство с общиной о. Сергия (Савельева), с его книгой «Далекий путь», его проповедями и записями, как и с опытом Мечевской общины, стало событием и вехой в жизни Братства. Ведь то, что в этом опыте, несмотря на некоторые отличия внешних форм, мы узнали, по выражению о Сергия (Савельева), «родное» (т.е. Христово), было свидетельством не только о том, что путь нашего Братства, при всей его внешней новизне, есть путь традиционно-церковный, соединяющий нас со всем лучшим, что было в нашей церкви в последние два века и, прежде всего, с наследием новомучеников и исповедников Российских, с Собором 1917–1918 гг., но и указанием «далекого пути» вглубь, в реальность тех личностных общинных отношений и, одновременно, ответственности за все, происходящее в церкви, которых нам подчас так не хватает.
В свете этого становится понятно, что не случайно так вышло, что традиционные для Преображенских соборов круглые столы в этом году были сконцентрированы главным образом только на двух вещах: с одной стороны, укреплении братства и общинности («Малое братство: перспективы и пути развития», «Встречи общин и групп: ради чего и как?», «Дети и молодежь в церкви»), с другой же стороны — жизни братства в перспективе всей жизни церкви («Священный собор Православной российской церкви 1917–1918 гг. и современная церковная жизнь», «Принцип старшинства в церкви», «Мы в других храмах»).
Но не только в контексте жизни всей церкви стало более глубоко задумываться о своей жизни Братство. Как об этом уже много говорилось как раз в связи с опытом общины о. Сергия (Савельева), а также в связи с конференцией «Язык Церкви», именно тогда, когда мы всерьез начинаем задумываться о так или иначе перечисленных здесь внутренних принципах жизни общин нашего Братства — церковности, ответственности, личностности и, значит, жертвенности, т.е. служении, и общении, — мы обретаем способность обращаться не только к церкви, но и к обществу, в котором живем. Поэтому не случайно было то, что в первый же день работы X Преображенского собора присутствующим был предложен для обсуждения доклад свящ. Георгия Кочеткова «Всемирная отзывчивость или изоляционизм? К вопросу о русской самобытности и о включении России в достойный контекст мировой истории», который как раз и представляет собой одну из первых серьезных попыток сегодняшней церкви обратиться к обществу напрямую, причем не с назиданием, но с дерзновенной попыткой поделиться с ним своим внутренним, глубинным опытом.
«Я должен очень коротко сказать, почему именно этот текст мы вынесли сегодня на общее рассуждение. Когда я стал готовить этот доклад, я был потрясен тем, насколько наш христианский, кажется совершенно внутрицерковный, и более того, внутрибратский опыт, может пригодиться именно всему нашему народу. Конечно, с соответствующими коррективами, конечно, с некоторыми вариациями понятий и т.д. Здесь мы можем опереться не только на славянофилов и всю эту линию нашей культуры и истории, в том числе и церковной, мы можем опереться вообще на христианский опыт верного устроения жизни человека, человека и общества. Да, государство и общество никогда не смогут отождествиться с Церковью, и то, что является открытым путем для Церкви и церковных людей, никогда не сможет стать один к одному нормой жизни секулярного общества и государства, которое никогда не может стать целиком христианским, как бы оно себя ни называло, но какие-то очень важные, внутренние вещи, связанные с общиной, связанные с какой-то ответственностью друг за друга, с потребностью служения в своем народе, и таким образом, с самопожертвованием, с каким-то личностным началом, могут стать нормой жизни христианского в своей духовной и культурной жизни народа! И наше Братство еще должно научиться свидетельствовать не только внутри церкви, но и в обществе. Вот такого рода попыткой и является доклад «Всемирная отзывчивость или изоляционизм?»
Здесь можно остановиться и попытаться сформулировать напрашивающийся, исходя из всего сказанного, вывод. То перемещение акцентов, которое стало очень ясным в дни работы собора, мы можем, при всей трудности, а подчас и трагичности нашей жизни, осознать как перемещение акцента в духовной жизни Братства с освящения на преображение. Вернее, как то, что Господь снова открывает перед нами этот путь. Ведь Он призывает нас в Свою Церковь и освящает в ней нашу жизнь, т.е. как бы вырывает ее из власти стихий мира сего и создает пространство, где мы можем, откликнувшись на голос Его Любви, раскрыть навстречу этой Любви глубоко спрятанные в нас — от господствующих в мире страха, лжи и смерти — ростки жизни нашего сердца: любви, веры, надежды, истины, свободы. Наоборот, преображение, — это, прежде всего, такое состояние нашего духа, когда все это само становится уже не столько тем, что нужно защищать, и значит, постоянно освящать, и о чем нужно свидетельствовать как о даре Божьем, но творческой силой, которая сама есть не только лучшее свидетельство и лучшая защита, против которой не могут устоять те самые немощные начало мира сего, но и сила, преображающая мир изнутри.
При этом мы не должны забывать, что, как сказал о. Георгий в проповеди накануне открытия Собора, такое преображение, в отличие от освящения в таинствах, «связано с сокровенностью Тайн Божьих, которые должны еще вызреть и в мире, и в Церкви, и значит, в каждом из нас. А это вызревание связано с нашим смирением и с нашим дерзновением, с возможностью вместить дух Любви и Свободы, который Бог подает нам во Христе. Любви и Свободы, которые много нам говорят о Небесном Царстве, но которые для нас всегда — божественная ТайнаИ когда сходили они с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых…
(Мф 17: 9)..
Как говорится, «воды глубокие тихо текут», и поэтому:
«Мы должны делать свое дело скромно. Я вчера специально сказал отдельную проповедь после вечерни на эту тему: не случайно праздник Преображения празднуется постом и не случайно Господь преобразился на Фаворе до Креста и Воскресения, — этим нам как бы указано на прикровенность этого праздника, и значит, это для нас должно быть образцом нашей жизни, если уж мы называемся Преображенским братством. Мы должны быть открыты к Божьему Свету: не просто к освящению жизни, но к ее преображению, и при этом мы должны жить очень скромно и прикровенно, что, повторяю, не значит однообразно, что не значит скучно и нудно. Мы, может быть, должны нести в себе этот гнет прикровенности нашего Завета со Христом, как Нового Завета, именно постольку, поскольку мы братство Преображенское, поскольку мы дерзнули взять на себя это имя. Преображение — это откровение Царства будущего века, и мы всегда будем ощущать недостаток его ведения. Значит, нам нужно очень спешить и жить очень напряженной жизнью, без этого мы не оправдаем своего названия. Без этого мы станем лишь псевдоморфозой, пустой формой, пустым звуком, чем-то обманывающим себя и других. Мы не можем этого позволить ни себе, ни друг другу».
И еще одно. Есть определенная связь между Преображением, связанным, прежде всего, с Божьими Тайнами, с Тайной Фаворского Света, и Крестом и Воскресением, которые в Церкви связываются, в первую очередь, с таинствами, с Евхаристией, с крестной и воскресной Пасхой. Тайна Преображения, открытая ближайшим ученикам Христовым до Креста и Воскресения может быть, согласно словам Самого Христа, открыта миру только после Креста и Воскресения. «Мы должны нести в себе этот гнет прикровенности нашего Завета со Христом, как Нового Завета» — это и значит, что Тайна Преображения, которую прикровенно совершает Бог в наших сердцах, может быть явлена миру через таинственное, евхаристическое служение. Поэтому важным свидетельством для всего Братства является то, что если весь собор в этом году проходил как никогда тихо и скромно, то последний день его работы, когда Братство собралось на литургию в Успенский храм Новодевичьего монастыря, запомнился всем обретением долгожданной праздничной преображенской радости. Она заполнила собой весь храм и обрела звучание не в наших словах, но в архиерейской проповеди в виде радости пасхальной: «Как хорошо, когда столько людей действительно молится. Как мы служили сегодня! Как на Пасху!» Может быть, кто-нибудь и помнит, что именно такие же слова прозвучали и год назад в храме Христа Спасителя в начале IX собора — в сам день Преображения.
