Основы христианской жизни
Существуют, по-видимому, люди, которые думают, что христианство, и особенно православие, находится в разрыве с современностью и что евангельское слово непонятно сегодняшнему миру. Мы же полагаем обратное: что святоапостольская и святоотеческая традиция — самая актуальная и самая приемлемая для человека нашего времени, как, впрочем, и во все времена. «Душа — по природе христианка», — говорил Тертуллиан, а один современный духовный человек добавляет: «Православие — в человеческом естестве».
Дух Святой — залог вечной молодости христианства, и не только его, но, более того, Христа и Его Церкви. Нам понятно, что это сказано смело, но дерзновение оправдано огненной сущностью апостольской и святоотеческой Церкви, прежде всего Воскресением как субстанциональной основой христианской жизни, а также жизнью человека и космоса, невольно для них самих.
Именно Воскресение актуализирует христианскую веру. Тот, Кто воскрес, Он и только Он, сострадает сегодняшнему человеку, не по своей воле ввергнутому в ад, во тьму неведения Бога, в рабство страстей, поражающих его смертоносным ядом. Отъединенность Церкви от мира — еще не признак ее разрыва с ним или неадекватности ему. Это не симптом слабости Церкви, а ее нормальное состояние, так как христиане, будучи в мире, сами — не от мира сего. Церковь смиренно и сострадательно живет «в мире», в мирском аду, «не отчаиваясь», по словам Силуана Афонского, посреди тьмы держа в руках пылающий светильник веры. Любовь должна пребывать в аду. Именно там и оттуда силою Воcкресения свет ее разгорается ярче.
Не думая никого поучать, я бы хотел показать, как это происходит. Пусть это будет проявлением моей пастырской заботы. Мне хочется заявить, что православная вера способна понять несомненно адский эксперимент, производимый современным человеком. Она способна не умолкая свидетельствовать о вечной новизне Боговоплощения. Она, наконец, способна, примирившись с антиномией Креста, ответить на самые мучительные парадоксы человеческой судьбы.
I. Невыносимое откровение: ад.
Слова о том, что ХХ в. повсюду на нашей планете знаменит необычайно быстрой циркуляцией информационного материала, могут показаться банальными. Не буду говорить о том, что наш век более жестокий, варварский, бесчеловечный, чем все предыдущие. Но в наше время всем все известно. Еще недавно люди жили в нескольких километрах от лагеря смерти и могли не знать об этом. Теперь же все гнусности становятся известны почти тотчас после их совершения. Поэтому христианское сознание одолевает вопрос: кто делает грех явным? Бог или сатана? И еще: глубоко ли мы понимаем свои грехи? Все ли мы знаем о зле?
А
Совершенно иную роль стали играть технические информационные средства. Наше время — время радио, телевидения, телефона, воздушных и пространственных сообщений — славится такими информационными средствами, которые даже у семейного очага кричат о том, о чем раньше предпочитали молчать. Наша эпоха в определенном смысле правдива, даже если это — сигналы феноменологии зла. Действительно, зло, не имея сущности, может восприниматься только как феномен — в видимых проявлениях, симптомах: в моральных или физических страданиях, а еще чаще — в потере чувства и смысла.
а) Сегодня часто можно услышать, что мир стал деревней. И в этой «деревне» всё или почти всё все друг про друга знают. Деревенька Земля уже не прячет умножающиеся в ней пороки, промахи, заблуждения, болезни. Часто она ничего и не хочет прятать и без стыда обнажает свои пороки, окрестив их добродетелями.
Зло обычно познается в силе, в мишурном победном блеске. Кто не знаком с тем, как бесконечно дробятся и распадаются на атомы религиозные сообщества, как прилипчив сектантский дух и как дьявольски логична схизма даже в самой святой Христовой церкви? Можно ли не знать о религиозном интегризме в его многообразии, который не затронул разве что ислам?
То, что, притаившись, жило рядом, чего не знало старшее поколение, теперь открылось. Не хочу преувеличивать, но подобало бы вспомнить слова нашего Господа Иисуса Христа, Того, Кто учил нас истории: Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы
(Лк 12: 2). Гул истории нарастает
— писал Василий Розанов в Апокалипсисе нашего времени. Зло, таившееся тихо и скромно, теперь признано, разглашено и шумно оправдано на экранах 2000-го года. Скоро, вслед за демонстрацией безбожных людских слов и дел, будут разглашены и их мысли. И мы услышим их адский ропот.
б) Откровение это является открытием «мертвого мира». «Мертвые души», те самые, о которых писал Гоголь, совершали зверства в своих Гулагах, построенных там и здесь. Они же стали и коммерсантами порнографии в Интернете, используя в этих целях детей. Ежегодно во многих странах миллионами убиваются человеческие эмбрионы. Испытывает невыносимые страдания семья, обездоленная изменами и эпидемией разводов. Для того, чтобы отворить дверь в Европейское Сообщество странам Востока, Совет стран Европы предлагает им легализовать гомосексуализм, который стал в наше время символом любви к себе.
Грех умножается, а любовь, кажется, все остывает и остывает. Все реже молятся люди. Мы же, епископы и священники, живем небрежно, ни тепло, ни холодно, часто угашаем миссионерский дух и прячем свое преподобие под гражданским платьем. А крещеные, искушаемые греховностью пастырей, обмирщаются. Святой апостол Павел писал об этом: Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся
(2 Тим 3: 1–5).
в) Пусть это будет наивным, но мне кажется, необходимо напомнить и о том, что мир, в котором мы живем, — мир падший. Это наша реальность, и она будет реальностью до конца времен. «Дьявольская структура мира», о которой говорит патриарх Антиохийский Игнатий IV, открывается перед нашим изумленным взором. Без устали трудится князь мира сего, заботясь повсюду, и особенно в церкви, о разделениях, расколах и раздорах между братьями по плоти и по вере.
Б
Неполная, поверхностная картина, бегло обрисованная нами, в глубине своей является невыносимым откровением, способным ввергнуть некоторых в агонию вечного отчаяния.
а) На самом деле, широко распространившееся зрелище «тоталитарного зла» может подвергнуть человека неизлечимому шоку. Эжен Ионеско показал нам, как нелепо и убого, механистически живет общество, из которого ушел Смысл, — это мир без Логоса, мир ада и бесовщины. Соблазн стать нигилистом велик не только у Чорана, но и у множества наших современников. Если мы ограничимся тем, что бросается в глаза, то надежды нет.
б) Эпидемия самоубийств стала символом безысходности нашего времени. Как совершить самоубийство — может стоять в заглавии новой книги. Понимая, что для человека, кончающего счеты со своей жизнью, есть смягчающие обстоятельства, мы все же должны сказать, что соблазн самоуничтожения — от дьявола. Есть самоубийство, которое можно назвать «патологическим». Причина его — в дьявольском наваждении, когда человек думает, что единственный выход из тупика и абсурда его жизни и жизни мира — это стать убийцей самого себя. Есть самоубийство «идеологическое». Оно выражает претензию на утверждение себя в свободе и на самодостаточность — в обоих случаях без Бога…
в) Жестко ощутим недостаток духовных наставников-христиан, способных живо и с оптимизмом показать «основы христианской жизни». Божье отцовство, в сравнении с державой сатаны, мастера лжи и фокусных представлений, кажется весьма скромным, а то и просто несуществующим. Уж стала редкой харизма «старцев» — милосердия многого. И вот наши братья, без водителя, наощупь, блуждают посреди всеобщей коррупции, становясь добычей псевдопророков сегодняшнего дня.
В
Ад — это тюрьма. И сегодняшний удел человека — рабство «культуре греха», по выражению отца Софрония*. Куда девать «основы христианской жизни», если цивилизация выстроена на фундаменте, диаметрально противоположном?
а) Известно, что запущенная в ход экономическая система нашей цивилизации основана на эгоизме. Для того, чтобы удовлетворять новыми продуктами жажду потребления, созданы такие потребности, каких раньше не знали. Те же, которые и раньше были известны, стимулируются до патологического результата, сексуальный импульс, например. В основе цивилизации либеральной экономики лежит «принцип удовольствия». Именно он и породил чудовищную машину кинорекламы.
Духовные люди напоминают нам: «Страсть есть самая глубокая яма, куда может упасть человек». Страсть есть рабство. Так проявляет себя жажда, не знающая границ, — жажда бесконечного. Однако обращена она к тому, что никогда не сможет ее удовлетворить. По словам о. Думитру Станилоэ, страстью человек сочетает себя с небытием.
б) Современный человек, находясь в плену у зрелища, будучи лишен живых, проверенных опытом основ жизни во Христе, утрачивает не только чувство добра и зла, но также чувство греха, т. е. ответственности перед Богом. Триумфальная универсальность зла, порабощение обманками окружающей культуры, притворный нигилизм расшатывают и без того неукоренившуюся душу и притупляют в ней сознание того, что угодно Богу. Попустительство общества и некоторых затронутых мирским духом христианских сообществ обескураживают человека в его духовной брани.
Общество забыло, что Христос пришел не для того, чтобы отменить Закон. Покуда человек не обретет Свободу в Духе Святом, Закон необходим. Человек ХХ в., лишившись Закона, столкнувшись с относительностью моральных установлений или с преступным молчанием духовных водителей, даже и не думает о том, как строить личность. Да ему и не по силам ни понуждение, ни требовательность, ни усилие. «Культура греха» дегуманизирует человека; она не будит в нем желание обрести свободу. И человек отказывается от спасения.
в) Преисподняя ложной мудрости, предрассудков, подделок под христианство часто приводит к отчаянию. И там же — рабство на содержании у князя мира сего. Каждый делает себе идола из личных убеждений, не слушая контраргументов, не пытаясь их проверить. Даже в христианской среде, между православными людьми можно видеть тех, кто поддерживает элитарность или антицерковный индивидуализм, обожествляя культуру и смешивая ее с верой. Если истина не является проявлением любви, то ад и рабство у заблуждений рождают сектантство. Тогда и догмат может стать тюрьмой и идолом. Блеснув в жизни предрассудками и высокомерием собственной правоты, множество наших современников, номинальных или практикующих христиан, духовно блуждает в изоляции ложной свободы.
Эти беды более или менее известны всему миру. Пусть нас извинят за простодушие, с которым мы подчеркиваем то, что и так очевидно. Мы не пророчим несчастья и не судим наше время. В самом деле, суд человечеству никем еще не назначен. Но нас томит отеческая любовь, она толкает нас к братьям и детям нашим, возлюбленным в Боге, к тем, кто знает Его или еще не знает. Мы знаем, что сатана открывает человеку зло для того, чтобы погубить его отчаянием хулы против Духа. Мы знаем, что Бог обнажает перед ним то же зло для того, чтобы светом Своего милосердия даровать ему спасение. Только Воскресение спасает из ада. Именно оно — основа основ христианской жизни.
II. Новизна Воскресения
Каким бы ослепительным ни казалось подчас триумфальное наступление зла на творение, Дух Святой дарует верующим глаза, чтобы они всюду замечали благое действие Божие. Дух Святой просвещает очи тех, кто верит, и дает им способность везде видеть Христа. Там, где торжествует грех, Дух Святой показывает нам Христа распятого. Но Он также указывает на силу Воскресения, действующую универсально.
А
Нетленная новизна Воскресения в том, что оно — факт. Воплощение и Воскресение Сына Божьего — это не новая доктрина. И христианство — не идеология. В сущности оно — провозглашение исторического факта. Церковь — это сообщество людей, в котором каждый крещеный удостоверяет этот факт. Она живет, подтверждая реальность Воплощения и Воскресения и, поколение за поколением, испытывает ее.
а) Нужно всегда помнить о суверенитете веры. Кризис схоластического богословия и вообще всего школьного богословия напоминает нам, что ни одно человеческое доказательство не может ни обосновать, ни опровергнуть Воплощение или Воскресение. Это факт, который можно принять или отвергнуть. Афинские философы, которым святой апостол Павел возвестил Воскресение, вели себя как проницательные люди, ибо не стали терять время, чтобы опровергнуть эту новость. Они не увидели здесь доктрины. Они прекрасно поняли, что обнародован факт, который нужно принять или отвергнуть.
Сегодня, как и в те времена, людям возвещено Воскресение, и они могут отрицать его или с верою его принять. Некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали
, — говорится в «Деяниях апостолов». Вот так и образуется Церковь: кто-то пристает к апостолам или к их ученикам и становится верующим. А богословие развивается уже после совершения акта вероисповедания и от него. Человеческий разум, просвещенный верой, продолжает приобщение факта Воскресения к жизни личности и всей вселенной.
В слове, исходящем от Церкви, первенствует вера, и именно это позволяет Воскресению сиять новизной всегда. Каждый из нас перед Воскресшим — как Марфа и Мария, как Лазарь и многие другие. «Я — Воскресение и Жизнь. Веришь ли Мне?», — день ото дня вопрошает Христос каждого человека. Этот факт стоит над личной культурой и способностями человека. А также над обстоятельствами жизни: радостью, горем, крахом, — в любом закоулке ада Дух Святой побуждает нас вместо лекарства, бальзама, утешения принять весть «Христос воскрес!» И пусть не говорят, что это легко или что это недооценка тяжести человеческой судьбы.
Воскресение воистину сильнее ада, любовь сильнее смерти, а вера творит чудеса. Когда оскудевает вера, стареет христианство. Но там, где человек верит слову, сказанному Богом и Его учениками, там, где человек верит тому, что принесенное св. Евангелием истинно и возможно в жизни, там пребывает вечная молодость Церкви.
В Воскресении, когда Бог дарует нам полностью отдать себя на Его волю, мы испытываем свою веру. Этим поступком мы принимаем собственное бессилие. Не только бессилие от нашей греховности (как сказал пророк Давид: «Бог грешника не слушает»), но и оттого, что человек — не Бог. Мы тварны и совершенно бессильны, в особенности перед лицом торжествующего греха, болезни и смерти.
Наша молитва может стать актом всеобъемлющей веры в милосердие Божие, в Его мудрость, в Его непреходящую любовь, которая превосходит все мыслимое. День за днем упорствует грех, и мы в ответ на это можем лишь верить в любовь Воскресшего. «Я знаю, что в назначенный мудростию Твоею день и час Ты услышишь меня. И брат мой, т. е. оскверненная плоть моя, воскреснет», — так мы молимся, подобно тому, как молились когда-то Марфа и Мария.
Дух Святой побуждает нас уверовать в то, что милосердный Господь незаметно исполняет наши мольбы. Мы видим не всё. Мы не всё знаем. Но мы верим, что Бог даст нам просимое так, как только Он один может дать, несмотря на наши грехи. Если у нас есть вера, то Святой Дух милостиво дает нам эту уверенность: Бог меня слышит или услышит меня. Возможно и не так, как я ожидаю. Я, быть может, не замечаю, что Он меня слышит. Мне нужно просить, чтобы Он дал мне глаза, чтоб я видел, как Он милует меня и как отвечает мне, когда мне кажется, что Он молчит; как клеветник сатана нашептывает моему уму, что Бог не слушает ничьих молитв. Господь воскресший, я верю от всего сердца, что Ты внемлешь мне, несмотря на мою порочную жизнь. Даруй мне увидеть деяния Твоего добра в мире Твоем, у моих ближних и в моей жизни. Даруй мне также отказаться от всякой пользы моей нечистой, лицемерной молитвы, и даже от исполнения ее, если это Тебе не угодно. Ибо в этом есть правда.
Как это ни парадоксально, но именно тогда, когда веришь «слепо», Дух Святой дает глаза, чтобы увидеть во всем руку Господню. Например, глядя на нашу жизнь глазами веры, мы замечаем, как часто Господь покровительственно вел нас, содействуя нужным нам встречам, полезному чтению. Он, наверное, спасал нам жизнь, избавляя от смертельной опасности. И Он нас привел. Мы узнали Его. И с благодарностью преклонились перед тем, кто Он по-настоящему есть. В суете и заботе жизни мы считали себя брошенными, но, возвращаясь мыслью назад, мы сознаем очевидным милосердное присутствие Воскресшего. Это как свет, который, просияв, осветил землю. Так вера Духом Святым прозревает всемогущее действие Воскресения во всем творении.
б) В Церкви наша молодость, сила веры и неизменная новизна Воскресения. Церковь — это сила Воскресения, которая проникла в бездны ада и выплеснулась из ада на весь мир. Церковь — это не сжигающий пожар божественной Любви. В ней, как в Теле Воскресшего, человеческое существо в приобщении «Святых Таинств» может обрести мистический опыт Боговоплощения и Воскресения. Дух Святой открывает верующему присутствие Воскресшего, присутствие, непостижимое плотскому глазу и непросвещенному уму. Мы верим Богу и Его апостолам, в тайны Царства, по слову их, и именно в силу этой абсолютной веры, которая не спорит, не сомневается, не наскучивает, в силу ее верности, Дух Святой однажды озаряет разум крещеного и дарует ему истину о том, что Воскресший с нами.
Итак, не во время ли святого Крещения происходит это с нами? Особенно, если оно совершается при участии приходской общины и по возможности (как следует в истинной традиции) соединяется с таинством Евхаристии. Не является ли это нам при совершении таинства Евхаристии? Если, конечно, мы не ведем себя, как зрители, т. е. причащаемся себе в осуждение или не причащаемся совсем. Неизменная новизна Воскресения, делающая Церковь девственно юной, — в частом причащении Тела и Крови Христовой, исполненных Духом Святым. Нужно готовиться к нему с величайшим тщанием, в покаянии и посте, чтении Слова Божьего и, особенно, в примирении с ближним. Нужно стяжать Духа Святого, тогда наше причастие обретет смысл и будет сопровождаться слезами покаяния и благодарения, без которых, по словам Симеона Нового Богослова, следовало бы опасаться «причастия без причастия».
Нераскаянность и неподготовленность к таинству старит Церковь. Церковь определена неукоснительно служить человеку сегодня и на все времена. Но она не может выполнить свою миссию, если недостает веры, молитвы, внутренней жизни; если люди отказываются от заповедей, считая их невыполнимыми. Святой апостол Павел говорил об этом так: Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет в осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает
(1 Кор 11: 27–30). Эти слова истинны не только в отношении Евхаристии, но и остальных таинств Христовых.
в) Новизна Воскресения также и там, где мы находимся на глубине общения со Священным Писанием, которое Церковь нам преподает. Нам нужно обрести подлинную, глубокую библейскую культуру, напитываясь Словом в молитвенном чтении и погружении в него. Мы даже можем запоминать целые фрагменты Писания, например, псалмы или изречения святого евангелия. Через это наше погружение в Слово и Слова в нас мы обретаем новую природу, импульсы, привычки, т. е. новое существо. Мы обретаем мысль, отмеченную Божественной мыслью. Тогда на устах наших всегда Слово Божье и Имя Его святое. Святой Иоанн Златоуст еженедельно полностью прочитывал Новый Завет. Так будем же и мы ежедневно читать псалмы, евангелие, богодухновенные апостольские послания и с малых лет приобщать к чтению детей, чтобы Слово пропитало все их существо и чтобы возгорелась в них сила Воскресения.
Б
Вера, питаемая таинственной жизнью Церкви, заучиванием церковных молитв и усердным молитвенным чтением Слова Божьего по милости Духа Святого сможет увидеть, как сила Воскресения действует в мире.
а) Подлинная история, являющаяся мистической историей освящения сотворенного существа страданиями совести, доступна только духовному зрению. Бог охотно дает его тому, кто полагает в Нем свою веру, свою надежду и всю свою любовь. От природы нам недоступен этот духовный смысл истории, во всяком случае наш разум ослеплен таким незнанием Бога, что слишком часто мы не видим дальше телевизора или газеты.
Действительно, христиане — живая пророческая совесть мира, народ Нового Завета. Дух Святой призывает их смотреть на историю церковным оком, как смотрит Сам воплощенный Бог, тем царственным сострадательным взглядом, который падает от куполов наших церквей на человеческую суету. Законно молить Бога, чтобы Он сделал нас достойными такого различения.
Так попробуем же сквозь адскую структуру мира различить пасхальную его логику, нарастание в истории силы Воскресения. Святой Максим Исповедник пишет: «Загадочная сила символов Писания коренится в тайне воплощенного Слова. Там же коренится и наука о твари чувственной и умопостигаемой. Тот, кому ведома тайна Креста и гроба, знает и о существе этой твари. Посвященный в сокрытую силу Воскресения знает и конечное основание, на котором Бог по Своему произволению устрояет все».
Воскресение — это ключ к зашифрованному письму истории. Эта «скрытая сила», являясь будущим и конечной целью всякой вещи, творит уже сейчас. Все стянуто, как магнитом, и направлено к этому финалу, и с тех пор, как произошло то, что мы называем «конечным основанием» и омегой всего сущего, — «радость пришла в мир». Она пришла как передовая мира, как Царство, которое наступает и к которому мы стремимся. Сколько бы ни было сложностей, препятствий, регрессий, но очевидно невероятное: поступательное движение к полному обожению человека и всего, что в нем.
Нужно, чтобы мы не утратили способность видеть, как усиливается этот свет по мере разрастания греховной тьмы, которая, умножаясь, внешне поглощает его. Не надо забывать, что именно в окончательном поражении, в полном бессилии Бога, среди мрака святой Пятницы, воссияла во Христе не только божественная Любовь, но и тот Богочеловек, новый обоженный человек, чья любовь не ослабела, чья жизнь победила смерть. Начиная со святой Пятницы, литургия Церкви возвещает Воскресение. То же и в истории. Историческая святая Пятница прошла, как только на заре Третьего и Восьмого дня чуть затрепетал утренний свет Воскресения.
б) Таким образом, наше просветленное верой зрение различает, как повсюду, среди пыльных развалин цивилизаций, называющих себя христианскими, из глубины наружу выходит новое человечество. «Христианство только начинается» — так называется новая книга о. Александра Меня. Христианская вера — это будущее мира. Можно ли не заметить явные симптомы того напряжения, что толкает нас к Царству? Даже крах коммунизма, воистину чудесный, — это символ того мира, в котором люди хотели общаться и строить свою общину.
Повсюду кричат о человеческом достоинстве. Несколько десятков лет тому назад об этом не было и слышно. Бесчисленны мирные начинания. Подчеркнем, что они происходят не просто от морализаторского пыла или желания казаться правоверным христианином. Нет. Так неустранимая сущность человеческой личности тихо заставляет себя признать. Упование на мир в воюющем мире спокойно настаивает на том, чтобы быть признанным как способ нового бытия. А он, в силу заразности бытовых явлений, передается неверующим людям. Те же, кто верует, у кого есть глаза, чтобы видеть, видят, как агностики и атеисты исполняют евангельское слово, одевая тех, кто наг, давая пить тем, кто жаждет. Так, сами того не ведая, они готовят свои сердца, чтобы в последний день прозвучало над ними это слово: «Придите, благословенные Отца Моего»…
Нужно с благодарностью признать, что приснопоминаемый мир-«деревня» — это мир, где много любви, много сострадания и братской помощи. В этой деревеньке живут сообща, вместе трудятся, служат человеку, не задумываясь над тем, что именно любовь Бога к человеку толкает нас к тому. Мы не знаем, что этот подвиг служения ближнему является образом божественного человеколюбия и происходит от нового бытия, бытия тринитарного, внедренного в мир Словом воплотившимся.
Роль нас, христиан, как народа пророческого, не в том, чтобы подчинять себе и насильно крестить все доброе, что делается в мире. Но наша миссия в том именно, чтобы признавать свидетелями Воскресения каждого миротворца, каждого, кто чувствует себя ответственным за человека в мире сем. Наша роль или, более того, обязанность наша как людей крещеных состоит в благодарении Бога за них и вместо них. Народ христианский — священство мира — воздевает руки, чтобы воздать Творцу жертву благодарения за всех, кто трудится, того не ведая, в согласии с волей Божьей.
Нам, свидетелям появления нового человечества, живым знамениям «скрытой силы Воскресения», причитается благословлять и приветствовать всех, в ком раскрылось, несмотря на жестокость мира, сознание ответственности за все творение. В этом смысл той молитвы, что ежегодно приносится 1 сентября патриархом Константинопольским. Подобное сознание свидетельствует о силе Воскресения. Человек, воскресший однажды утром на Пасху и с тех пор не перестающий воскресать вот уже 2000 лет, — это человек ответственный. Таков человек, приготовляющий себя к Суду. Когда он достигнет полноты возраста Христова, — как говорит святой апостол Павел, то должен будет предстать пред Страшным судом не как раб, не как жертва, но как ответственный, и ответственный за все.
То, что на заре ХХI в. человек пробуждается к ответственности за весь космос, должно привести нас в изумление и исполнить благодарностью. Пробуждается человек царственный, так как истинен тот царь, который за все отвечает перед Богом. Мы же — Церковь Бога живого — сопутствуем человеку сегодняшнего дня, не подменяя его в жизни, не диктуя готовые рецепты. Мы всего лишь свидетельствуем ему. И свидетельствуем за него перед Богом. Мы заведомо удостоверяем, что Дух Святой действует в нем.
в) Сами христиане носят знак Воскресения и мира. Это кажется обычным, но все же здесь много нового. Мало провозглашать Воскресение и славить его знамения в мире. Нужно еще знаменовать его собою. Я вижу, как проявилась сила Воскресения в громадной надежде на примирение христиан. Чувство единения, поиск и мучительная любовь к единству, будучи символом конца времен, «эсхатона», — в то же время и сила, и дух. Знамением исполнения Божьего промысла является открытие того, что можно, даже находясь в разногласиях, уважать, слушать и чтить друг друга. Люди жадно ищут в единстве тринитарный смысл, который вобрал бы в себя множественность без релятивизма. Сегодняшние христиане умиряются и склоняются во взаимном почтении, хотя можно вспомнить и кое-что другое.
Вместе с пробуждением веры в странах Востока, а также с распространением мнения об универсальности Православия внутри Православной святоотеческой церкви рождается новое суждение, превозмогающее по силе внутреннее сектантство: Дух Святой учит нас, что коль скоро мы — православные, то нам должно исповедовать истину апостольской и кафолической Церкви, но не завладевать ею. Истина принадлежит всем. Какой мы ее получили — неповрежденной, неумаленной, бескомпромиссной — такой нам и следует ее передать. Но православное сердце достаточно велико, чтобы объять любовью и смиренно молиться за всех, кто верит иначе. Сердце не самодостаточно. Перед лицом Самого Бога оно не хочет быть таковым. Ему нужны другие люди, все люди, поскольку Христос — Господин всех, даже если они того и не разумеют.
В
Если правда то, что в истории действует «скрытая сила Воскресения», если мы Духом Святым уполномочены делать подобные заявления, то, следовательно, Церковь сегодняшняя осознает себя по-новому.
а) Мораль Церкви есть мораль освящения, ибо она является крещальной моралью. Дело христианина не только в том, чтобы принять правила жизни, преподанные Христом. Оно, скорее, состоит в том, чтобы наследовать новое человечество. Святость не есть прежде всего нравственное совершенствование. Она в первую очередь есть собирание с Богом, причастность энергиям Его природы, глубинное общение с Его Личностью; а правила жизни естественным образом вытекают отсюда. Поэтому ни в коем случае нельзя отказываться от святости. Это было бы отречением от нашего крещеного естества.
Этика, на которой настаивает сегодня святоотеческая Церковь, в первую очередь упирает на важность для каждого крещеного занятия подлинным преображением своего существа, его онтологическим изменением (metamorphose). Этика Воскресения есть «состояние совершенно новое» (патриарх Игнатий IV).
Итак, не является ли церковная мораль моралью пророческой? Она подготавливает грядущий мир, ибо крещеный есть сущий-после-Воскресения. Здесь вхождение в Личность Христа Бога важнее даже Закона, поскольку он еще существует. Это означает, что евангелизация первенствует над законничеством. Роль Церкви в первую очередь в том, чтобы учить любви ко Христу и Его Церкви. И еще в том, чтобы на весь мир прозвучал потрясающий призыв Христа: иди за Мною
(Ин 1: 43). А после — живая проповедь наших пастырей, тех, которые возрастали с молитвой, подчеркнет, что всякий крещеный — это посвященный, облеченный в священство, что он является членом народа святого
(1 Пет 2: 9–10) и освященным во Христе Иисусе
(1 Кор 1: 2).
Христиане образуют совсем новый народ, особую расу, ведущую род от Воскресшего, «аристократию», созванную из разных краев. Их нормальное призвание, сообразное их естеству, — поступить как дети света
(Еф 5: 1). Только в контексте такой посвященной жизни можно понять заповеди Ветхого и Нового Завета. Итак, безупречность жизни христианина неразрывно связана с его чувством социальной справедливости, чувством евангельской государственности, чувством космической морали, которое нашло выражение в проповеди Евангелия всей твари
(Мк 16: 15).
При всем том, прочное основание христианской жизни есть любовь — всеобъемлющая любовь к грядущему и — кульминация этики Воскресения — любовь к врагам. На этой любви зиждется Крест, и поэтому она субстанционально связана с пасхальной мистерией. Христос не просто сказал: «Любите врагов ваших,… благотворите ненавидящим вас…» Он был божественной жертвой собственной заповеди. Осуществляя Собой в единстве две воли — Божескую и человеческую, — Он придал ей ни с чем не сравнимую силу. Это та заповедь, которая в высшей степени исполнена божественной энергией. По-человечески невыполнимая, она может воплотиться только если Бог исполнил ее первым. Здесь Бог указал нам путь. Но не только как педагог, чтобы мы следовали или подражали Ему. Он инвестировал исполнение этой заповеди всей личной силой Своего творчества, всей ненасильственной силой Своего Воскресения.
Христианин — это человек будущего, и из этого будущего он молится за мир, за друзей, за врагов и даже, как говорит св. Исаак Сирин, за демонов, т. е. за тех, кто враг любви. Знаком онтологически нового человека во Христе является любовь к тем, кто ненавидит любовь. Это, конечно, предполагает, что крещеный реализует в полную меру свое обновленное естество.
б) Сегодня роль Церкви заключается не только в том, чтобы собрание крещеных преподавало падшему миру Свет Воскресения. Церковь в равной мере призвана Духом Святым возвестить творению Отцовство Божье. Стоит ли напоминать, что этого хочет Христос и что Дух Святой побуждает к тому же. Любящий Сын хочет, чтобы все люди имели Отца отцом, говорил о. Думитру Станилоэ. Он пришел в мир и Он послал «другого Утешителя» в этот же мир для того, чтобы все могли узнать Отца. Необходимо самой сущностью Тела Христова приобщать наших современников к этому единственному и абсолютному Отцовству.
Роль апостольского служения в том, чтобы возвестить, как сила Воскресения проявляет себя в высшей власти отпущения грехов. Бог поставляет епископов и священников, чтобы избавлять человека от греха и смерти. Но власть эта, полученная ими от апостолов, тем реальнее, чем более погружаются они в себя, со слезами ходатайствуя за верных, доверившихся им. Харизма Богоотцовства входит в Церковь, а через Церковь — в мир через пастырей, подлинно восходящих на крест за крещеных и всех людей.
в) А Дух подсказывает, и мне в это верится, что в наше смутное время и в мире сем, где так празднично умножается грех, Церковь, как никогда ранее, призвана сыграть роль пророческую.
Пророческой является Церковь, возвещающая или возрождающая в памяти верующих промысел Божий о Своем народе и о всем творении. Воодушевленная всегда одним и тем же Духом, Который говорил устами ветхозаветных пророков, она читает знамения времен и для каждой эпохи облекает в новые слова всегда одну и ту же, единственную Божью мысль, полученную ею от апостолов. Она дерзает, устами пастырей и полномочных лаиков, разоблачать свои внутренние нестроения и погрешности. Помня о грядущем Суде, она дерзает также разоблачать всякую несправедливость по отношению к Божьему творению, всякое оскорбление, нанесенное образу и подобию Божьему.
Не имея ни малейшей части в мире сем, мать человеческая Церковь вступается за каждую личность, за человечество, освященное Воплощением. Она посредничает, как может, в пользу тех, кто страдает от насилия, и против всякой угрозы потери человеческого лица. Церковь в миру — это не только, как обычно думают, высокий моральный авторитет. Она также является защитником людей перед Богом и перед людьми. Она защищает человека от человека. Она молит Бога увидеть, как многочисленны плоды Святого Духа среди людей, любящих добро и справедливость. Она не судит мир. Напротив, она покрывает его грех любовью. В посте и молитве она берет его грех на себя. Если она и призвана обличать, то, конечно, не грешника, а грех и всякое дело князя мира сего.
Нормально поэтому ожидать от Церкви богочеловеческого слова как в испытаниях, попускаемых Господом, так и в радостях. Поскольку эти препятствия допущены Богом, Церковь как пророческий голос Сына Человеческого, лучше других может смиренно и снисходительно ответить на жгучие вопросы современного человека: о власти, о деньгах, удовольствии, счастии, о культуре, о месте морали в научной эволюции.
Церковь есть совесть, душа и дух человечества и всего космоса. Конечно, ее миссия в первую очередь адресована тем, кто верит в Иисуса Христа, Сына Божьего, и тем, кто исповедует единую Божью Церковь, кафолическую и апостольскую. Именно они способны воспринять богочеловеческую весть, переданную им наследниками святых апостолов и их соработниками из лучших лаиков. Но проповедуемая Церковью весть Христа Бога должна дойти до сердца, а если нет, то до ушей, и быть признанной всеми, ибо «Божье благоволение» пришло ко всем без исключения.
Нам следует также просить у Духа, Который есть Бог, дерзновения и смирения жертвы. Не будем себя обманывать. Норма пасхальной этики христианина, запечатленная в Церкви и в миру действием силы Воскресения, — есть жертва. Ориген говорил, что дерзновение мученичества — нормальное условие жизни христианина.
Напряжение церковной и мирской жизни требует сверхчеловеческих усилий. Быть в миру, в адском пекле мира сего, не будучи от мира, т. е. не отчаиваться, не идти на союз с князем мира сего, — все это заставляет прибегнуть к энергии, по большей части нами не осознаваемой, но обретаемой нами в Крещении. Нужно мобилизовать эту энергию ценою многих духовных усилий, к которым побуждает нас Дух Святой. Одно правдивое «нет» или одно правдивое «да», будучи высказаны, могут повлечь испытания и муки. Сказать «нет» постом, публичной речью, голосованием, выключением телевизора, отказом от всякого рода разврата — есть подлинное дерзновение. «Жертва, — пишет Оливье Клеман, — это не бунт, это, если точно и по совести, непослушание с готовностью принять наказание». Но жертва — это еще и мужество сказать «да» Христу и Его Церкви. Это, если перефразировать определение, данное нашим богословом, послушание с готовностью принять наказание, т. е. послушание с ответственностью за все, что будет после, вплоть до крестных мук.
III. Антиномия Креста
В завершение литургии предстоятель протягивает верующим святой крест для лобзания. Бог показывает человеку Свой Крест, а человек может свободно запечатлеть на нем поцелуй. В Кресте познается ужасающее противоречие добра и зла в творении и в сердце человеческом.
Жить во Христе — это быть в аду с зажженной пасхальной свечой в руке. Это очень трезвенная жизнь с четким осознанием человеческой судьбы. Христианин не строит иллюзий о себе и о мире. Уж не все ли он знает о мире и о себе? Бог по Своему милосердию открывает нам зла столько, сколько мы можем понести. Сатана, враг рода человеческого, предъявляет человеку правду без любви, а это есть подлость, из-за которой отрекся от своей любви Адам.
А
Христианская аскеза представляется мне первоначальным образом восприятия нами святого животворящего Креста. Она является одним из древнейших и наиболее актуальных оснований христианской жизни. Благодаря важному месту, уделенному аскетике, Церковь берет на себя ответственность за современный мир.
а) Мне кажется, необходимо сказать, что аскеза — это радость. Христианин пытается жить новой жизнью во Христе, и поэтому его аскеза радостна. Святой апостол Павел первым сравнил христианина со спортсменом, отметив, что аскеза ведет к духовному здоровью и способствует его поддержанию. Он также сравнил христианина с борцом. Аскезой измеряется здоровая и, если хотите, святая часть нашей жизни, поэтому она совершенно необходима. Ей бы должно, наконец, найти теплый приют у наших современников, жаждущих здоровой и взвешенной жизни.
Аскеза — радость, ибо благодаря ей христианин шагает след в след за Христом. Она есть вхождение в образ жизни Христа. Например, мы постимся не нашим собственным постом. Этот пост принадлежит Христу, а мы — соучастники в нем. Пойдем дальше. Когда мы постимся, то это в нас постится Христос, Христос бодрствует в нас, Христос в нас молится и Христос повергает Себя на землю в благоговении, когда я падаю ниц. В этом наша радость: ведь мы являемся инструментом в руках величайшего Аскета всех времен. Это Он действует в нас! Тот, Который победил сатану, Тот, Который воскрес из мертвых!
Другой повод для радости в христианской аскезе касается лица Духа Святого. Аскеза дает свободу действовать в нас Духу Святому. Он — пленник у наших страстей и грехов, психологических и духовных нагромождений. Аскеза есть терапия, высвобождающая Дух, так как по существу своему она отвергает любовь к себе. Радость, рожденная аскезой, — не наша радость. Эта радость нам не принадлежит, ибо она — не человеческая. Она — Божественная. Это радость Духа Святого. Настоящие аскеты — дети Света и Мира.
Умерщвляя причину смерти, которая есть любовь к себе, христианский аскет соучаствует в пасхальной победе Христа. В этом смысле подлинная христианская аскеза расширяет человеческое сердце и научает его безграничной любви. Любовь же к себе воздвигает стены и держит в затворе. Но если ее убить, то хватает места для любви ко всей и всяческой твари.
б) Актуальность аскезы как основы христианской жизни подтверждается тем, что она отвечает главным устремлениям нашей эпохи. Например, важнейшей характеристикой нашей цивилизации является потребление, а пост позволяет человеческому существу ополчиться против излишнего потребления. Личность, семья, приход могут жить в миру и не быть в рабстве у рекламы, если они примут простое и зрелое решение последовать церковному ритму питания. Разумеется, это предполагает царственную свободу крещеного, т. е. акт свободного выбора.
Подобным же образом наше время предлагает бесконечные развлечения и даже рассеяние, которое в глубине своей несет нечто дьявольское. Сатана рассеивает. Церковь предлагает сегодняшнему человеку собраться, сконцентрироваться, сплотиться в молитве, в размышлении о Слове Божьем. Она предлагает ему обрести свое подобие в памяти Божьей, умириться, произнося Имя Иисуса.
Справедливо, что христианская аскеза — как, впрочем, всякая аскеза, например, профессиональная работа, опыт художественного творчества, модная в наши дни спортивная деятельность, — требует от человека усилий. Ей неприемлемы расхлябанность и лень. Она пришла оттуда, где побеждают и возвышаются над собой.
Частной формой христианской аскезы является исповедание грехов. Оно безусловно необходимо. Исповедь предстоит открыть заново как составную часть христианской жизни. Ее не нужно смешивать с терапевтическим наступлением на психотип. Фундаментом ее является изобличение греха. Исповедуя свой грех я, в лице моего священника, говорю Церкви, что не согласен грешить, что отделяю себя от сатанинской работы. Сатану нужно изобличать чаще и рвать с ним всякую связь.
Исповедь фактически является аскезой, так как через нее мы пытаемся быть смиренными. Мы учимся не оправдываться ни перед Богом, ни перед самим собой, подвергая себя осуждению. Исповедь — это, может быть, самая необходимая из всех форм христианской аскезы. Ею мы достигаем «духа сокрушенного», «сердца сокрушенного и смиренного», согласно псалму пророка Давида, сердца, открытого истинной любви. Через исповедь мы осуществляем важную помощь тому падшему миру, в котором живем. В самом деле, признавая грехи и отрекаясь от зла делом или помышлением, мы отсекаем корни зла, которое там и здесь прорастает в мире. Кающийся облегчает человеческую судьбу, поскольку он отвергает грехи, являющиеся по своей глубинной сути всеобщими.
Исходя из этих соображений, христианская аскетическая жизнь связана с Евхаристией. Аскеза ориентирована на причастие Телу и Крови Христовой и на все таинства вообще, так как в них даруется нам многообразная милость Божия. Аскеза не замыкается на себе. Нет, она — инструмент, посредством которого мы делаем наше сердце способным принять Божью милость. Поэтому она исполнена надежды и радости. Своим аскетическим усилием мы подготавливаем почву, придаем глубину нашим голоду и жажде, взрыхляем каменистую землю нашего сердца.
в) Антиномия Креста выявляется действием христианской аскетики. В одно и то же время она есть смертный приговор всему, что нас толкает к смерти, — любви к удовольствиям, деньгам, власти, почестям, желанию славы, непрочной любви и нежности к самому себе — и причастие свободе Духа, энергиям Воскресения. Через нее и сама аскеза познается как истинное таинство, а не техническое средство: в ней осуществляется связь с пасхальной мистерией. Она объединяет в себе два лика Креста: лик добровольного самоуничижения и лик победы над смертью. Частые метания, длительные бдения, на коленях или стоя, постоянное признание ошибок также обладают смыслом пасхального действия, подобно молитве, возносимой Богу из бездны ада. Все это является выражением добровольного служения христианина во имя перехода от смерти к жизни вечной. Это свободная жертва, дающая знать, как возрастает в Боге человеческая личность.
Б
Терпение в искушении — еще одно основание христианской жизни. Его признаком является манифестация сотворенной свободы. Наша эпоха, как и все эпохи, спотыкается о позор страдания и смерти. Учение Самого Христа и всех святых, вслед за пророком Иовом, говорит, что испытание, если человеческое существо способно свободно принять его, есть путь восхождения к святости. Если испытание нам навязывается, то где же здесь свобода? — спросите вы. Свобода в том, как мы его принимаем, как мы говорим «да», в согласии ли идти на крест с верой, что этот крест протянут нам Богом, что так Он хочет подарить нам Свою неизреченную Любовь. У нас, разумеется, есть выбор: взбунтоваться или принять. Но не в этом истинная свобода. Это, как учат нас отцы наши по вере, свобода падшая. Истинная свобода не знает альтернативы. Она — в согласии жертвенного сердца принять неведомую волю Божью: «Да будет воля Твоя!»
Истинный христианин принимает страдание как честь и как Божью милость, такова антиномия Креста. Святой апостол Павел сказал об этом так: «Вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп 1: 29). «Страдать за Христа» содержит в себе особое благословение и даже избранничество: страдающий, даже в силу обстоятельств, неразрывно связан с Иисусом Христом; он находится в сфере божественной Любви и становится богоносцем (отец Софроний).
Искушение похоже на аскезу. В том и в другом случае христианин живет парадоксом Креста. Он порывает со всем, что принадлежит смерти и падшей природе мира сего, со всеми страстями, явными в зле и страданиях, окруживших нас, он порывает с адской отделенностью от Бога, и одновременно, актом обновленной веры, с новыми силами, Духом дарованными, он соединяется со Христом и Его Церковью и заключает этот союз снова.
Крест и муки, избранные свободно, будучи познанием Воскресения в личном опыте, представляют собою такое же основание христианской жизни. Крестом Своим Господь указывает нам путь святости. Святой Иоанн Златоуст сказал об этом с предельной ясностью: «Без креста, без страданий, взятых на себя свободно, нет христианства». «Вашего Бога распяли, — говорит он, — а вы ищете спокойной жизни!» Доказательством любви к Богу служит крест, принятый в нашу жизнь свободно и верно. И еще одно изречение того же святого: «Привяжите себя к кресту, даже если никто не пригвоздил вас к нему… Если любите Господа, умрите Его смертью». То же говорил и святой апостол Фома Близнец: Пойдем и мы умрем с Ним!
(Ин 11: 16).
Своими страданиями мы соучаствуем в страданиях Христа, и это становится священнодействием. Свободно принять страдания и сделать этот выбор по любви стало позицией христианина. Такая позиция изгоняет бесов из нашей жизни и учит познавать Христа. …За претерпение смерти увенчан славою и честию Иисус
, — говорит святой апостол Павел (Евр 2: 9). Когда Сам Господь допускает страдание, мы не бунтуем, ибо Он принимает это испытание на Себя.
В
В молитве, без которой немыслима христианская жизнь, антиномия Креста ощутимо ложится на плечи христианина.
а) Позвольте мне напомнить вам о важности молитвы, хотя я и знаю, что вы в этом глубоко убеждены. Молитва, из всякого рода деятельности, которой только предается человек, — самая трудная и самая высокая. Благодаря ей человек способен держать равновесие на краю бездны. Молитва — это действие или состояние, когда человек обращается к Богу и слушает то, что Господь говорит его сердцу, или еще это когда он пребывает или покоится в Боге.
Последние слова о пребывании в покое вместе с Богом или в Боге более всего адекватны молитвенному состоянию, а два первых означают непосредственное молитвенное делание как проявление высшей личностной деятельности человека. Бывает и так, что, пребывая в Боге, мы беседуем с Ним или концентрируемся на слушании того, что Он говорит нам. Тогда все три аспекта — беседа с Богом, выслушивание Его, пребывание в Нем — встречаются.
Со всем тем, молитвенное делание — это не только неколебимая вера в Слово Господне, но также и углубление, самое большое, какое только возможно. Опыт молитвы — это ответ на запросы внутренней жизни общества, в котором внешние ценности превалируют. Но нутро христианской молитвы не равно пустоте безличной медитации. Она есть полнота одновременного присутствия Христа и самого себя, когда сотворенная личность присутствует внутри себя в диалоге с божественной личностью или покоится в ней, как апостол Иоанн на груди у Иисуса.
Действительно, без мистической встречи с живым Богом нельзя стать христианином. Христианская жизнь есть мистика, даруемая всем крещеным милостью Пресвятого Духа. Вся христианская деятельность в пользу бедных и страждущих тем более угодна Богу, что начало ее — в мистической молитве. Чтобы не стать просто гуманизмом, христианская филантропия должна родиться от филантропии божественной.
Более того, молитва крещеного проистекает из церковного характера его жизни. Его молитва, если даже она совершается в глубоком уединении, пусть даже в пустыне, все равно есть молитва Церкви, богочеловеческого и молитвенного сообщества. Она включает в свою сферу Богородицу и всех святых. Христианская молитва — это молитва Церкви, где Христос молится, и все исполнено Духа Святого. По этой причине христианская молитва имеет смысл и силу необыкновенные. Это молится Сам Богочеловек. А крещеный молится во Христе, как один из священства Нового Завета. Вот почему так важна внутренняя жизнь Церкви и каждого ее члена: эта жизнь есть алтарь, где пребывает Христос в молитве.
б) Литургическая молитва — норма молитвы христианской, потому что она выражает всю церковную сущность христианской жизни. Частная молитва всегда производится кем-то, кто принадлежит к приходскому или монастырскому литургическому собранию. В одиночестве или в собрании, мы молимся молитвами, составленными по вдохновению Святого Духа нашими отцами по вере. Мы погружаемся в эти научающие нас богочеловеческие слова, которые нас на глубине просвещают, подчеркивая наше общение со всем собранием верующих. То же можно сказать и о чтении псалмов: оно связывает нас с ветхозаветными корнями Церкви.
Литургическая молитва требует также (я настаиваю на этом) глубокого внутреннего погружения. Она должна быть абсолютно молитвой сердца. Дух Святой хочет, чтобы совершение святой литургии, служб, различных таинств было бы прозрачным к присутствию Христа, Который в высшей степени священник. Литургическая молитва является той молитвой, которую, восстав из ада, в Духе Святом, принес Отцу воскресший Сын. Совершая обряды и общественную церковную молитву, мы призваны, как на святых иконах, умертвить свое человеческое перед лицом божественного.
И в наше время еще сохранились места, где предстоятели, будь то священники или лаики, совершают литургическую молитву в небесной радости. Там воздух наполнен дрожанием ангельских крыл. Там чувствуется присутствие Святого Духа. Легкость в ритуальных перемещениях, сдержанность и ясность жестов, проповедь, произнесенная кротко, резонирующая тишина после каждого священнословия, даже некоторая медлительность даруют человеческому сердцу, в котором только и возможно богопознание, почувствовать славу Царства в страшном и радостном трепете. В идеале нам должно со слезами благодарности увидеть этот нетварный свет, который некогда поверг на землю апостолов на горе Фавор, чтобы в нем, сколько можно, узнать Господа. Пусть будет сделано все возможное для поощрения молитвенного, углубленного стиля священнослужения. Да благоприятствует все действию Святого Духа, Который хочет освятить наш разум и сделать его способным к восприятию света Воскресения в Церкви и в мире.
в) Самой актуальной в молитвенной жизни Церкви мне кажется Иисусова молитва. Она, разумеется, не исключает других форм молитвы. Но она так подходит к нашему времени, что может служить эталоном. В любом месте, в любое время, подражая русскому «страннику», христианин может повторять в голос или про себя: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного», «помилуй нас, грешных», «помилуй мир Твой», «помилуй раба Твоего или рабу Твою N..!» Молиться как дышать — вот евангельский идеал. В этом реализуется наша глубинность, о которой мы говорили и которая превращает молящееся сердце христианина в мистические глубины мира. В нем — космос видимый и невидимый, чувственный и сверхчувственный.
Иисусова молитва особенно подходит нашему времени в силу того, что это молитва покаянная. Действительно, только покаянием человек может быть извергнут из ада. Покаянной молитвой человек ХХ века проливает слезы изгнанного из рая Адама. Его молитва — это молитва падшего человечества, отчаянно надеющегося на то, что Создатель его простит. Тот (или та), кто молится, примиряет в себе человечество с Богом. При этом он не становится посредником между человечеством и Богом. Но в глубине себя (т. е. личности, единой со всеми людьми) человечество, преодолевая отделенность от Бога, переходит к единению с Ним. Каждый человек несет в себе всего человека. Он в духовном своем ядре, т. е. в сердце, в котором разум сочетал все эгоцентрические и теоцентрические тенденции падшего человечества, а через него и космоса, умиряет и стирает Иисусовой молитвой все мучительные противоречия.
Заключение
В конце этого выступления я благодарю вас за то, что вы со снисходительностью его выслушали, и хочу повторить, что единственной целью христианской и человеческой жизни, конечной целью тех основ, которые я попробовал вам изложить, является святость. Будьте святы
, — требует от учеников Христос Бог. Никогда не будем отказываться от святости. Только в ней одной мы воистину становимся человечными. Миссия, которую несет Христова Церковь нашей эпохе, такова: ищите прежде всего святости, собирайте с Господом, пытайтесь стать богами по благодати. Обожение предлагается всем людям без различия. Ад, в котором мы пребываем, побежден не только лично Христом, но еще и Его святыми. Святой, как пишет о. Думитру Станилоэ, «есть существо наиболее человечное и смиренное… /Он/ симпатичен вам своей твердостью и добротою одновременно… Он освобождает вас от того уродства и бессилия, в которых вы пребываете, от подозрительности, царящей внутри вас… Вы чувствуете, что через святого приходят к вам не только сила и свет, исходящие из источника высшей силы и света, но также доброта, струящаяся из высшего источника доброты». Уподобимся же и мы ему. Это лучший способ помочь сегодняшнему миру.
Перевод с французского Ирины Преображенской
