Ответственное свидетельство
Спроси у времен прежних, бывших прежде тебя
— велит Моисей во Второзаконии (4, 32).
А ведь и вправду когда-то люди говорили так:
…Спроси у прежних родов, и вникни в наблюдения отцов их; а мы — вчерашние, и ничего не знаем…
(Иов 8: 8–9).
Сегодня всё это многим кажется страшно устаревшим. Такую силу взяла та форма недомыслия, которую Клайв Стэйплз Льюис когда-то называл по аналогии с географическим провинциализмом — провинциализмом хронологическим. Словно болезнь Альцхаймера перестала быть индивидуальным недугом, страшащим пожилых людей, и предстает как повальная зараза.
Попробуем поучиться у старого, но не обветшавшего изречения. Спросим у времен прежних, бывших прежде нас, — послушаем нашего современника Семена Израилевича Липкина, который был современником и собеседником Андрея Белого, Марины Цветаевой, Мандельштама; который родился в 1911, пережил опыт фронтовика, и в непрестанном усилии духа, преодолевающем усталость, уныние и немоту, дожил до наших дней. Ему есть что нам рассказать на своём ясном, мудро-простом, отчётливом и ответственном языке.
В наше время, когда все слова сказаны, когда самое слово как логос, как явление смысла, кажется распадающимся, когда к нему с одной стороны подступает банализация, а с другой — стихия бреда, нужно незаурядное мужество, чтобы отстаивать благословенную членораздельность слова, его взвешенную точность: то спокойствие, которое не имеет ничего общего с холодностью, тот традиционализм, который нельзя свести к подражательности.
Уже в ранних стихотворениях С. И. Липкина, возникших в ограждении себя от шума советского безбожия, ясное осмысление жизненного опыта предстает неотделимым от мысли о Боге; и мысль эта, источник всякой ясности ума и души, остается и позднее сердцевиной его поэзии. Не один наш фронтовик в годы войны жил живым чувством своего тайного договора с Богом («завета», на языке Библии — berit`а); но не велико количество хороших стихов, которые тогда, в самые фронтовые годы, были об этом написаны. И для того, чтобы через десятилетия рассказать о подвиге тайных монахинь Неопалимовского переулка, нужно было суметь увидеть всё ещё в то время, не post factum. Слово этого поэта дорого не в последнюю очередь и тем, что оно — в самом точном смысле свидетельство современника, никогда не махание кулаками после драки и не фантомы ретроспективного умозрения и воображения.
Правда, и с тем прошедшим путем человечества, современником которого С. И. Липкин уж никак не был, он связан не просто умственным воображением, но сыновней памятью сердца, обретающей в переживании интимную конкретность. Он имеет право спрашивать:
Разве не при мне кричал Исайя,
Что повергнут в гноище Завет?
И в его устах это звучит вправду убедительно. Такие стихи — как лекарство от той эпидемической формы болезни Альцхаймера, каковую мы уже поминали выше.
Итак, вот сумма причин, по которой Редакция решается предложить читателю эти стихи, хотя отнюдь не в качестве так называемой христианской поэзии в вероисповедном смысле слова; их автор, всю жизнь столь серьезно размышляя о Боге и притом будучи очевидным образом ближе к Новому Завету, чем к Ветхому, к церковности не пришел. Причины этого составляют тайну личного пути и могут быть разве что импульсом для наших молитв, но уж никак не предметом обсуждения в этой статье.
