Четверть века первой агапе в нашем братстве
В конце октября этого года мне по какому-то поводу пришлось разбирать хранящиеся в шкафу старые письма. Копаясь в них, я обнаружил листок, на котором моим почерком было написано что-то вроде перечня, плана с нумерацией по пунктам. Сразу бросилась в глаза одна строчка: «Христос посреди нас!» — «Аминь!».
Вспоминать и мучиться, что же это такое, не пришлось ни минуты: конечно, это была наша с о. Георгием «домашняя заготовка» для проведения у него дома самой первой агапы, «трапезы любви», 16 ноября 1975 года, в тогдашний день его именин.
Дежурная фраза для таких случаев: «Как сейчас помню…» Честно сказать, я немногое помню собственно из той встречи. Но в связи с ней вспоминается многое. Прежде всего, — то, что ей предшествовало, из чего она рождалась.
Если отталкиваться в этом от названия одной из глав книги С.С. Аверинцева «Поэтика ранневизантийской литературы» — «Рождение рифмы из духа греческой диалектики» (парафраз известных слов Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки»), то можно было бы, наверное, сказать о рождении агап из духа совместного причастия. Конечно, исторически могло быть и наоборот: сначала совершалась братская трапеза христиан, потом — евхаристия, как на Тайной вечере. Мы узнали об этом, по-моему, позднее, а может быть и ранее, прочитав книгу проф. МДА Петра Соколова «Агапы, или вечери любви в древнехристианском мире». В нашем случае все получилось по-другому.
Мы, группа молодежи, состоявшая из 10—15 человек, — как недавно пришедших в церковь, так и происходивших из традиционно православных семей, — часто вместе готовились к причастию (читали Канон покаянный, Канон Богородице, Последование ко святому причащению и т.д.), вместе ходили на исповедь (особенно в Николу в Кузнецах и к о. Виталию Боровому в патриарший Богоявленский Елоховский собор, где еще один из священников по нашей просьбе даже исповедовал нас после всенощной, чтобы мы могли присутствовать на всей литургии) и вместе причащались. А потом всегда какое-то время стояли в притворе, не желая сразу расходиться, тем более, что большинству приходилось возвращаться в семьи, где об их вере либо ничего не знали, либо относились к ней резко отрицательно. И как-то «само собой» получилось, что все мы стали делиться друг с другом просфорами, полученными «за ящиком» после подачи записок. Кстати, интересный парадокс: просфора — наше приношение в храм, а нам отдают ее обратно, вынув чисто символическую частичку. Благочестивое съедание потом этой просфоры натощак в течение нескольких последующих дней у нас не стало общеупотребительным, да и носило оно слишком индивидуальный характер. А вот поделиться этой просфорой с друзьями во Христе и получить взамен такой же кусочек от каждого из них, оказалось неожиданной «благодатью на благодать». Не имея сами возможности устроить общую трапезу у кого-то дома, мы получили ее от Церкви.
Александр Копировский и Юрий Кочетков. Середина 70-х годов.
Эти несколько минут нахождения в храме не были «общением у вешалки», как после хорошего спектакля. Приведу пример. Когда к нашему кругу (мы в прямом смысле стояли «кольцом») попытался присоединиться один знакомый нам, но по разным причинам не очень приятный человек, аз грешный решил от него отделаться и попытался вовлечь в это о. Георгия (будущего о. Георгия!). И тогда он устроил мне выволочку по первому разряду за отказ от общения во Христе, за утрату духа причастия, которое в нормальном случае не закрывает, а раскрывает сердце навстречу другим. Ведь тот человек (кстати, потом он стал священником) подошел не к кому-то одному, а именно к кругу людей, делящих просфоры, подошел после участия в службе, после общего причастия. И действительно, «нехорошо быть человеку одному» в такой момент!
Итак, с одной стороны, была невозможность скрыть «избыток сердца», от которого «говорят уста», а с другой — было желание не выплескивать его просто так вовне, в «житейское море». Молитвослов после причастия, как известно, советует хранить себя «в чистоте, воздержании и немногословии» (один иеромонах, помню, выразил это тогда короче и энергичней: «После причастия — 3 часа молчать!»). У нас же получилось — хоть на некоторое время «молчать» для мира, но собираться и общаться для Бога и Церкви. А спустя некоторое время «исполнились времена и сроки»: сдалась на милость Божию грозная Евгения Кузьминична, мама о. Георгия, и вот тогда-то мы надолго «въехали» в их квартиру.
Готовились к первой агапе серьезно. О. Георгий получил благословение на нее у прот. Всеволода Шпиллера, который был тогда нашим «главным» духовником и после этого, отчасти, «виновником» наших агап. Тогда именно он, наряду с о. Таврионом, митр. Никодимом и о. Виталием Боровым, призывал к регулярному причастию, вплоть до еженедельного. Он же, как и они, причащал во все большие праздники и даже на Пасху (что в «абсолютно-истинно-православных» кругах сразу же было названо ересью).
Не помню, когда в нашем лексиконе впервые появилось слово «агапа». Но точно знаю, что о. Георгий нашел «исходный материал» для такой трапезы у С.И. Фуделя, в семье мечевцев Пестовых, в книге П. Соколова и в статье из «Журнала Московской Патриархии» о сербской «крестной славе», т.е. о том, как празднуют именины православные христиане в Сербии, хотя напрямую там слова «агапа» не было. Но сербским чином мы не ограничились. В конце концов, получилась довольно сложная программа. Воспроизвожу ее ниже с краткими комментариями.
Вступление (т.е. краткое слово о предстоящей встрече, ее причине и содержании).
1. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Царю Небесный и тропарь и кондак дня (в тот день — Обновление храма св. великомученика и победоносца Георгия в Лидде).
2. Отрывки из Ветхого завета, Евангелия, Апостола и краткое их обсуждение.
3. Благословение трапезы в благодарении за изобилие плодов земных (молитва своими словами).
4. Тропари «славы» (т.е. святым, имена которых носят присутствующие) и краткое слово о жертве и жертвенности (т.е. о подражании этим святым) по словам Священного писания «предоставьте тела ваши в жертву Богу» (Рим 12:1) и «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:13).
5. Молитва о благословении хлеба и вина как нашей жертвы Богу (в сербском Требнике: «Приими, Всещедре, жертву сию — т.е. обычные хлеб и вино — в пренебесный Твой жертвенник»).
6. Разрезание просфоры крест-накрест с напоминанием о Кресте Господнем и наших крестах (в сербском Требнике — благословение хлеба крестообразно).
7. Преломление частей разрезанной просфоры и затем окропление их вином с возгласом «Христос посреди нас!» и ответом «Аминь!» (В сербском Требнике — «И есть, и будет!». Далее в Требнике предлагается петь стихиру «Днесь благодать Святаго Духа нас собра», что мы и делали на последующих агапах). Предупреждение, чтобы никто не смущался этим единственным возгласом, взятым из чина евхаристии (т.е. чтобы никто не принял этого возгласа за знак совершения Евхаристии).
8. Отче наш.
9. Трапеза.
10. Благодарение (по окончании трапезы).
В листочке, который столь удивительным образом нашелся накануне 25-летия первой домашней агапы в нашем братстве, был и перечень имен предполагавшихся девяти участников (тогда зашифрованный, разумеется). Это мы с о. Георгием, его мама, Ольга Таяновская и ее подруга Наташа (сейчас — жена протоиерея Николая), Анатолий (сейчас — протоиерей); две студентки истфака МГУ — Елена (сейчас кандидат исторических наук, преподает в нашем Институте) и Марина (теперь монахиня в Толгском монастыре) — и Татьяна Андриковская.
Был и еще один участник этой трапезы, не вошедший даже в зашифрованный список (впрочем, он, кажется, вообще был приглашен в последний момент) — старший патриарший иподьякон Серафим Соколов (впоследствии — инспектор МДАиС, а затем — епископ Новосибирский и Бердский Сергий, † 20 октября 2000 г.). С его присутствием у меня связано единственное вполне конкретное воспоминание о той первой агапе. Узрев наши приготовления и, особенно, просфоры, Серафим несколько напрягся, но сам же разрешил это напряжение очень просто. Он взял наши вынутые просфоры со словами: «Дайте-ка, отцы, я их сам порежу — от греха подальше!». И порезал — ровными тонкими кусочками, как для запивки, после чего, я думаю, мы смело можем утверждать, что наша агапа была уже во всех смыслах далека от всякого греха.
Еще от той встречи осталось чувство покоя и, главное, естественности. Не было надрыва, сознания того, что мы делаем что-то особенное, исключительное, «не как у других». В этом смысле агапа родилась из всей нашей предыдущей жизни в церкви, как ее восполнение и, в то же время, как ее плод. Мне кажется, что только вследствие этого мы и смогли потом в течение 25 лет проводить агапы каждые 2 месяца, только значительно короче и проще, без какого-либо закрепленного чина, свободно, без дисциплинарных постановлений и специальных напоминаний. Именно так они проводятся и сейчас во всех наших братстких общинах-семьях и группах — в Москве, в других городах и даже странах. Это означает, что они возродились в церкви, потому что опять стали ей нужны.
