Преподобный Никодим Святогорец – учитель духовной жизни и маяк церкви
Предисловие к публикации
Сегодня мы предлагаем вниманию нашего читателя доклад известного итальянского исследователя восточной христианской традиции из братства Созерцания Иисуса в Каприата д'Орба иером. Илии (Читтерио) о прп. Никодиме Святогорце.
Для о. Илии, остро переживающего разделение церквей и стремящегося к его преодолению, прп. Никодим, явившийся для своего века «учителем духовной жизни и маяком церкви», т.е. человеком, сумевшим обрести новое вдохновение церковной жизни и передать его современникам и потомкам, делал это во многом обращаясь к современной ему западной, католической традиции, в то время также переживавшей серьезное обновление. По мнению о. Илии, прп. Никодим при этом не создавал никакого «синтеза двух традиций», наоборот, его труды свидетельствуют о ненарушенном в их глубине духовном единстве.
Делая свой доклад в Свято-Филаретовской высшей православно-христианской школе, о. Илия читал свой текст, сопровождая его устными комментариями, важнейшие из которых мы приводим в квадратных скобках. Нам бы хотелось обратить особое внимание на те его замечания, которые касаются различия исторической судьбы наследий прп. Никодима и прп. Паисия. Он показывает, что хотя оба учителя духовной жизни стремились к одному и тому же, – к тому, чтобы сделать предание живым и действенным через обращение к Писанию, наследию отцов, богослужению, частому причащению, Иисусовой молитве, – наследие прп. Паисия дольше сохранилось в истории и дало обильные плоды именно благодаря тому, что прп. Паисий стремился не к немедленному и широкому распространению своего опыта, но к его углублению. Те, кто читал текст о. Илии о прп. Паисии (см. статью иером. Илии «Учение прп. Паисия Величковского по письменным свидетельствам» // «Православная община», № 42. С. 61–82), знают, что то «углубление» и то «послушание», о котором говорится в предлагаемом докладе, – это не просто послушание духовнику, но именно взаимное послушание в общине. Сейчас, когда в определенных церковных кругах мы видим стремление к евхаристическому возрождению и частому причащению и своеобразную моду на Иисусову молитву, нам полезно знать и помнить, что подобное обновление традиции, хотя и дает свои быстрые всходы, оказывается, к большому сожалению, недолговечным без того углубления, которому учил и к которому стремился прп. Паисий.
Конечно, это не значит, что традиция прп. Никодима не ценна; мы уверены, что предлагаемый доклад о. Илии будет важен для всякого читателя не только в научном, но и в духовном плане, особенно учитывая то, что он сделан человеком, который, как это можно легко понять из текста, знает о чем говорит не только как ученый-патролог.
Иером. Илия (Читтерио)
ПРП. НИКОДИМ СВЯТОГОРЕЦ – УЧИТЕЛЬ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ И МАЯК ЦЕРКВИ
[Сегодня я хотел бы поговорить с вами о прп. Никодиме Святогорце с двух точек зрения: в первую очередь, как об учителе, наставнике духовной жизни, и с другой стороны – как о своеобразном маяке Церкви, т.е. как о свете, который до сих пор освещает церковь. Я сразу начну с истории, чтобы определить его место в ней.]
Прп. Никодим Святогорец (1749–1809), в миру Николай Калливурси (Kallibouvrtzh»), – безусловно, один из наиболее выдающихся людей Греции XVIII в. Косьма Влахос, первым из афонских монахов составивший историю Святой Горы, по праву писал о нем и его эпохе: «Для Афона XVIII век во многих чертах напоминает век XIV [а вы знаете, что в XIV в. крупнейшими фигурами были Николай Кавасила и Григорий Палама]: такое же смешение развалин и восстановления монастырей, спада и одновременно духовного возрождения монашеской жизни... Множество просвещенных людей, мудрецов и святых прославляют Афон XVIII в., особенно его второй половины. По своей значимости всех превосходит Никодим Святогорец, родом с о. Наксос, книгами которого, как обильным церковным источником и знаменитым достоянием нации, пользуются все благочестивые люди»1. Ему приписываются сотни произведений, среди которых труды по экзегетике, патристике, канонике, а также духовно-аскетические, агиографические, литургические и гимнографические произведения2. [Никодим – это источник, который позволяет увидеть богатство предания Церкви, т.е. обратиться к Никодиму – это все равно, что прикоснуться к живому источнику Церкви, к источнику воды, который может утолить жажду. Но здесь есть и третий момент, с которым я не согласен, потому что совсем не обязательно говорить, что человек является достоянием своего народа, своей нации, достаточно сказать, что это святой человек, что он живет в соответствии со всем богатством Предания и что он открывает это богатство всем, а не только своему народу. Но это уже мои комментарии, это не Косьма Влахос, потому что в тот век, когда писал Косьма Влахос, было очень важно подчеркнуть, что работы Никодима – это достояние его нации. Ведь мы не должны забывать, что в то время Греция находилась под турецким игом и не была свободной страной.]
Учитель духовной жизни
[Первый момент, который поражает:] Никодим вызывает восхищение в сознании верных, прежде всего, как учитель духовной жизни. [Т.е. не тем, что он комментировал Писание, публиковал труды святых отцов, издавал литургические тексты, а именно как учитель духовной жизни. И второй момент, который для меня стал отправным в моем исследовании, – это то, что за этим первым утверждением следует второе, следующее: книги, в которых Никодим предстает как учитель духовной жизни, – это книги, которые мы по большей части имеем благодаря итальянским авторам XVII в.] Интересно отметить, что в памяти народа и практике православия из его произведений наиболее запечатлелись сильно переделанные тексты итальянских авторов, таких как Паоло Сеньери (1624–1694), Лоренцо Скуполи (1530–1610) и Джованни Пьетро Пинамонти (1632–1703). Но прежде чем приступить к вопросу, связанному с этими адаптированными переводами прп. Никодима, постараемся определить его место в историческом контексте его эпохи.
Наиболее важное движение духовного обновления в период турецкого господства начинается на Афоне примерно во второй половине XVIII в. с банального, по крайней мере по своему предмету, вопроса. [Вопрос был несколько шокирующий, но само его содержание очень важно.] Тогда обсуждали, в какой день следует совершать благословение колива для поминовения усопших – в субботу или также и в воскресенье. Диспут проходил так горячо, что афонская община раскололась на две противоположные партии, которые оспаривали и критиковали друг друга. [Эта дискуссия спровоцировала отъезд нескольких монахов с Афона, доходило даже до драк, в которых несколько человек погибло.] Однако ставка в игре была куда выше, нежели представляется на первый взгляд. По сути, речь шла о поиске корней собственной духовной и культурной самобытности, без чего невозможно было дать удовлетворительный ответ на новые запросы времени. [Это очень важный момент: как понимать предание? Рассуждения были такого рода: в предании, в традиции, воскресенье посвящено празднику Воскресения Христова; вы знаете, что в воскресенье не совершаются коленопреклоненные молитвы, – именно для того, чтобы показать радость Воскресения. В субботу же можно было поминать усопших. Вопрос о различии субботы и воскресенья в предании не был таким уж важным, но этот диспут резко распространился на все вопросы, связанные с преданием. Практически речь шла о следующем.] Партия «коливитов», одним из наиболее авторитетных представителей которой был прп. Никодим, [предлагала жить в соответствии с преданием церкви, с более живым участием в богослужении и таинствах,] ратовала за возврат к истокам, предлагала сакраментально-литургическую переоценку предания, призывала к более частому причащению, связывала веру с литургической практикой и распространяла на всех идеал внутренней жизни, центром которого является сердечная молитва и постоянное обращение к Писанию и отцам. [Заметим в скобках: каждый раз, когда в церкви возникает какой-то момент, связанный с обновлением, оживлением церкви, всякий раз речь идет об этом: о возвращении к Писанию и отцам и о сердечной молитве, а с другой стороны, – о том, чтобы оживить, освежить восприятие богослужения. Но нельзя сказать, что в то время (как и сейчас) эта идея вызвала бурю восторгов. Приходилось бороться за то, чтобы жить этим и распространять эту идею. Самого прп. Никодима Константинопольский патриархат никогда не осуждал, никогда не отлучал от церкви, но другие его коллеги-монахи были отлучены. И Никодиму пришлось много пережить из-за своих идей. Как видите, история повторяется, но все это – в скобках.] В то время все большее влияние приобретала обновленная практика исихастской аскезы, которая рассматривалась как обобщение и концентрация всего догматического и мистического видения Православной церкви. [Здесь надо сказать, что за всем этим – Писание, отцы, литургия – стоит сознание как церковное, так и народное. Как может народ, находящийся под игом не только политическим, но и культурным и т.д., как может народ в таких условиях вновь почувствовать свою идентичность как народа, как он может обрести радость и гордость от принадлежности к церкви, – к церкви, которая находится в столь плачевном состоянии, которая разрушена. Как он может это сделать иным образом, нежели возвращаясь к тем корням, о которых мы говорили? В числе первых книг, которые Никодим редактировал, были Добротолюбие и брошюра, которая называлась О частом причащении.] В то время, в связи с весьма насущной и широкой потребностью в интеллектуальном и духовном обновлении греческой нации, подобный идеал переживался не только индивидуально или как относящийся только к монашеству, но и как общее достояние церкви и всего народа. Об этом свидетельствуют многочисленные публикации святоотеческих и литургических текстов тех лет, сборники духовных канонов, – публикации, предпринятые именно с целью поддержки и распространения этого идеала обновления в духе верности Преданию.
Прп. Никодим с большим драматизмом переживал культурные и духовные нужды своей эпохи, хотя и не имел точного представления о происходящих исторических и социальных изменениях. Зато он осознавал те последствия, которые они оставляют в душах людей, в церкви. Любовь к своему народу и к церкви вдохновила его вступить в борьбу за то, чтобы те сокровища веры и мудрости, которые он сам открывал, намереваясь вернуться к подлинному Преданию Церкви, стали достоянием народа и церкви. Нужно сказать, что при всем разнообразии своей литературной продукции, Никодим никогда не выходил за рамки чисто религиозной области. Он истолковывал, переводил и создавал труды в области экзегетики, патристики, аскетики, каноники, агиографии, литургики, гимнографии – в таком объеме, что по разносторонности его познаний эти труды могут быть названы «Афонской библиотекой». Он следил за их изданием, но никогда не занимался написанием литературных эссе или богословской полемикой. Он также не писал систематических богословских произведений и не создавал оригинальных сочинений. В этом смысле исключением является, наверное, его Энхиридион – плод тщательного переосмысления святоотеческого аскетического учения. Представляется, что Никодим, в сущности, хотел действовать как свидетель и хранитель предания. Его самобытность проявляется во введениях, примечаниях, дополнениях и исправлениях, которыми он непременно снабжал свои тексты. Подчеркнутое предпочтение современного греческого языка, его простой и спокойный стиль, а также ясность изложения обнаруживают главный дидактический замысел, который им движет: дать всем верным возможность научаться, укрепляться в вере; противопоставить христианскую мудрость новым рационалистическим и либеральным идеям европейского просвещения. Представляется, что прп. Никодим адресовал свои произведения прежде всего мирянам и клиру, а не монахам [хотя сам был монахом]. Такое предпочтение не выражено в каких-либо конкретных заявлениях, но все же в его трудах духовно-аскетического характера и введениях к патристическим и экзегетическим трудам явно звучит постоянное беспокойство за верных православных и намерение открыть всем путь совершенствования. [Желание, которое им движет, – открыть всем сокровища предания, и в первую очередь то, что он называет путем совершенствования, который потом становится путем сердечной молитвы, который питается Писанием и святоотеческим преданием и «оживляет» литургию.] Никодим хотел открыть всем сокровища монашеской жизни. Здесь мы видим также его отличие от его знаменитого современника Паисия Величковского, который всегда сопротивлялся распространению текстов отцов Добротолюбия за пределами монастырей3. [Оба были монахами, оба трудились для обновления предания и духовной жизни, но совершенно с разной перспективой, с разных точек зрения. Создается впечатление, что Паисий боялся распространения текстов, опасаясь, что они будут неправильно поняты. Он все время говорит, что если у тебя нет духовного наставника, ты не можешь идти по этому пути. Самая суть позиции Паисия в том, что в духовной жизни ничего нельзя достичь без послушания. Никодим же говорит как будто совершенно противоположное: у всех есть право и долг пройти по этому пути совершенствования и достичь святости; любой человек, где бы он ни жил, сколько бы ему ни было лет, чем бы он ни занимался, любой человек должен научиться практике непрестанной, сердечной молитвы, потому что без этого невозможно прийти к святости. Но ведь Никодим тоже знал, что без послушания это невозможно! Каков же его ответ? Он говорит так: живя в миру, ты можешь быть лишен такого духовного наставника, который всегда был бы под рукой, с которым можно было бы посоветоваться. Таким образом, опыт послушания ты должен проживать в богослужении. И если вы задумаетесь над этими словами, то увидите, что в самой глубине эти две позиции сходятся, но нужно достичь этой глубины. Т.е. взгляды различны, но суть та же. В истории же с Никодимом и открытием им всем желающим практики сердечной молитвы и возможности участия в таинствах произошло следующее. С течением времени подобная ориентация как бы ослабла. Почему? Потому что вместо того, чтобы держать рядом эти две реальности: литургию и сердечную, внутреннюю молитву, вместо того, чтобы сохранять их рядом, на одной плоскости, начался перекос в сторону литургии и таинственной жизни в ущерб жизни внутренней. И в результате в течение примерно полувека весь этот смысл потерялся, и уже следующие поколения были вынуждены открывать все заново. С Паисием же что случилось? Вот он, не хотевший распространять монашескую практику и стремившийся, чтобы все это оставалось внутри монастырских стен, он как бы пошел вглубь, и в результате это начавшееся с него обновление, это движение распространилось и сохранилось на более длительный срок. Вы, русские, можете подумать о влиянии, которое имела Оптина пустынь, корни которой лежат именно в Паисии. Что же получается? Эта практика не распространилась, а углубилась, но именно потому, что она углубилась, она продлилась дольше и потом распространилась. Мы можем сказать, что так действует история, потому что в истории нет ни одной позиции, которая не заключала бы в себе риска, риска падения, риска неудачи. Это относится и к личной жизни. У всех бывают моменты, когда вы чувствуете, что сердце ваше горит и вы испытываете любовь к Господу, вы испытываете любовь к ближнему, вы можете смело исповедовать свою веру и чувствуете, что вот оно, вот это – жизнь. Но если вы хотите, чтобы это продолжалось, не думайте так, что это будет продолжаться вечно. Т.е. когда что-то хорошее происходит, нужно всегда сомневаться в себе самом, говорить, что я этого не заслуживаю. И тогда, может быть, это останется с вами навсегда. Но если Вы об этом забудете, то раньше, чем вы ожидаете, все может раствориться в воздухе: мы называем это «ноги в воздухе», т.е. подножка.] Никодим открыто поддерживал ту мысль, что «непрестанная молитва» не только может, но и должна практиковаться всеми без различия4. Для тех, кто не находит личного духовного наставника, активное участие в таинственной и богослужебной (сакраментально-литургической) жизни церкви, всегда необходимое, приобретает еще большую важность, так как помогает преодолеть те неизбежные преграды и опасности, которые встают на пути любого духовного искания. В таком контексте более понятно живое желание прп. Никодима призвать всех верных к практике непрестанной молитвы в тесной связи с обновлением практики таинственной и богослужебной (сакраментально-литургической) жизни. Именно в этом прп. Никодим распознает приметы времени. Литургическая практика и сердечная молитва становятся двумя фундаментальными столпами, на которых можно структурировать всю духовную жизнь в попытке вновь приблизиться к живой силе Предания. Показной обрядовости сакраментальной (таинственной) практики и некоторой нравственной вседозволенности народа, как и определенному монашескому кругу, который довольствуется соблюдением правил, Никодим противопоставляет полную переоценку таинственного и сакраментально-литургического измерения <церковной жизни> с акцентом на потребность в аскезе и сердечной молитве. К этому своеобразному синтезу народной духовности (который впоследствии, при переносе акцента на сакраментальность в ущерб аскетическим потребностям монашеского типа, потеряет силу) прп. Никодим пришел под определенным влиянием латинской традиции. [Вот за эту гармонию между ценностью литургии и соотношением чтения Писания и отцов мы можем сейчас похвалить Запад. Это может показаться странным, поскольку Запад всегда ругают, но сейчас мы можем его похвалить: Никодим пришел к этой гармонии под влиянием итальянской духовности XVII в. Во всех опубликованных им произведениях он никогда не называл себя автором. Если же вы возьмете издания прп. Никодима кон. XIX–нач. XX в. и нашего времени, то вы везде найдете имя Никодима как автора. Думали, что Никодим был слишком смиренным, чтобы ставить свое имя на этих произведениях, в то время как в действительности святые не нуждаются в ложном смирении, они намного более искренни. Дело просто в том, что он все время берет за основу текст, который действительно не его, а потом над этим текстом работает, усовершенствует его, адаптирует, комментирует.]
Уже современники прп. Никодима констатировали зарубежное происхождение некоторых его трудов, а его противники – и тогдашние, и сегодняшние – считали и считают это поводом для критики5. [На самом деле никто точно не знал, чьи же это были тексты. Некоторых авторов текстов открыл я.] Во избежание недоразумений нужно сразу же сказать, что прп. Никодим, как показывают первоначальные заголовки первого издания, никогда не выдавал себя за автора этих текстов. Зато последующие издатели были не столь щепетильны, и, может быть по невежеству и незнанию настоящего автора, приписали самому прп. Никодиму авторство нескольких произведений, как это случилось с Аоратос Полемос (Невидимая брань), побуждая тем самым последующих критиков к резким выводам6. [Повторю, что прп. Никодима иногда изображали как человека, который скрывал себя самого за маской смирения, но в действительности он в этом не нуждался! Т.е. он был настолько, можно сказать, правильным, настолько честным и настолько смелым, что ему совершенно не нужно было подтасовывать карты, и только последующим издателям это понадобилось. В православном мире были и есть авторы, очень тяжело, сложно относящиеся к прп. Никодиму. Его обвиняют в том, что он списал свой труд, т.е. что это плагиат. Кто-то даже сказал, что это было литературное пиратство, и сегодня ему за это пришлось бы заплатить 10 тысяч рублей штрафа, в то время как ничего подобного не было: Никодим был очень честен, и только уже в последующие века возникли какие-то проблемы. Поэтому нам надо вернуться к первому изданию его текстов и понять, что же происходило.]
Речь идет о получивших широкое распространение текстах, адаптированных и опубликованных анонимно. Сейчас я веду речь о трех из них. Это Gumnavsmata pneumatikav (Венеция, 1800) – перевод книги Духовные упражнения св. Игнатия Джованни Пьетро Пинамонти (1632–1703); Exomologitavrion hjvtoi biblivon yucwfelevstaton (Венеция, 1794) – труд, составленный на основе двух произведений Паоло Сеньери (1624–1694), а именно Опытный духовник и Опытный кающийся; Aovrato» povlemo» (Венеция, 1796) – перевод Невидимой брани Лоренцо Скуполи (1530–1610).
«Гимнасмата» представляет из себя перевод с поправками: многочисленными добавлениями, изъятиями и изменениями, уточнениями и примечаниями, что ясно показывает заглавие напечатанного в Венеции в 1800 г. тома Духовных упражнений св. Игнатия о. Джованни Пьетро Пинамонти, иезуита из Пистойи, спутника по проповеди более известного о. Паоло Сеньери. [Некоторые авторы считали, что это перевод «Духовных упражнений» Игнатия Лойолы, но так как у Игнатия Лойолы они занимают 50 страниц, а упражнения Никодима – 400, считали, что он изменил все, поэтому его произведение является оригинальным, в то время как на самом деле все совсем по-другому.] Текст подразделен на медитации, испытания и чтения. Медитации, из 41 существующих в книге Пинамонти, у Никодима сводятся к 34 и подвергаются перестановкам. Только одна медитация не находит эквивалента у Пинамонти – 23-я, относящаяся к жизни Христа в послушании, труде и любви к Господу в течение тех лет Его жизни в Назарете, которые для нас сокрыты. Другие три подвергаются некоторым изменениям: в 10-й (о приговоре грешников к мучениям в аду) вводится отступление, направленное на то, чтобы привести грешников к раскаянию, и в 31-й (о страданиях Христа на кресте) изложение темы страдания св. Сердца Иисусова заменено на размышление о ‘семи словах Христа на кресте’. Что касается испытаний (вопросов для проверки усвоения материала – Прим. пер.), Никодим помещает их все в одном месте, хотя все они взяты из текста Пинамонти. Чтения же воспроизводят отрывки из «уроков» другого произведения Пинамонти – «Прямой путь к Небу с указанием препятствий на нем и путей их преодоления. Отрывок из книги Духовные упражнения в 10 уроках». Из этих 10 уроков прп. Никодим переводит полностью 8, исключая 3-й – о препятствии, которое причиняет здоровью недостаточное внимание к ’грехам нечестия’ (плотским грехам – Прим. пер. ), и 8-й – «О вреде, который причиняет здоровью жестокость к ближнему». Что касается последнего, прп. Никодим ограничивается изменением заголовка, беря его из другого произведения Пинамонти – «Верующая в уединении. Произведение, в котором монахиням и всем, кто жаждет изменить свое духовное состояние, рассказывается, как практиковать Духовные упражнения св. Игнатия, чтобы достичь плодов», а именно из последней медитации, которая называется «О том, как сохранить плоды Упражнений». В остальном из этого произведения прп. Никодим взял три медитации: 2-ю – ‘О цели сотворения человека’, 21-ю – ‘Об обрезании Христа’ и 22-ю – ‘О поклонении волхвов’.
В целом перевод прп. Никодима достаточно точно следует тексту Пинамонти, но в нем есть самостоятельные рассуждения и отступления, по крайней мере в части медитаций. Тон же их мягче и спокойнее. Вставка текстов из Писания и отцов смягчает психологическое акцентирование Пинамонти, особенно когда проповедник в своем рвении сгущает краски, как, например, в медитациях о смерти и о приговоре грешникам и адских муках. Сказывается разница между Пинамонти и прп. Никодимом, как между проповедником и писателем: первый использует зажигательный тон, доводы, вызывающие горячую и немедленную реакцию; второй продолжает в более мягких тонах и образах, приводя тексты, которые убеждают читателя в результате вызванных ими размышлений.
Перевод Ирины Волковой под редакцией Леонида Василенко
(Окончание в следующем номере)
1 К. Влахос. @H Cersovnhso» tou’ aJgivou #vOrou» #Aqw kai; aiJ ejn aujth’/ monai; kai; oiJ monacoi; pavlai te kai; nu’n. Melevth iJstorikh; kai; kritikh.v Volos, 1903. С. 110–111.
2 См. Stiernon. DS 11(1981). Сol. 234–250; Karaisaridis. Sf+ntul Nicodim Aghioritul тi activitatea sa +n domeniul liturgic // Studii Teologice 39, 1 (1987). С. 6–66; 39, 2. С. 6–80; Citterio. L’orientamento ascetico-spirituale di Nicodemo Aghiorita. Alessandria, 1987.
3 «Святоотеческие писания, особенно те, что учат послушанию, трезвению разума и безмолвию, вниманию к умной молитве, т.е. молитве, совершаемой умом, сведенным в сердце, подходят исключительно для монашеской дисциплины, но не для всех православных христиан в целом. Поэтому богоносные отцы, когда выражают учение, относящееся к такой молитве, подчеркивают, что его принципом и нерушимым фундаментом является истинное послушание, из которого рождается истинное смирение. А смирение защищает практикующих такую молитву от любой ошибки, неизбежной для того, кто сам становится учителем для самого себя. Для живущих в миру абсолютно невозможно достичь монашеского послушания и совершенного отречения от всего, от собственной воли и от видения вещей определенным образом… Практика такой молитвы была совершенно неведома живущим в миру. Сейчас же, когда писания отцов будут опубликованы, не только монахи, но и весь христианский народ будет с этим знаком. Поэтому я беспокоюсь и тревожусь по вышесказанной причине – т.е. за тех, кто, не имея руководителя, по собственной инициативе станет практиковать эту молитву, – подобные автодидакты будут совершать ошибку, от которой Христос Спаситель защищал Своей благодатью хотящих спастись…» (из Второго письма Феодосию. См. Citterio. La scuola filocalica di Paisij Velichkovskij e la Filocalia di Nicodimo Aghiorita. Un confronto // T. Spidlik, K. Ware, E. Lanne, M. Van Parys и др. Amore del bello. Studi sulla filocalia. Atti del «Simposio Internazionale sulla Filocalia» (Pontificio Collegio Greco, Roma, 16-18 novembre 1989). Comunitа di Bose-Magnano, 1991. С. 184.
4 См. у Никодима: Filokaliva. Т. 1. Афины 1957. Предисловие. С. XXIII–XXIV; Aovrato» povlemo», Афины 1965. С. 96. Sumbouleutiko;n ejgceirivdion. Волос, 1969. С. 127–129. См. Citterio. L’orientamento ascetico-spirituale di Nicodemo Aghiorita. Alessandria 1987. С. 269–271.
5 Представляя афонские кодексы (рукописи), митрополит г. Корыца Евлогий (Курила), отмечал, что уже Феодорит из Яннины, первый в ряду оппонентов Никодима, осуждал западное происхождение некоторых из его произведений. См. Е. Курила. Istorivai kai; anevkdota tou’ Agivou Orou» eranisqevnta ek tw’n perigrafevntwn kwdikw’n // QEOLOGIA 26 (1955). С. 37–42. В качестве более современного примера см. Хр. Яннарас. Orqodoxiva kaiv Duvsh sthv newvterh Ellavda. Афины, 1992.
6 См. острое суждение Жилле против Ходжа в его рецензии на книгу Unseen Warfare being the Spiritual Combat and Path to Paradise of Lorenzo Scupoli as edited by Nicodemus of the Holy Mountain and revised by Theophan the Recluse (Невидимая брань, являющаяся Духовной битвой и путем в Рай, Лоренцо Скуполи, изданная Никодимом Святогорцем и исправленная Феофаном Затворником) переведенную на английский с русского текста Феофана Е. Кадлубовским и Ж.Е.Н. Палмером, с введением Х.А. Ходжа. Лондон, 1952: «Первое предложение на суперобложке: «Невидимая брань – один из самых благочестивых трактатов православной словесности». А последнее предложение Введения говорит, что Невидимая брань – это «подлинно православное произведение». Я не могу с этим согласиться. Эта книга – продукт литературного и духовного пиратства». См. Соборность 12 (1952). С. 584–586.
