Введение в таинствоводство (мистагогию)

Недавно издательством Свято-Филаретовской высшей школы были выпущены катехизисы, написанные магистром богословия свящ. Георгием Кочетковым — «В начале было Слово»: катехизис для просвещаемых и «Идите, научите все народы»: катехизис для катехизаторов. Эти катехизисы предназначены для проведения второго этапа оглашения, с древности называемого «просвещением». Согласно православной традиции, за вторым этапом, заканчивающимся в нормальном случае Крещением или первым сознательным участием в Евхаристии и причастием, должен еще следовать завершающий, третий этап оглашения (таинствоводство или мистагогия), совпадающий для нововоцерковленных со Светлой седмицей, в течение которой они ежедневно участвуют в Евхаристии и таинствоводственых беседах, в которых делается акцент на догматах и таинствах Церкви (хорошо известны у нас подобные беседы свт. Кирилла Иерусалимского).

В настоящее время катехизисы третьего этапа оглашения, состоящие, как и катехизисы второго этапа, из 16 тем, готовятся о. Георгием к печати. В качестве их анонса, а также в помощь оглашаемым третьего этапа и их катехизаторам, мы публикуем первую, вводную беседу этого цикла.

Как хорошо, что сегодня все новокрещеные одеты в белые рубашки! Так делайте всю неделю. Но и приходя в эти дни на литургию, в храмы, как и на беседы таинствоводства, надевайте свои белые крестильные рубашки и потом проходите тихонечко, не толкаясь, вперед на служение и причастие. Конечно, в храме могут быть люди, которые вас здесь не поймут, но вам не надо, как говорится, «отстаивать свои права»: если кто-то другой захочет во что бы то ни стало причаститься первым, — пропустите этого человека перед собой. В нормальном же случае подразумевается, что человек в белой одежде — это новокрещеный, и поэтому его надо пропускать вперед. Начавшаяся неделя — единственная в вашей жизни, когда в храме у вас есть эта привилегия.

Сегодня у нас трудная тема, может быть, самая трудная… Но ее трудность будет заключаться лишь в том, что вы познакомитесь со многими новыми понятиями и, значит, с новыми терминами. Пока это вам непривычно. Вы раньше не сталкивались с ними, поэтому их хорошо было бы записать, так как потом новые слова будут произноситься уже без пояснений.

Записывать все подряд, даже если вам будет казаться, что это очень важно, не надо: и не успеете, и только мысль потеряете. Как и на втором этапе оглашения, важно, чтобы вы проследили только какие-то центральные моменты, а все тонкости, нюансы — по возможности. Записывайте в первую очередь те термины и определения, которые вы сами найдете нужными, но лучше — только самые важные формулировки, без которых вам дальше слушать будет трудно. Их очень мало. Впрочем, я понимаю, что всегда хочется вместить больше, больше, больше, а прочесть эти вещи, действительно, почти нигде до сих пор невозможно.

Если кому-то будет плохо слышно, или если вы захотите, чтобы я повторил что-то принципиально важное, или если вы что-то не поняли — в любом случае поднимите руку. Ведь наша задача — не просто быстрее закончить, а достичь цели, которая заключается в том, чтобы вы усвоили главные вещи в таинствоводстве. Второстепенные — не обязательно, главные — обязательно, ибо они вам очень пригодятся. Конечно, вам будет сложновато, особенно поначалу, но потом, как и на втором этапе, вы привыкнете и все пойдет гладко.

И тут я хочу напомнить, что всем вам будет полезен автореферат моей диссертации, который называется «Возможная система оглашения в Русской православной церкви в современных условиях» (в кн. «В начале было Слово». М., 1999), ибо там в приложениях есть, в частности, списки литературы, необходимой во время таинствоводства. Для вас сейчас особенно важен пункт первый — «В пределах таинствоводственной недели». Там вы узнаете, что можно в это время читать. А несмотря на недостаток времени и сил, вам все-таки нужно будет что-то читать. Что именно? В первую очередь, было бы очень хорошо, если бы вы прочли всё Евангелие от Иоанна и книгу Деяний, которые прежде нами читались мало. Да, мы брали во время второго этапа оглашения цитаты из этих книг, но их было совсем не много. В целом же мы эти книги не читали, ибо это чтение очень уместно именно на третьем этапе.

Если вы помните, на пасхальной литургии читается именно начало Евангелия от Иоанна и начало Деяний святых апостолов. Это не случайно, это указание на то, что в древности таинствоводство было связано с чтением как раз этих книг. Вот и вам за неделю нужно будет прочитать Евангелие от Иоанна и Деяния.

В списке еще обозначены 1-е Послание апостола Петра и некоторые другие книги Нового завета. Понадобится вам и книжка русифицированных текстов богослужения, выпуск 1-й.

Известно, что есть люди, которые с трудом воспринимают на слух такие вещи, о которых говорится на таинствоводстве. Им надо об этом подумать и, может быть, дополнительно что-то почитать. И хотя прямой литературы на эти темы почти нет, но очень близкая по духу и по смыслу, конечно, существует: мы же здесь не какие-то первооткрыватели.

Так, есть книжечка отца Александра Шмемана, известного американского православного миссионера и богослова нашего времени, который сравнительно недавно скончался, — «Таинство и православие», или «За жизнь мира» (фактически это одна книжка в разных вариантах). Она нужна особенно тем, кому будет не очень понятен наш разговор о литургических таинствах, т.е. таинствах жизни Церкви. Таковые уже получат какой-то необходимый минимум в том направлении и духе, которые нужны именно на уровне таинствоводства. А по догматам, по таинствам веры Церкви, можно было бы взять книжку «Как мы веруем» архиепископа Павла — это тоже один из современных церковных деятелей и богословов, который возглавлял Финскую православную церковь.

Еще я попрошу всех не забывать, что в приложении к «Возможной системе оглашения» дается программа всех таинствоводственных встреч. На каждой из них мы будем проходить по две, три, четыре темы. Ежедневно обязательно прочитывайте заранее всю программу всех предстоящих тем таинствоводства и продумывайте их. Что-то вам будет совсем непонятно, что-то немного понятно, а что-то понятно вполне. Что-то не вызовет никаких вопросов, а что-то, наоборот, окажется сплошным вопросом. Вот с таким потенциалом, с такой подготовкой и приходите, чтобы во время беседы вы могли на какие-то свои вопросы сразу получить ответы, а какие-то вопросы задать, но так, чтобы в итоге вся программка 3-го этапа оглашения была для вас ясна хотя бы в принципе.

Сегодня у нас будет разговор о таинствах вообще. Поскольку мы будем заниматься введением в таинственную, мистериальную жизнь, постольку мы сначала должны понять в целом, что такое таинства в жизни христианина, как они подразделяются и какова обычная, «нормальная» структура в их действии. Мы не могли об этом говорить прежде, потому что почти все вы прежде в таинствах еще не участвовали. Очень немногие из вас во время оглашения причащались, исповедовались, участвовали в каких-либо других таинствах. Даже крещеные в своем большинстве еще не участвовали в таинствах, потому что они, хотя и были крещены, но церковными людьми не были.

Итак, сегодня наша встреча посвящена только тому, что будет вступлением в таинствоводство. Вначале мы будем говорить о жизни человека в Боге, по его личной вере во Христа, и о церковных таинствах. Потом коснемся вопроса о таинствах веры Церкви и ее полных членов и о таинствах ее и их жизни, т.е. о богословии и богослужении Церкви и в Церкви. Будем говорить и о всяком таинстве как мистериальном онтологическом акте и как историческом сакраментальном процессе, а также о «нормали», или структуре всех таинств. В заключение поговорим об их дарах и плодах.

Сегодня вы должны будете получить объемное и полное представление о таинствах. Постарайтесь быть особенно внимательными, потому что от того, поймете ли вы то, о чем сегодня пойдет речь, или не поймете, будет зависеть все дальнейшее прохождение вами цикла таинствоводственных бесед. Доступной для вас литературы, как я уже сказал, почти нет, и вам придется внимательно слушать то, что будет говориться.

Можно снова рекомендовать вам сегодня особо обратить внимание на термины, потому что они будут повторяться и в дальнейшем. Для первого раза это довольно большое количество терминов, потом их будет значительно меньше, и так как это, в основном, греческие или латинские слова, не все из которых вам известны, я и рекомендовал бы вам их записывать. Впрочем, не отключайтесь и от последовательности самой беседы, ибо тема, которую мы сегодня начинаем, потребует нашего внутреннего диалога.

* * *

Жизнь человека в Боге по личной вере во Христа и церковные таинства

Итак, мы начинаем беседы 3-го этапа оглашения — важную часть всего таинствоводства, или, по-гречески, мистагогии, что и означает «введение в таинства». «Таинство», по-гречески, — «мистирион», а посвященный в них, «таинник» — «мист».

Вообще говоря, современный человек, когда слышит слово «таинство», довольно плохо его понимает. А если и понимает, то сразу относит сферу таинств к тому, что совершается только в особом времени и пространстве, к тому, что плохо понятно, что некоторым кажется даже чем-то мистифицированным, что совершает один лишь особо посвященный в это человек, священник, где-то в глубине храма, в алтаре. На самом же деле христианское таинство и, следовательно, все таинствоводство, как и вся мистериология и сакраментология (от латинского слова сакраментум — «таинство», которое здесь — скорее таинстводействие как форма, обряд таинства), говорит нам об определенном духовном опыте, лежащем, действительно, на большой глубине, об опыте церковной и, одновременно, личной веры и жизни.

Тут я должен сказать, что на самой глубине Церкви существует только одно-единственное трансцендентное, трансцендентальное и экзистенциальное таинство, которое в Церкви, как бы оно в жизни ни воплощалось, всегда едино (уникально) и единственно. Это — жизнь Человека в Боге, по его личной вере во Христа. Поэтому в Священном писании нам говорится о едином таинстве Спасения человека и мира — через таинства Боговоплощения, Креста и Воскресения Христа. «Бог стал Человеком, чтобы Человек стал Богом», — так говорили в церкви на протяжении многих веков, начиная с конца II в., со св. Иринея Лионского. Это принцип, из которого с древнейших времен исходили святые отцы и в своей жизни, и в своей вере, и в своей проповеди, и в своем богопознании, и в своем благодарении.

Надо, однако, заметить, что любое из этих таинств — скорее духовная, богочеловеческая, церковная и личностная тайна, чем собственно таинство, которое онтологически целостно описывает нам нашу веру и жизнь в Церкви, призывая нас к их совершенству через живые идеальные примеры, подобия, вместообразия (реальные образы) такой веры и жизни. Правда, тут, может быть, особенно уместно вспомнить, что в отличие от русского языка как в греческом, так и церковнославянском языках слова «тайна» и «таинство» звучат одинаково, или совершенно омонимично.

Итак, первое, что вам нужно понять, это то, что есть единое и единственное экзистенциальное таинство жизни человека в Боге, ибо все мы как члены Церкви живем в Нем, по нашей личной вере во Христа. Именно здесь-то мы и сталкиваемся с какой-то реальностью, или какими-то реальностями — собственно таинствами церковной и личной веры и жизни, которые не открываются неверующему сознанию, как и всем тем людям, которые лично с таинствами еще не встречались, которые не живут в полноте церковной жизни, может быть, даже и будучи крещеными или по-своему верующими. Самый простой пример — оглашаемые 1-го и 2-го этапов. Они все — уже верующие люди, но если они не причащаются и, тем более, не крещены, то они этого опыта не имеют, хотя многое предчувствуют. Если их допустить к таинствам, то будет беда, ибо свершится большой грех, который называется профанацией таинства.

Ведь есть святые таинства, и есть нечто им противоположное. Подумайте, что противоположно таинственному опыту и действию человека? Наверное, некий профанный опыт и профанация. Когда говорят «профанация», это означает то, что противоположно таинственному «освящению». Вот, есть освящение и освящённая, священная, святая, сакраментальная и (или) сакральная реальность жизни, а есть реальность профанная, оторванная от Бога, или оскверненная. Святому противостоит профан. Мы, к сожалению, часто употребляем это слово неправильно, думаем, что профан — это тот, кто просто ничего не знает. А в древности профаном назывался непосвященный в таинства человек, который, действительно, не имеет знания, но только под этим знанием подразумевалось знание таинственное, знание святого пути, прежде всего его «длины», а не какое-то иное знание — научное, житейское и т.п.

Так вот, освящающим и святым таинствам противостоит их профанация, не в расхожем, бытовом, а в глубоком, мистическом и (или), точнее, мистериальном смысле. Но вновь упомянув о различии мистического и мистериального опыта христианской жизни, я должен еще что-то сказать о различии между таинствами и обрядами.

Божественные Тайны, богочеловеческие таинства и человеческие обряды

Любые таинства, будучи по основе своей церковными, личностно-церковными, должны быть богочеловечными. Все то, чем регулярно, постоянно, разумно и осмысленно живет Церковь, — в нормальном случае богочеловечно и экзистенциально-жизненно. Это относится и ко всем онтологическим таинствам: и таинствам веры Церкви, и таинствам ее жизни, жизни и веры как церковной, так и личной. Эти таинства тоже всегда имеют как видимую, так и невидимую стороны. Вот прямо божественными и целиком невидимыми являются не церковные, как экзистенциальные, так и онтологические, таинства, а Божьи Тайны. Таинства же, всегда имеющие элемент видимый, человеческий, ввиду их воплощённости, всегда имеют то, что называется церковный обряд, или чин, т.е. подобающую форму всего таинстводействия.

Таким образом, мы здесь видим как минимум три стороны: во-первых, есть видимый обряд, чин, чинопоследование, форма таинства, во-вторых, есть сами таинства, как экзистенциальные и трансцендентальные, так и идеально-онтологические, которые богочеловечны и видимо-невидимы, и в-третьих, есть те или иные, но всегда невидимые Божьи Тайны.

Повторю. Божья Тайна — это то, что происходит и действует целиком от Бога и что может открываться нам Богом в Церкви через обряд, форму и формулу таинства в самом таинстве, и что с приростом, как бы с прибылью, целиком возвращается от Церкви к Богу. А обряд и форма таинства — это то, что целиком и полностью исходит от человека, то, что мы по-человечески, по духу и плоти, духовно, душевно и телесно совершаем, формируем и формулируем ради Бога. Сами же таинства — это особое экзистенциальное, и (или) трансцендентальное, и (или) идеально-онтологически мыслимое и умопостигаемое пространство встречи Бога и человека, божественного и человеческого, где Бог может что-то делать ради нас и где мы можем что-то делать ради Бога.

И еще раз: Божья Тайна — это то, что Бог, исходя из Себя, делает ради нас, по нашей силе веры, надежды и любви. Обряд — это то, что мы делаем ради Бога. Сами же мистические и мистериальные таинства лежат где-то «посередине», в месте встречи и общения того и другого в особом времени и пространстве. Это нечто не целиком божественное и не целиком человеческое. Это именно богочеловеческая, церковная, внутренняя и внешняя, видимая и невидимая, и особенно загадочная знаково-иероглифическая и умопостигаемая реальность, которая образует и реализует некую взвешенную норму и гармоническую форму церковной человеческой и космической, вселенной жизни.

Многие часто путают все эти реалии и могут, например, сказать: я прошел обряд крещения. Конечно, во всяком таинстве есть место и обряду, но нам сразу режет слух, когда человек свидетельствует только об этой формальной, внешней стороне таинства Крещения, хотя эта сторона и остается неотъемлемой в таинственной жизни. Ведь если Крещение было таинством, то это не только и не столько обряд. А если крещение было только обрядом, то это не было христианским Крещением в его полноте, а лишь неким омовением, может быть, и благочестивым, но не более. Здесь нужно быть очень внимательным.

Итак, мы призваны что-то делать ради Бога, для Бога, служа Богу, и мы это делаем по-человечески, что выливается в какую-то форму, которую мы и называем обрядом. Но мы знаем о действии Божьем в Церкви, о том, что Бог делает со Своей Церковью, со Своим миром, с членами Церкви, с каждым из нас. Это то, что только Бог может делать. Это и есть область божественных Тайн. Это и есть область божественной мистики, это реальность всегда уже не просто мистериальная, а мистическая, таинственная, а не таинственная. Вот поэтому-то богочеловеческую реальность идеально-онтологических таинств мы чаще всего называем не мистической, а именно мистериальной, не таинственной или тайной, а таинственной.

Так что есть некие тонкости в терминологии. Но люди очень часто путаются и не различают мистическое и мистериальное, тайное и таинственное, сакральное и сакраментальное. Думаю, что можно уже на слух улавливать это пусть и непросто определимое, но реальное различие. Так как эти понятия довольно сложны, их часто не очень строго употребляли и употребляют даже в церкви.

Итак, нам важно в первую очередь, что есть реальность мистическая, касающаяся Божьих Тайн, есть область мистериальная и есть область обрядовая. Вот это — как бы три слоя одной и той же церковной жизни. Жизнь — едина. Как дух, душа и тело в человеке едины, и человек един, но мы все-таки различаем в нем эти дух, душу и тело, так и церковная жизнь на земле — едина, но мы различаем ее обрядовую, таинственную и таинственную стороны.

Приведу пример из мистической области. Бог Сам Себя открывает как Любовь. Бог дает нам Свою Любовь, и поэтому есть Тайна Любви. Мы ее ощущаем, мы ей причащаемся, т.е. приобщаемся в Любви к Богу. Это и есть мистика Любви, Любви с большой буквы, потому что это — Любовь Божеская, а не просто телесная, или душевная, или духовная человеческая любовь. О человеческой любви не говорят, что она есть Бог. И тем не менее, в Писании говорится: «Бог есть Любовь, пребывающий в Любви пребывает в Боге. Кто познал Любовь, тот познал Бога». Значит, надо еще понимать, собственно о какой любви идет речь, иначе можно такое наговорить про Бога, что это будет просто кощунственно.

Или другой пример. Бог открывает Себя Сам как Свет, или как Истина и Жизнь. Поэтому есть соответствующие области мистики: мистика божественного Света, мистика божественной Жизни, божественной Истины и т.д., и есть Тайна Духа Жизни и Тайна духовного Света, и Тайна Духа Истины и т.д.

Понятно ли, что такое божественно-мистический опыт по определению? Я не говорю сейчас о том, насколько вы ему приобщились в экзистенциально- и природно-мистических таинствах или в таинствах и через таинства идеально-онтологические. Хотя как-то вы уже ему приобщились, иначе вы не были бы христианами. Приобщились пока еще не в совершенстве, но все-таки… Наверное, самое главное в том, что мы всегда называли благодать именно даром Божьей Любви и возможностью приобщиться нам к этой Божьей Любви. Все, что мешает нам приобщиться к божественной Любви, — не от Бога и может быть греховно. В Церкви это не имеет права на нормальное существование. А если в Церкви, то и в каждом из нас, ведь мы — члены этого великого Тела, Тела Церкви, Тела Христова.

Всем тем, что мы говорим о Боге, мы как бы определяем Бога. Хотя все-таки это не есть в точности определение Его, не есть Его дефиниция, это не заключение Бога в какие-то границы, ибо та же божественная Любовь не имеет границ, поскольку она приобщена к вечности. Более того, божественная Любовь есть сама вечность, а не просто длящаяся бесконечность. Это не просто какое-нибудь чувство, пусть даже очень возвышенное и прекрасное. Это — Дух. И Бог есть Дух. И Дух Божий есть благодать, дар Любви. И вот если мы приобщаемся к этому дару, мы приобщаемся к Самому Богу. А в этом — цель нашей жизни: быть вместе с Богом. Поэтому же цель нашей жизни — обретение мистического опыта полного единения в любви с Богом и с ближними. Вспомните главную заповедь, которую Господь отметил в Своем учении, взяв формулировки еще из Ветхого завета и только переосмыслив их и произведя в них как бы переакцентировку.

Ведь что означала ветхозаветная любовь? Соблюдение Закона? Да, любовь к Богу и ближнему тогда имела значение исполнения Божьего Закона, Божьей заповеди в Законе. Считалось, что Бога и ближнего любит тот, кто соблюдает Закон, причем только «в народе своем», в Израиле. Человек другой национальности, который принимал веру, принимал обрезание и т.д., становился членом народа израильского, хотя по крови он им не был, мог не быть.

А вот в Новом Завете само понятие любви к Богу и ближнему иное. Это тоже в первую очередь не душевное чувство — это не просто размышление о любви, не только чувство любви, не просто стремление и воля к любви. Воля к любви — тоже может быть. Тем более это не какое-то плотское, телесное действие. Это — действие духовное, духовная сила. Человек, приобщающийся к божественной Любви, приобщается к ней как к духовной силе, которая открывает сердце человека, делая человека верующим, ибо верующий человек — это человек с сердцем, открытым Богу и божественной Любви.

Я взял в пример только любовь, но здесь можно было бы говорить о многом. Мы еще чуть-чуть коснемся этого в конце таинствоводства; совсем же не сказать об этом в начале его было нельзя.

Итак, запомним, что божественно-мистический опыт — это приобщение к Самому Богу, без всяких посредников, без всякого посредства, хотя, может быть, и с помощью реалий мистериальных и этических или эстетических, которые могут относиться также и к обрядовой стороне, к формальной стороне, к законной стороне. Мы не отменяем Закона Божьего, мы не отменяем заповедей Божьих, но только на них построить свою христианскую, церковную жизнь мы не можем!

Конечно, кроме мистической, есть еще мистериальная, таинственная сфера духовной жизни, которая покрывает и всю область идеально-онтологических таинств, выражающуюся в разных формах и формулах, а также в обрядах, т.е. в наших действиях, производимых ради Бога. Цель всех таинств Церкви — ввести нас в жизнь Божьих Тайн, приобщить к Любви и Жизни, к Вере и Надежде, к Свободе и Истине, к Духу и Единству, к божественному Свету и Миру. Цель же всей онтологическо-мистериальной жизни церкви — приобщить нас к жизни экзистенциально- и трансцендентально церковной.

Онтологические таинства — это особая реальность. Не такая, чтобы в ней было немного от духовного и немного от формального или плотского. В этих таинствах всегда есть элемент формальный и (или) обрядовый, как в нормальном случае есть и элемент мистический, но в них всегда есть и собственный онтологическо-универсальный элемент, имеющий вселенское значение.

В чем же состоит именно собственный, универсальный элемент этих таинств? Онтологическое таинство — это, как уже говорилось, то, чем хочет жить Церковь, это всегда некая загадка, это некий умопостигаемый (интеллигибельный) идеал, идеальный образ мировой жизни и человеческого действия. А экзистенциальные церковные таинства (тайны) — это то, чем уже в какой-то степени живет Церковь как явленное Богочеловечество. Идеальный образ включает в себя, как и вся Церковь, весь мир, потому что Церковь, как известно из 2-го этапа оглашения, есть мир Божий, который универсален. А поскольку universum — это «космос», «вселенная», то, значит, сюда входит и вселенская жизнь. Но Церковь — это еще и Народ Божий, и, значит, все то, чем живет этот Народ именно в этом своем качестве. И если люди достойны своего христианского звания и призвания, то они живут определенными, если угодно, идеалами и идеями, они как бы имеют пред собой и в себе, в сердце своем некий образ, некую общую парадигму жизни, причем жизни не индивидуальной, а личной и церковной. Это и есть мистериальный опыт как действительно что-то особое, а не просто законно-обрядовое и формальное. Но все-таки это еще не вполне мистическая вещь. Почему? Потому что человек может «причащаться у людей, а у Бога остаться не причащенным», как говорили святые отцы. Так же человек может креститься у людей, а если в результате его жизнь не меняется, то, как сказал еще один великий святой, «вода остается водой». В таких случаях таинства духовно как будто не происходит, не реализует себя экзистенциально и мистически, т.е. не доходит до сердца человека и Бога.

Итак, одно дело, когда мы совершаем обряды, когда мы что-то сделали ради Бога — и всё, ибо что мы принесли Богу, то и принесли: если мы принесли Ему что-то, лукавя, фальшивя, то мы согрешили — и всё. А другое дело, когда мы совершаем онтологические таинства, тут требуется и наша разумно-сердечная включенность, и мистический Божий ответ на церковное прошение, а значит, тут в нас не должно быть препятствий и для усвоения даров таинства, как и для того, чтобы принести его достойные плоды. И если ответа Божьего нет или, точнее, если мы его положительно, экзистенциально, сердечно не усваиваем, то таинство останется без своего действия — недейственным, нереализованным, непроисшедшим.

Божий ответ всегда есть, но какой? У нас нет внешних гарантий, что Бог всегда отвечает положительно на нашу просьбу, выраженную в формуле таинства. Мы, короче говоря, не можем заставить Бога отвечать нам положительно. Бог свободно всегда отвечает положительно, когда видит наше сердце, достойное принять Его дары, достойное не в том смысле, что оно абсолютно чисто, абсолютно подготовлено, а в другом: что оно свободно вовлечено в происходящее и способно соответствующим образом измениться под действием Божьей благодати.

Вот это и составляет суть таинств, собственно таинственного опыта Церкви. Это не просто как бы точка соприкосновения обрядового, внешнего, и мистического, внутреннего, а именно то, что имеет действительно что-то свое, — свою область действия.

В таинствах Богочеловечество уже как-то и в чем-то себя призвано конкретно воплощать. Церковь должна жить воплощенно, ибо на земле воплощенный дух — более совершенный, чем дух невоплощенный. Всякое стремление к развоплощению есть грех ложной спиритуализации, или спиритуализма. Это примерно то же самое, если говорить, что человеку достаточно верить в душе и при этом ни в чем свою веру не проявлять. Безусловно, мы должны верить в душе, но мы знаем, что если наша вера ни в чем не проявляется, то ее, скорее всего, и нет. Так же, как и любви, и надежды, и нашей свободы.

Таинства веры Церкви и ее полных членов и таинства ее и их жизни (богословские и богослужебные)

Далее. Есть всего три неразрывно существующих области мистериальной жизни Церкви. Во-первых — это собственно идеально-онтологические таинства жизни Церкви. Главным образом, это литургические таинства. Вспомним, что такое «литургия». В переводе с греческого языка это означает — «общее дело», что в данном контексте можно переводить и как «общее служение». Понятно, что в эту область церковной жизни входят все таинства, а не только Евхаристия, которую мы обычно и привычно называем Литургией, т.е. сюда входят и таинства Покаяния, Крещения, и (Миро-)Помазания, и таинства Брака, Елео-Освящения и Поставления на функционально-должностное служение самой Церкви.

Условно-символически сейчас в Церкви насчитывают эти семь литургических таинств, и когда мы слышим слово «таинство», особенно в обыденном употреблении, тогда, чаще всего, подразумевается именно то или иное из них.

К слову говоря, надо сразу научиться правильно называть литургические таинства. Очень часто их названия путают или называют неточно. Например, Литургию, таинство Евхаристии, не следует называть таинством Причащения, или причастием. Соборование — это обозначение лишь формы таинства Елео-Освящения, его обряда. Так же, как и венчание. Нельзя сказать — таинство венчания. Вот Брак — это таинство, а формой и чинопоследованием таинства Брака является венчание. Так же и таинство Поставления на функциональное (должностное) служение Церкви, у нас обычно называют таинством священства, или рукоположения (хиротонии), хотя это тоже не вполне корректно. Мы так же не должны говорить — таинство исповеди, а должны говорить — таинство Покаяния. Кроме того, не надо путать таинство (Миро-)Помазания с обрядом елеопомазания на утрене и таинством Елео-Освящения. Во всех этих тонкостях мы еще будем разбираться позже.

Сейчас мы говорили об онтологических таинствах жизни Церкви. А есть еще идеально-онтологические таинства веры Церкви. Это вторая область ее таинственной жизни. Конечно, в первую очередь сюда входят церковные догматы, или, как раньше говорили на Руси, догматы. Теперь так почти не говорят, ведь это греческое слово, а сейчас есть стремление точно сохранять ударения слов такими, как в языке оригинала.

Догмат — уже не просто то, что возвещается всем и всеми членами Церкви, это не просто то, что возвещается и неверующим и что мы называем керигмой, собственно «возвещением», т.е. это не просто то, что еще лишь приводит людей к вере, а то, что всегда в первую очередь предназначено для верующих, которых мы называем «верными». Догмат — это свободно избранная и признанная Церковью идеально-онтологическая правда (истина) ее веры.

Исходя из этого должно быть ясно, что различия между онтологическими таинствами веры и жизни Церкви достаточно условны, ибо они укоренены друг в друге: вера укоренена в жизни, а жизнь — в вере. Это как бы две стороны одной медали, что мы и будем использовать в дальнейшем при определении порядка тем таинствоводства. Например, в один день будем говорить о таинстве веры Церкви в Духа Святого, т.е. о пневматологическом догмате, и о таинстве жизни Церкви в Помазании Духом Святым, т.е. о таинстве (Миро-)Помазания.

Однако есть и еще одна, третья область таинственной жизни Церкви, которую труднее других формализовать и о которой труднее других говорить. Но она тоже существует и играет немалую роль. Это область таинств личной веры и жизни часто не всех, а некоторых полных членов Церкви при всем многообразии путей их освящения, спасения и единения с самими собою, любимыми ближними и с Богом. Эти экзистенциальные таинства существуют на уровне христианской личной веры в Человека и жизни верных в возрастании в служении и любви. Поэтому здесь и личная аскетика в своей экзистенциальной глубине, и даже некая личная мистика, пограничная с христианской личностно-церковной трансцендентно-имманентной божественной мистикой, — условно назовем ее христианской природной мистикой имманентно-трансцендентального типа; здесь и таинство Поставления на иерархические экзистенциально-фунциональные служения, и таинство благословения Церкви на Брак; здесь же и семейная и общинная экзистенциальная антропология.

Нас долго пугали и литургическими таинствами, и догматами. В результате для многих они, и особенно догматы, стали синонимами какой-то полной неподвижности, чего-то вполне непроницаемого для разума, и для света. Но в Церкви это не так. В Церкви приобщение к духу и смыслу таинства и догмата есть новый шаг к свету Правды и углубление человеческого сознания, желающего стать и постепенно становящегося богочеловеческим ведением. Но мистицизм и догматизм всегда есть болезнь — болезнь догматического сознания и таинственной жизни, ибо здесь вместо живого таинства и догмата мы имеем дело только с его мертвой и магически воспринимаемой формой или формулой, которая сама по себе никогда не может быть познана ни житейским разумом, ни здравым смыслом. Тут мы встречаемся с действительно мертвым, бездушным и страшным формализмом, который отрицается всяким душевно и духовно здоровым человеком. Впрочем, так же долго нас пугали и аскетикой, и мистикой. Долго нас вводили в заблуждение и призывали к вере в человека без веры в Бога или, еще хуже, к вере в Бога без веры в Человека.

Вот, собственно, это и есть те основные вещи, которыми занимается таинствоводство. Это и есть три части мистериального опыта Церкви. Повторю еще раз: это таинства жизни Церкви — литургические таинства, обычно имеющие довольно развитую богослужебную форму, которая идеально предназначена не для индивидуального, а для общецерковного употребления; это таинства веры Церкви — догматические таинства, которые идеально формулируют основные положения веры, являются как бы основными знаками-указателями, куда человеку надо идти, когда он хочет углублять свою веру, чтобы она была всегда живой, чтобы она не лишалась приобщенности к истинности и полноте; и это таинства личной веры и жизни всех или некоторых полных членов Церкви — личные таинства, которые заключаются в принципах личной экзистенциально-аскетической и трансцендентально-мистической жизни, происходящих из фундаментальных понятий о самом Человеке как о существе, стремящемся к совершенству в освящении, спасении и единении с собою, с любимым ближним и с Богом, а также как о лице и даже личности, т.е. о Человеке, рожденном в Боге и возрастающем в Церкви и по мере своего избрания и дара служащем ей.

Онтологический акт и исторический процесс как спасительный путь человека

Все христианские онтологические таинства существуют только в мистической Церкви и только для мистической Церкви. Ибо все канонически действительные таинства, не будучи усеченными (редуцированными) по своему духу и смыслу, находясь в мистериальных границах Церкви, действительно существуют только для дальнейшего реального экзистирования и трансцендирования Церкви в ее мистических богочеловеческих границах. Они существуют всегда, если можно так выразиться, как некий идеально-онтологический материальный, душевный и духовный акт, и как некая церковная акция, как некая богочеловеческая действенность. Здесь я беру первоначальный смысл слова «акт», утверждая, что любое полное (совершенное) таинство — это всегда некое внутреннее (образное-иконическое и типологическое) и внешнее (обрядовое и формульное) действие и (или) воздействие в отличие от любой духовной человеческой и Божьей Тайны, которую мы можем назвать, скорее, уже не просто идеальной, а именно экзистенциальной и мистической и, значит, жизненно важной, имея в виду уже не просто абстрактный абсолютный дух, а живой и действенный в человеке и в этом мире Дух, Который от Бога или Сам Бог.

У нас, к сожалению, понятие о духе бывает очень запутанным. Поэтому даже в Священном писании говорится, что нужно «различать духи», ибо есть духи от Бога, а есть духи не от Бога. Не всякому духу верьте, — говорит нам св. евангелист апостол Иоанн Богослов, — но испытывайте духов, от Бога ли они. Поэтому мы и должны были уточнить, какой акт мы имеем в виду, или какою силой живет и действует всякое настоящее церковное таинство, любая подлинная человеческая тайна и всякая неподдельная Божья Тайна. Только не путайте: есть латинское слово «эссенция» — идеальная сущность, или по-гречески «усия»– онтологическая природа, естество, а есть латинское слово «экзистенция» — существование. Все таинства более связаны с первым понятием, а человеческие тайны и через них даже, можно думать, Божьи Тайны — со вторым.

Итак, все эти тайны и Тайны существуют в Церкви как некая экзистенциальная сила и как некий духовный человеческий и божественный акт. Это то, что происходит вдруг в Боге и с человеком — в его ядре, в его сердцевине, в его сердце, в его духе, в его экзистенциальном центре. Это некая действительность и некая акция, действие, некая сила и энергия.

Таинственная, мистическая жизнь — это не набор объективных и (или) субъективных фактов, это всегда, повторяю, некоторый акт, некоторая акция, длительность, действенность, а не только действительность. Этот-то акт и есть акт духовно-божественный и человечески-экзистенциальный или природно (космически)-трансцендентальный. Это можно проиллюстрировать. Иногда про человека говорят: в нем есть «искра Божья». Но ведь никто же при этом не считает, что если в человеке есть эта искра, то она существует лишь одно мгновение и тут же должна потухнуть. Подразумевается, что она в человеке может существовать, «искрить» всю его жизнь и что она может раскрываться в историческом времени жизни этого человека. Эта искра и есть — экзистенциальный акт, но это такая искра и такой акт, которые в метаисторическом времени будущего века, в Царстве Небесном, Божьем могут духовно существовать и действовать уже во всю земную жизнь человека. Пока человек живет в этом откровении, искра Божья в нем есть. Если он погубит эту искру Божью в себе, он, с точки зрения вечности, погубит и себя.

Таинства же — это церковный, материально-телесный, душевный и духовный, идеально-онтологический, разумный и, по возможности, осмысленный акт, который, существуя на умопостигаемом небе, а также на земле, в историческом пространстве и времени, имеет способность раскрываться, разворачиваться в этом пространстве и времени как процесс.

Понятно, что историческое время и пространство может быть недостаточно одухотворено. Оно может быть даже совсем недуховным, ибо история человечества далеко не всегда водится духами от Бога. Но вот если таинство приобщает нас к Тайнам Бога и тайнам Человека, т.е. если оно достигает своего предназначения, если оно как ему следует действует на земле, в нашей истории, в нашем историческом контексте, в нашем историческом пространстве и времени, то оно обязательно как бы разворачивается, раскрывая свои внутренние духовно-смысловые элементы вовне. При этом они обычно распределяются каким-то определенным, неслучайным образом.

Итак, в глубинной, церковной жизни Божьего мира и человека любое таинство — это идеальный онтологический акт, но этот акт разворачивается в нашем падшем историческом пространстве и времени как объективный и (или) субъективный процесс. Это как бы две точки отсчета, две разные системы координат: есть некий онтологический миг, некое сущностное отражение образа и подобия Божьего в человеке и человечестве, а есть некая историческая длительность, в которой они живут и действуют и в которой это сущностное отражение воплощается.

Из сказанного должно быть ясно, что есть разница между мистико-экзистенциальным, мистериально-онтологическим и внешним, историческим временем и пространством. К сожалению, у нас редко об этом говорят. Современный человек привык употреблять понятие времени только школьным образом, в качестве некоей физической категории. Но есть еще экзистенциальное время как время мистически-духовное, таинственное, есть историческое время как время объективно-субъективное, внешне-человеческое после грехопадения, и есть время онтологическое как время идеально-мистериальное, таинственное, есть и их разновидности — время физико-математическое и мн. др.

Чтобы лучше понять это, вспомним, к примеру: когда началась история? Только после грехопадения. А до грехопадения истории не было. Человек, согрешив, «впал» в историю, влип в нее. Не было бы грехопадения, истории не было бы вообще; исторического времени тоже не было бы. Экзистенциальное, как и еще какие-то другие виды времени, было бы, а вот исторического не было бы.

И экзистенциальное время, где «тысяча лет как один день», и время онтологическое, где историческое «время не бежит», как и само это историческое время, — это время по преимуществу наше, человеческое. Но есть еще время и не человеческое, или не специфически человеческое, скажем, время биологическое и физическое. В Царстве же Божьем старого человеческого времени вовсе «не будет».

Структура («нормаль») таинств, их дары и плоды

Когда идеально-онтологический акт церковного таинства разворачивается в историческом пространстве и времени как некий духовный, душевный и материальный процесс, тогда-то и появляется возможность осуществить таинство через внешне-объективную форму и формулу этого таинства или через его чин и обряд. Тогда и возникает та человеческая форма и норма таинства, о которой мы говорили, ибо мы, христиане, как и вся Церковь, живем не от мира сего, но в мире сем, а значит, также и в историческом времени. Мы не можем этого обойти и сказать, что исторически, культурно и национально обусловленная форма таинства, его формула, как и его чин и обряд, нам не нужны. Они не нужны, может быть, Богу, но человек живет в историческом времени и, значит, ему-то обряд нужен, так же как ему нужно и само таинство, протекающее в универсально-онтологическом времени и приводящее человека и Церковь к откровению и познанию человеческих тайн и Божьих Тайн, существующих в экзистенциально-мистическом времени.

Итак, зачем нам нужны наши молитвы, наши обряды и формулировки догматов? Зачем они Богу? Когда задаются такие вопросы, людям неверующим кажется, что ими они загоняют верующих в тупик. Ничего подобного, это они себя в очередной раз загоняют в тупик. А нам надо тут же согласиться с тем, что Богу не нужны наши обряды и формулы. Но они нужны нам! Потому что это мы живем в историческом времени, а Бог в нем не живет. Он может проявлять Себя в историческом времени, как бы прорываться в историческом процессе и в исторических событиях, но Он Сам в историческом времени, во времени падшем, не живет никогда и никак. Бог во Свете живет неприступном, — говорит нам Писание.

Таким образом, каждое таинство имеет свою форму и норму, которую мы условно назовем сбалансированной внутренней структурой, вертикальным пространственно-временным сечением таинства, или его нормалью (от слова «норма»). Это, конечно, очень условное словоупотребление, но другого, лучшего, пока еще никто не придумал.

Что же такое нормаль таинства? Вот мы и перешли к последней части сегодняшней беседы, хотя и к самой большой и самой важной ее части. Итак, что такое эта форма, структура, норма, нормаль таинства? Что такое всякое конкретное церковное таинство развернутое в историческом времени как процесс? Какие дары Божьи несет в себе таинство и какие его плоды в этом мире, в нас и в целой Церкви, странствующей в мире сем? Остановимся подробнее на этом.

В нормали любого таинства есть несколько основных моментов, или ее элементов. Когда таинство нормально и свободно разворачивается в историческом времени, разворачивается то, что было свернуто в церковно-онтологическом идеальном акте, тогда возникает некоторая закономерность и все таинства оказываются как бы друг на друга похожи в своем принципе действия, в своей основной парадигме. У них наблюдается примерно одна и та же последовательность элементов, хотя у каждого таинства могут быть и какие-то свои особенности нормали.

Проследим же эту последовательность.

1. Префацио и анамнесис (вступление и воспоминание)

В каждом таинстве есть некое время и пространство приготовления к его совершению и вступления в него. Вот, человек не был как бы в сфере притяжения таинства, и вот он в него попадает, предварительно к этому приготовившись и материально, и телесно-физически, и душевно, и духовно, приготовившись и лично, и церковно: молитвой, постом, примирением, размышлением и благодарением.

Такое вступление обычно содержит два важнейших момента: собственно духовное «вступление» (по-латыни — praefatio, префацио) и духовное «воспоминание» (по-гречески — anЈmnesij, анамнесис).

Врачи тоже употребляют слово «анамнез» — это совокупность сведений о развитии болезней человека, о том, что он сам помнит из своего прошлого,

,,,,,,,как бы субъективная история его болезни. Мы в данном случае занимаемся не болезнями, а таинствами, но и тут и там суть дела — в воспоминании, а поэтому и греческое слово здесь и там употребляется одно — «анамнесис». Этот элемент — тоже своего рода вступление, только на более глубоком, чем префацио, уровне.

1а. Префацио, служащее вступлением во всяком таинстве перед его основной частью, внешне может быть разным, но почти всегда оно связано с обращенностью человека, старшего в церковном собрании, и самой Церкви, т.е. соучаствующего в этом народа Божьего — общины верных, к Богу и восхвалением Его. Мы, удостоверившись в наличии воли Божьей на совершение данного таинства данным человеком или над данным человеком, церковной общиной или над ней и для нее, обращаемся к Богу и воздаем Ему хвалу, благодарение и славу. Ведь прежде чем таинство сможет совершиться, людям, верным, нужно воззвать к Богу, им самим надо обратиться к Богу и как бы обратить Бога к себе, им надо предстать пред Богом, стать пред лицом Божьим. Здесь мы называем имя Божие — то самое, которое никогда не должно произноситься всуе, напрасно, именно для того, чтобы отойти от профанной реальности, уж коли мы дали ей возможность действовать в нашей жизни. И когда мы призываем имя Божие, если только это воззвание к Богу, называние имени Божьего не формально и не греховно, происходит нечто очень важное. Здесь происходит примерно то же, что и с человеком, имя которого названо и который услышал вас: в ответ он вступает с вами в общение, в связь. Когда вы назвали его имя, он к вам как-то обращается, но при этом и вы должны соотнести себя с ним. Повторяю, примерно то же происходит и с Богом. Произнеся имя Божие, вы обращаете Его к себе, и тогда сами должны обратиться к Нему во избежание разрыва общения и взаимосвязи. Это всегда очень ответственно. Именно поэтому и существует 4-я заповедь Моисея: «Не произноси имени Господа Бога твоего всуе». Она родилась не на пустом месте, это не просто правило поведения, это нечто значительно более важное.

1б. Итак, предстояние пред лицом Божьим начинается сразу, во вступлении. И как только человек или Церковь оказываются пред лицом Божьим, с ними действительно начинают происходить интересные вещи. Они от вступления переходят к основной части таинства и начинают воспоминать то, что дал им Бог в прежние времена, точнее, дела Божии в прошлом и славу Божью в будущем. Люди начинают воспоминать пред Богом даже то, что в других ситуациях они обычно не помнят или о чем не вспоминают, ибо в таинстве они стараются как бы войти в бесконечную память Церкви и в свое собственное глубинное подсознание и из того и другого начинают что-то черпать, прежде чем что-то туда внести. Так что это воспоминание — не просто обыденно-сознательное индивидуальное или коллективное вспоминание, оно оперирует не просто памятью, не простым человеческим механизмом памяти, в нем и через него мы стремимся соединить и актуализировать все виды памяти — отражательно-материальную и телесно-физическую, чувственную и рациональную, историческую и онтологическую (образно-символическую, типическую, архитипическую и антитипическую), личностно-общинную духовно-экзистенциальную и вечно-божественную.

Таким образом, воспоминание касается не только духовной жизни, оно может касаться и душевно-телесной жизни. Никогда не нужно в воспоминании преуменьшать значение того или другого, не нужно сводить всю актуализируемую в таинствах память, скажем, только к психологической, душевной памяти, к психологическим вещам и явлениям, т.е. вещам плотским, но надо помнить, что эта память — и не только духовная. Впрочем, в таинствах нам важнее именно духовно-онтологическая их составляющая, в первую очередь — память антитипическая (вместообразная), оперирующая неким генеральным образом, данным нам вместо идеального первообраза и соответствующей ему первореальности.

Творя воспоминание, анамнесис, всегда связанный с неким идеальным первообразом, желая войти и входя с ним в священную онтологическую память Церкви, мы через это каким-то образом экзистенциально приобщаемся ко всему тому, что воспоминаем, так, как оно отражено в исторической и, в то же время, в метаисторической, богочеловеческой памяти Церкви. Мы начинаем приобретать внешнюю и внутреннюю форму, характер и, по мере возможности, дух и смысл, и значит, силу и энергию этих вещей, становиться как бы их личными сопричастниками. И в этом — основная цель таинств, в этом — большая сила всякого церковного таинственного воспоминания. Мы действительно приобщаемся к церковно-сущностной, церковно-исторической и метаисторической памяти и выносим нечто из нее. И это не только нечто чувственное или рациональное, внешне символическое или аллегорическое, это связано с определенными силами и энергиями, как духовными, так и материально-физическими и душевными.

Вот так надо понимать наше соучастие в таинствах, вот к чему при этом надо готовиться. Мы же очень часто лишь внешне участвуем в таинствах, внутренне в них не участвуя, мы иногда бываем как сочувствующие зрители в театре. Но это совсем не есть сопричастие и сослужение. Это есть профанация таинства. Лучше было бы вовсе не входить в таинственное церковное собрание, чем так участвовать в нем, ибо это означает только вызывать гнев Божий на себя (впрочем, не входить в Церковь тоже означает вызывать гнев Божий на себя, и разница здесь может быть той же, что и между сознательным и несознательным грехом, который легче простить).

Нам важно, антитипически, мистериально воспоминая что-то, войти не только в исторический контекст, хотя и он существует в таинствах Церкви, нам важно войти в самую суть и даже как бы в самый дух и смысл тех событий, которые в них воспоминается, и стать реальными со-причастниками, со-общниками их. Собственно, это и есть то, что открывается всем верным на их пути сопричастия Церкви, и в ней через полное трансцендирование — на пути обретения полноты божественной благодати и тем самым сопричастия Богу во Христе по дару Святого Духа.

Итак, мы стали пред лицом Божьим, и перед нами начинает как бы разворачиваться свиток бесконечной церковно-сущностной памяти, — если только мы в нее смогли войти, если смогли приобщиться к этой памяти не формально, не просто как бы нажав на кнопку компьютера. (А многие пытаются именно так обращаться с Богом и также подходить к церковным таинствам: как бы нажал на нужную кнопку — и получил готовый ответ. Но это, скорее, похоже на прямую магию, это не есть область духа и смысла христианского таинства, недостижимая без любви и свободы. Всем надо остерегаться такого магического подхода).

И всегда, когда мы должны будем войти в сферу действия онтологических таинств, в область сущностной памяти, мы это будем делать через 1б элемент их нормали. Анамнесис — неотъемлемая часть всякого таинства. Нужно, встав пред Богом, всё вспомнить, делая всестороннее усилие, потому что каждая духовно значимая вещь для своего достижения на земле обязательно требует усилий.

2. Формула-объявление и главное прошение

Второй элемент нормали таинств столь же важен в нем, как и воспоминание. Здесь тоже два момента. Во-первых, это некая формула-объявление о происходящем в Церкви, которая должна адекватно называть вещи своими именами, должна верно именовать ныне совершающееся в данном пространстве таинства в Церкви, и некое главное, основное прошение ее к Богу. И во-вторых, сюда же можно отнести некую молитву-призывание Бога для исполнения этого основного прошения к Нему, проистекающего из предыдущих элементов. Это призывание, молитва призывания особой Божьей благодати, по-гречески — ep…klesij, эпиклесис. Иногда в русифицированной форме можно встретить слово «эпиклеза» — это то же самое слово, только по форме более удобное для русского слуха. Первый и второй момент второго элемента нормали таинств иногда могут меняться местами.

Формула таинства, т.е. объявление о ныне происходящем в Церкви, долгое время считалась основным элементом таинства, а иногда и чуть ли не единственным, что и открыло дверь тому догматизму и магизму в церкви, который умертвил во многих людях само желание таинственной жизни и догматического познания.

В христианское сознание уже давно стало входить несколько магическое отношение к таинствам, ибо постепенно стали считать, что достаточно произнести эту закодированную формулу таинства, чтобы стать причастником того, о чем она объявляет. И многие стали сводить таинство иногда буквально к одной «тайносовершительной» формуле, как это делают маги. Конечно, это был тупиковый путь развития церковной традиции. Мы отрицаем магию в любой форме, ибо в ней нет свободы, а значит, и Божьей благодати, Божьего Духа. Отрицаем ее и потому, что в ней нет духовной новизны, творческой динамики, движения Духа, нет Духа живого, и значит, Бога живого. Ведь таинство дано нам, в первую очередь, для освящения, но это освящение, как наше восхождение к Богу и предание Ему самих себя и друг друга, связано с соответствующим изменением нашей жизни и жизни вокруг нас. И если этих (именно этих!) изменений нет, то таинство по меньшей мере неполно, а может быть, и вообще недейственно. Так что будем знать и всегда помнить, что применение одной только формулы таинства никогда не может быть в нем достаточным.

Для воплощения первой половины второго элемента нормали таинств нужна сила, слава и власть, т.е. духовные дары пророка, священника и царя. Нужна для этого, конечно, и церковная среда, вся сила и дерзновение Церкви.

Тут же следует и вторая половина второго элемента нормали — эпиклесис, который также не может не быть дерзновенной и согласной молитвой Церкви. Мы призываем Бога и при этом просим Его. Это прошение может быть и формулой, и в то же время самим призыванием Бога, которое может быть и неявным, ибо в нем может напрямую и не быть имени Божьего. Эпиклесис утверждается общецерковным «аминь», выражающем согласное утверждение истинности и желательности его со стороны остальных соучастников таинства — лучше всего, если всей Церкви-Общины.

Воспоминание и формула-объявление — это самое важное действие Церкви для себя и своих членов, а основное прошение и эпиклесис — самое важное действие Церкви по отношению к Богу как нашему Небесному Отцу, желающему творчески и благодатно, словесно и духовно действовать в Своем Народе, в Своем мире, в Своей Церкви для подготовки ее к преображению в Царство Небесное.

3. Ответ Божий и ответ народа Церкви (первоначальный «аминь»)

Перейдем к третьему элементу нормали. Ведь если мы объявили о происходящем и об этом же попросили Бога, для воплощения чего призвали Силу Божью — Святого Духа Божьего, т.е. Самого Бога, то что должно за этим последовать? Мистический ответ Божий на призыв к Нему в определенной форме, по церковной формуле.

Бог Своим Духом только Ему известным способом отвечает, и тут же, если Церковь, по свидетельству своей веры и жизни, утверждает истинность и положительность, или, может быть, лучше сказать, неотрицательность Божьего ответа, т.е. если она утверждает то, что Бог поистине послал Свою благодать и совершил то, о чем Его просила Церковь или тот или другой призванный для этого Богом и Церковью ее член, она синергически отвечает на этот ответ Божий тем же своим ответственным и в Церкви всегда важным словом «аминь» (истинно так, да будет!). Этим она выражает свое первоначальное признание не только желательности совершения, но и самого совершения главного духовного акта таинства, стараясь сразу как бы констатировать новую духовную реальность, явленную в Церкви в этом таинстве и через него.

Эти два момента и составляют третий элемент таинства: ответ Божий и первоначальный «аминь» как ответ Церкви на ответ Бога, тот ответ, который можно назвать одной из печатей таинств, поставленной при другой — благодатно-божественной. Ответ Божий всегда мистичен, поэтому он не всегда улавливается мистериальным сознанием Церкви. Призрел Бог или не призрел на дар таинства — это вопрос Божьей любви и милосердия и церковного дерзновения, данного Церкви по ее вере. Здесь творческое Божье «да будет» должно соединиться с тем же церковным «да будет» и церковным свидетельством «истинно так и есть».

Но почему этот «аминь» — лишь первоначальный? Потому что пока нет, не засвидетельствовано Церковью и в Церкви ничего того, что не позволяло бы это сделать. Но мы еще можем здесь ошибиться. Поэтому со временем будут необходимы еще дополнительные свидетельства — опять-таки из веры и жизни Церкви — в метаисторической и эсхатологической перспективе (см. пятый элемент нормали).

4. Интерцессио (ходатайство) и благодарение

Четвертый элемент нормали таинств. В нормали есть некоторые элементы, которые не всегда явно присутствуют в таинствах. И все-таки в развитых формах таинств они легко различимы. Это, во-первых, все, что касается божественных и церковных даров таинств. Ими по форме и чину прежде всего может быть дерзновенное и согласное пред Богом «ходатайство» (по-латыни — intercessio, интерцессио) oa?eae за Церковь и ее конкретных членов и само усвоение (то или иное употребление, использование, принятие-рецепция) даров этих таинств. К этому моменту могут относиться и новые (вос)поминания, или новые ходатайственные поминовения, связанные с ожидавшимся посланием Богом Его благодати, Его силы, Его откровения Церкви в таинстве и через таинство. Это уже иное воспоминание, — не то, которое предшествовало обращению к Богу с главным прошением о совершении таинства. Ведь Церковь и в ней каждый человек обогащается, получив ответ Божий, благодатный ответ. Получая эту благодать всегда как новую благодать, по мере расширения сердца людей, получивших эту благодать, она может глубже и шире вспоминать и помнить о ком-либо, например, прося Бога о их здравии или упокоении или стараясь войти в церковную и божественную память с именами всех своих членов.

Это и есть начало действия в Церкви как Божьем мире и евхаристической общине совершающегося таинства. Эта действенность и выражается в дарах таинства, после получения которых от Бога и их церковного усвоения (их использования, употребления, принятия) мы в заключение таинственного чинопоследования от полноты расширенных сердец наших, естественно, Бога за них благодарим. Благодарим и за само совершившееся и совершающееся таинство, и за Божий положительный ответ на наше главное таинственное прошение, и за новые дары таинства в Церкви и в каждом из ее членов. Таким благодарением обычно и заканчивается основной чин и факт совершения в церкви, в ее мистериальных и (или) канонических границах, любого таинства.

Значит, в четвертом элементе таинства есть интерцессио — ходатайство за кого-то, когда Церковь или конкретный человек, ее живой член, получив благодать, получает вместе с тем и возможность ходатайствовать за кого-то, т.е. проявлять свое дерзновение перед Богом, проявлять не просто смирение, не просто знание своего места, своей меры, а еще и выступать пред Богом, ходатайствовать за кого-то, просить о ком-то или о чем-то принципиально новом, как всегда делали и делают это, допустим, святые и как делают это с древнейших времен Божьи пророки (вспомним хотя бы историю Авраама). И далее, в ответ на полученные дары Церковь в полном своем составе воссылает Богу свое благодарение. Вся Церковь и вместе с тем каждый ее член, участвовавший в таинстве, открыто благодарят именно за спасительные таинства, за ответ Божий и за Его дары.

Итак, в четвертом элементе нормали есть два момента: завершающие основную часть таинстводействия дары таинств с их употреблением или иным использованием в Церкви и конечное благодарение в его заключение.

Свидетельство Божьих даров в таинстве очень важно. Благодатные дары таинств — это то, что мистически посылает Бог вместе со Своим ответом на главное прошение Церкви в таинстве. Но ведь Бог никогда ничего формально не делает и никогда ничего механически не повторяет. В Боге никогда нет ничего просто механически повторяющегося. Вот это — один из важнейших критериев того, где действие Божье, а где — не Божье. Это у людей как субъектов и в объективной природе есть вещи, постоянно, бесконечно, по-дурному повторяющиеся, но Бог всегда творит все новое. Так и сказано Богом в Писании: Се, творю все новое. Это не значит, что Бог, творя, противоречит прежнему Своему слову и действию. Нет, это не противоречие, это внутренняя, неформальная новизна.

Благодатные дары таинств особенно важны потому, что они свидетельствуют о том, что ответ Божий есть, ибо он содержателен. Для нас это всегда некое исполнение, наполнение нашего сердца. И по этой наполненности сердца мы узнаём, что таинство действует. Мы видим, как буквально на глазах происходит чудо, как у людей совершенно меняются лица, вот только что был один человек, и тут же он стал другим. Это некое освящение и даже начаток преображения человека, это его новое рождение, или обновление и возрождение, потому что Церкви и в Церкви дан реальный Божий ответ, и этот ответ был содержательным, ибо Бог дал с ним Свои дары.

Для многих это значительно более существенное доказательство истинности веры, чем, допустим, даже такие прекрасные сами по себе праздники, как Пасха, Рождество или Успение. Это замечательные праздники, но любой из этих праздников будет потом еще повторяться каждый год и каждый раз будет наполнять наше сердце радостью, но то состояние, которое человек испытывает как дар свыше при совершении им и над ним таинств, например при его Крещении, уникально, оно бывает всего однажды в жизни.

Другое дело, что здесь с чувствами тоже не все просто, ведь человек своими чувствами не всегда адекватно воспринимает то, что происходит в действительности. Чувства иногда не вмещают этого. Как не всегда до человека рационально доходит то, что с ним происходит, так же не всегда все адекватно выражается и в чувствах. Человек может причаститься, например, и вначале вообще ничего не чувствовать. Как было, так все, по видимости, и остается. Так же можно и креститься: как будто искупался — и все. Но очень быстро благодать все-таки находит для себя какие-то удивительные, тайные пути и пробивает ту стену, то «окамененное нечувствие», как это называется в аскетике, когда сердце, ум, воля и чувства в человеке как бы окаменели, стали неподвижны и мертвы. И вот, Бог дробит этот камень, Он находит возможность все-таки показать человеку, что происходит в жизни реально. Пусть это происходит и не сразу. Иногда проходят целые часы, иногда дни, а иногда и еще больше, прежде чем человек это почувствует. Однако человек, у которого внутри все в порядке, чувствует происходящее почти мгновенно. Он сразу это видит. Нужно только, имея глаза, научиться видеть и, имея уши, научиться слышать.

5. Плоды таинств и окончательный «аминь»

Последний, пятый элемент нормали таинств является тем, что следует за заключительной частью таинстводействия. Это некое общее служение Церкви после ее общего служения, совершенного в таинстве, это ее «литургия после Литургии», где сливаются все таинства веры и жизни Церкви. Ведь коли таинство действенно и даровито, то оно должно быть и плодотворно, т.е. должны быть плоды действия таинства в Церкви и в мире — через каждую духовную личность, через каждого полного члена Церкви.

И вот, когда мы сможем увидеть эти плоды таинства и сможем их верно оценить в какой-то целостности и полноте, тогда мы сможем окончательно ответить на него вторым, последним «аминь», сможем поставить последнюю печать таинства. Первый раз мы отвечаем «аминь» посредине таинства, после главного прошения, которое, как мы верим, сразу влечет за собой призывание Бога для побуждения Его к действию и затем сам мистический ответ Божий. Но тогда мы ведь могли еще ошибиться, тогда мы могли еще только желаемое нами принять за действительное. Поэтому и требуется еще потом судить об истинности таинств не только «по духу», но и «по его плодам», хотя это может очень надолго затянуться, иногда на годы, иногда на столетия, и, как теперь показывает опыт, даже на тысячелетия.

В пятом элементе проявляется весь живой опыт Церкви, связанный с таинствами. Каждое онтологическое таинство, которое подлинно совершает Церковь, входит в богочеловеческую жизнь и тем самым вводит в нее всех участников этих таинств. Поэтому они имеют последствия, распространяющиеся на все века человеческой истории, которая укоренена в метаистории и устремлена к эсхатону, т.е. последнему концу истории. Вот почему к таинствам в Церкви существует такое благоговейное и внимательное отношение. Вот почему они, всегда будучи в корне своем церковными и богочеловеческими, иногда называются сразу даже божественными и спасительными. Они реально приводят нас на порог вечной Жизни Божьей, к откровению самих Божьих Тайн, которые, подключив все телесно, душевно и духовно живые человеческие силы, канонически и онтологически действительные таинства делают в Церкви экзистенциально и мистически действенными. Вот это и есть самое главное в христианской мистериологии.

Итак, последний элемент нормали — плоды таинств и окончательный «аминь», скорее носит уже не мистериально-онтологический, а экзистенциально-мистический характер, в полноте своей выявляемый лишь в метаисторической и эсхатологической перспективе. Строго говоря, это уже то, что выходит за рамки всякого таинстводействия. Чтобы принести и проявить все плоды благодати таинств, никакого чина придумать невозможно. В этом есть сама жизнь человека и всей Церкви, в этом выявляется сама любовь — «агапа» в древнейшем христианском смысле этого слова, обозначавшего всю полноту Церкви и церковности. Ради этой любви и совершаются все таинства — чтобы соединить каждого верного человека с Церковью и, далее, с Богом и удержать его в этой благодати, чтобы этот дар не остался бесплодным, чтобы можно было приносить на один талант еще пять или десять. Именно когда мы видим, что таинства приносят эти плоды в человеке и Церкви и через человека и Церковь, тогда мы уже как бы ретроспективно отвечаем на него последним «аминь».

И действительно, на это иногда нужны годы, и века, и тысячелетия. Ведь в истории не раз бывало так, что по разным причинам люди слишком спешили. Скажем, на ту или иную догматическую формулу сначала отвечали «аминь», признавая ее в Церкви истинной, но потом оказывалось, что это еще не очень точная формула, что она требует корректировки или дополнительного изъяснения для того, чтобы быть вполне истинной.

То же самое касается и литургических таинств. Допустим, таинства Крещения. Стал ли тот или иной человек по существу христианином, приняв Крещение? Или он принял только какую-то внешнюю форму христианской веры и жизни, признав ее по разным житейским, политическим или экономическим причинам и обстоятельствам, а внутренне ничего не изменив? Такое бывало даже с теми, кто был включен по ходу истории в списки святых. Я не буду сейчас смущать вас конкретизацией, но в наших святцах есть и такие имена. Конечно, большинство святых в них — действительно святые, но среди тех, кто называется святым, есть люди, святость которых под большим вопросом, более того, святость которых подчас открыто опровергается. Это не всегда приводит к деканонизации, но иногда в истории бывало и такое. Человек мог веками считаться святым, видели в нем духовный пример, ему молились, т.е. духовно как бы призывали его на помощь, а потом оказывалось, что это — мало оправданное действие. Ну что же, церковь — это в первую очередь люди, а людям свойственно ошибаться, поэтому ничего особенного в этом нет, надо просто вовремя исправлять исторические ошибки, если вдруг оказывается, что они были допущены. Такие ошибки редки, но они бывают.

К тому же и Бог может не ответить положительно на наше главное прошение в таинстве. Вот, мы говорим, что просим Бога, а Бог нам на это отвечает. Мы всегда предполагаем, что при этом Бог отвечает положительно. И тогда говорим «аминь» — «истинно так». А ведь бывают случаи, когда Бог положительно и не отвечает, когда наша молитва «выше потолка не восходит». Я вам уже приводил слова святых отцов о том, что можно крещаться — и не креститься, можно причащаться — и не причаститься. Это относится ко всем таинствам. Также можно заучить все догматические формулы и при этом не проникнуть в церковные таинства веры, не познать самой истины веры по ее духу и смыслу.

Это как раз и есть самое трудное в церковной христианской жизни. Получается, что в таинствах никаких внешних гарантий нет, потому что мы в Церкви и ее таинствах имеем дело с живым Богом, Который свободен, и с живым человеком, который тоже свободен, но, в отличие от Бога, еще может злоупотребить своей свободой. Поэтому нам всегда нужно свидетельство нашей совести и нашего сердца, нам всегда нужно проверять себя и то, что в Церкви происходит, по духу и по плодам. Это, может быть, самое возвышенное и самое смелое, самое дерзновенное в христианстве, но и самое трудное в нем.

Ведь, повторяю, мистические вещи мы не можем ощущать на уровне обычных чувств. Когда у человека есть мистическое приобщение к Богу, — это обязательно проходит через его чувства, через его душу. Духовное обязательно выражается и в душевном. Но не наоборот! Иногда человек что-то душевно воспринимает, он на каком-то подъеме, ему кажется, что он чуть ли не пророчествует, а духовно это может быть пустой формой, совершенно ничем внутренне не обоснованной. Или, наоборот, человек может стилизоваться под такого кроткого, смиренного, благостного, любвеобильного человека, — и это тоже может оказаться лишь пустой формой.

Нормаль таинства будет иметь некоторые особенности, когда мы будем прилагать ее к литургическим таинствам и к догматическим определениям церкви, как и к экзистенциально-аскетическим и трансцендентально-мистическим принципам личной жизни в ней. Хотя в целом нормаль всегда и везде будет та же, но некоторые ее элементы могут меняться местами или быть несколько иначе реализуемы в церковной жизни. Я хотел бы сейчас особо коснуться различий в нормали таинств догматических и литургических.

Особенности нормали таинств веры Церкви (догматических таинств)

1а. Что такое в таинствах веры префацио, вступление? Обычно, это — процесс соборного осознания вселенской (кафолической) Церковью, часто в лице ее епископов (блюстителей), необходимости единого церковного ответа на какое-то возникшее в церкви новое мнение или новую формулу веры Церкви. Чаще всего, эти новые формулы, на которые Церкви приходится реагировать, отвечать, — неправославные, еретические. Когда возникает какое-то нестроение в вопросах веры Церкви, какое-то новое суждение о вере, которое сама Церковь не может принять, тогда Церкви в ее мистических, мистериальных и канонических границах нужно рассуждать о том, что же объявилось в ней, что же в ней происходит, истинно это или неистинно. И если неистинно, то как будет истинно? Очень интересно, что Церковь, как правило, давала свои догматические формулы (а надо сказать, что и не «как правило», а до сих пор — почти всегда) именно в ответ на ересь, когда ее провоцировали на это через искажение истины. И только иногда, в самой древности, — в ответ на потребность передачи Церковью своей веры через оглашение.

Да, верно говорится, что в Церкви вся полнота Веры, ее духа и смысла, была изначально, даже и тогда, когда в ней еще не было никаких догматических формул вселенских соборов и т.д. Было время, когда еще не было и Священного писания Нового Завета в Церкви, но и тогда христианская Вера в ее полноте уже была, ибо в этой полноте всегда жила сама новозаветная Церковь. Но тогда в ней все было еще, конечно, в некотором зародыше, зерне, существовало как бы в некотором ядре. А когда это зерно стало раскрываться, развиваться, тогда и стали появляться духовно-творческие ошибки — ереси. Церковь в таких случаях чувствовала разрыв в духе и смысле своей веры и искала пути для того, чтобы ей ответить на возникшую ересь. Она пыталась дать свой ответ на вопросы: почему то или иное мнение — ересь, как правильно верить, как не впасть в ересь? Вот вопросы, которые ставились перед Церковью в те времена.

Итак, в Церкви существует вся полнота Веры и Истины, но догматическую форму выражения эта Истина Веры сама собою еще не приобретает. Приобретается она именно в исповедании своей веры и как реакция на ее искажение: ты сказал и настойчиво учишь в церкви так-то и так-то, но это не совсем верно, или совсем неверно, а надо вот так. Это ведет Церковь вперед. Она сама никогда не спешит теоретизировать по поводу своей Веры, она никогда этого не делает и ради каких-то мыслительных упражнений или экспериментов. Ее на это вынуждала лишь сама жизнь.

Здесь ставились, как правило, задачи общецерковного выражения Истины в том или ином ее аспекте, и поэтому — так же, как правило, — эту задачу решал некий общецерковный собор, который в конечном счете часто являлся собором Вселенским. Хотя в принципе это необязательно, потому что здесь важно не то, чтобы решение было принято именно на Вселенском соборе, а то, чтобы сама вселенская Церковь приняла ту или иную формулу как тот или иной свой догмат. А кто в ней выразил эту формулу, это дело второе — это как Бог даст.

Вот что касается вступления, т. е. того, как Церковь становится перед лицом Божьей Истины в связи с угрозой правде своего вероисповедания.

1б. Вторая часть первого элемента нормали таинств веры Церкви — догматов. Это анамнесис, воспоминание. Какое? Воспоминание доказательств изначальной истинности принимаемого в Церкви догмата. Обычно это воспоминание входит уже в основную часть таинства и бывает обращено к жизни Самого Господа нашего Иисуса Христа и Его Церкви и к пророчествам о ней, т.е. к Священному церковному писанию, а в конечном счете всегда — к данному ей Божественному Откровению и Богопознанию, т.е. к Священному Божественному Писанию и Преданию (с большой буквы). Но при этом Церковь также обращается и к опыту жизни общепризнанных в ней же святых, т.е. к своим писаниям.

Вот что в таких случаях воспоминает Церковь. Она воспоминает и выражает то живое Откровение Божье, которое в ней хранится и живет изначально, причем это должно происходить в едином духе соответствующего Священного Божественного Предания, Священного церковного предания и соответствующих преданий Церкви.

Таким образом, собор, собранный по тому или иному поводу, должен действительно отразить церковную соборность, т.е. как бы собрать воедино всю истину, касающуюся поднятого вопроса веры. Тем самым он должен выразить особую церковную кафоличность и такую догматическую, глубоко внутреннюю, идеально-онтологическую истину веры, которая была бы приемлема для всей Церкви, существующей по всему лицу земли, как и особую церковную святость, ибо эта истина, конечно, должна быть истиной только Божьей Церкви. Эти понятия кафоличности и святости у нас, к сожалению, часто или отсутствуют, или сильно искажены. Кафоличность же всегда связана именно с полнотой явленной истины, а святость — с тем, что эта истина принадлежит Церкви, и значит, что она принята Богом, а не является просто той или иной человеческой или, скажем, научной или еще какой-то подобной правдой и истиной.

2б и 3а. Второй элемент нормали — формула-объявление и эпиклесис, т.е. призывание, с главной молитвой-прошением. В нормали догматов первая часть этого элемента переносится ниже, она часто дается после данного на молитву-прошение Церкви Божьего ответа, выражающегося в новой догматической формуле (после 3б), вторая же отсутствует, а если она и существует, то внешне не очень явно. Конечно, люди в Церкви и на соборах молятся, прежде чем по-новому выразить какую-то духовную истину. Их духовная жизнь в этот момент всегда бывает очень интенсивна, поскольку их деяние всегда так или иначе бывает связано с призыванием Духа Святого, Который должен в новой форме открыть истину Своей Церкви, и с прошением к Нему, на которое и отвечает Господь.

3б. В третьем элементе нормали еще очень важно то, как выражается первоначальный «аминь» и что под ним подразумевается. По существу это есть согласие (консенсус) и принятие (рецепция) решения собора, его догмата, на самом соборе, т.е. в большей степени пока лишь руководством местных церквей, обычно выражающееся в подписании деяний собора. Таким образом, вот это и есть первый, предварительный «аминь», предполагающий, что согласие всей Церкви и принятие ею открытого и сформулированного на соборе догмата еще впереди — в метаисторической и эсхатологической перспективе.

Ведь когда заканчивается какой-то церковный собор, который дал свою догматическую формулировку, который по-новому, онтологически и образно, открыл смысл и дух той или иной истины, тогда этот догмат принимается и подписывается вначале только отцами собора и, значит, в первую очередь, руководством местных церквей, представители которых, как правило, и присутствуют на соборе. Но весь Народ Божий еще не знает этого догмата, еще не говорит на него своего «аминь». Истина им еще не опробована, она еще не принята всей Церковью, с ней еще не согласились все и навсегда. Поэтому само по себе любое принятое догматическое постановление собора, даже вселенского, хотя оно, может быть, уже и скреплено церковным «аминь», еще не вполне церковно, ибо этот «аминь» еще предварительный и первый.

2а и 4а. Если откровение веры на соборе происходит, т.е. если Божий ответ дан и на него произнесен первоначальный и согласный «аминь», то отцы собора с полным правом могут сказать так, как говорили еще апостолы после своего первого, Апостольского собора, описанного в Деяниях святых апостолов, где ими было сказано: Изволися Духу Святому и нам, т.е. угодно было Духу Святому и нам (15: 28) объявить новую формулу веры как догмат Церкви. Вот формула и объявление, которые потом стали проходить через все церковные соборы: по изволению Духа Святого и отцов собора на нем определяется то-то и то-то. Именно вместе с такой формулировкой, связанной с выработанным решением собора, дается как дар свыше догматическая, идеально-онтологическая формула как объявление о явленной Богом в Его Церкви той или иной истине веры. Такое решение дается для всей Церкви, и в церковной истории оно также чаще всего бывало связано с деяниями вселенских соборов.

В истории вселенских соборов часто бывало и так, что собор завершал свои деяния дерзновенным ходатайственным поминовением послуживших новому выражению и актуализации Истины в Церкви. Обычно эти поминовения совершались на том же соборе, который прославлял тех, кто первым выступил против ереси и первым дал верную формулировку догмата, часто еще до собора и часто лично пострадав за это.

Так что все новые догматические таинства имеют свои духовные дары, которые Церкви надо будет еще и в будущем согласно усваивать, употреблять, принимать и использовать.

4б. За совершившееся таинство веры, за ответ и откровение Божьи, за Его дары, выражающиеся в новой ступени Богопознания, Церковь обычно и благодарит, часто на том же соборе, в заключение его. Это благодарение происходит в сердцах отцов собора и в таинствах, особенно на Евхаристии.

5а. Все это, в свою очередь, рождает новые плоды этого неповторимого таинства: прежде всего, новое вдохновение от вновь познанной Истины и связанное с этим обновление и возрождение духовной жизни Церкви. Это и есть последний, пятый элемент нормали, который всегда является «естественным» последствием таинств, элемент, выходящий за рамки собственно церковных соборов и являющийся моментом общецерковного собирания плодов таинств веры и их общецерковной оценки.

Догматические определения не должны отрываться от жизни, они должны быть так же плодотворны, как должно быть плодотворным и действенным всякое таинство. Поэтому и плоды догматических таинств выражаются во всех областях жизни Церкви и ее полных членов, в их духовной, душевной и телесно-материальной жизни.

По отношению к догматам это очень ярко видно, потому что все менялось в зависимости от того, принимала какая-либо церковь ту или иную истинную формулировку, тот или иной истинный догмат или не принимала его. В истории часто бывало так, что большие церкви и целые народы так или иначе канонически, а то и мистериально отпадали от вселенской церкви в результате того, принимал или не принимал народ в этой церкви какой-либо истинный догмат. Результаты этого мы можем теперь видеть, потому что прошло достаточное количество времени. Опыт истории говорит нам о том, что даже малейшее уклонение от истины становится роком для народа, как и для той церкви, которая допустила это уклонение, становится тем, что мешает жизни этого народа, уводит в сторону и унижает его культуру, искусство, общественные отношения, меняет не в лучшую сторону характер этого народа.

5б. Именно по плодам жизни в Церкви новых догматических формулировок и самих догматических таинств мы можем в результате сказать на них окончательный «аминь», который так же может выражаться очень долго, столетия и даже тысячелетия, с учетом всех последствий для церковной жизни, причем не только положительных, но и отрицательных.

Я хотел бы здесь привести пример. Как известно, всякий раскол в церкви есть явление негативное, ибо он всегда бывает связан с озлоблением, нарушением союза любви, нарушением единства. Таков всякий церковный раскол, даже если он не касается веры. Возьмите любую секту, даже православную, например, старообрядцев. Они, конечно, православные, но сколько энергии и сил уходило и уходит впустую, просто на борьбу друг с другом. Одни борются против этих, а эти борются против тех. Уж не говорю об отношениях православных и неправославных, когда одна часть церкви оказывается заинтересована в пороках и недостатках другой части церкви: потому что они — другие, значит, нам надо доказать свое превосходство, и значит, они должны быть плохими, и если они плохие — вот это и хорошо, нам теперь есть что сказать о них дурного! И так начинают даже выискивать недостатки, а иногда и выдумывать их.

Догматические споры в церкви на протяжении всей ее истории родили необыкновенно большое число расколов, вражды, взаимных страданий. Часто и правая сторона уклонялась в соблазн и начинала борьбу уже не за догматическую истину, а лишь за законное признание конкретной, пусть и правильной, формулы того или иного собора, т. е. лишь формулировки того или иного догмата, так что ей уже было неважно, что духовно значит сам этот догмат. «Прими формулу!», — вот как столетиями рассуждали многие в церкви. «Ты принимаешь ту или иную формулу того или иного собора или не принимаешь?», — вот из чего делались все выводы и оценки.

Таким образом, часто и православная сторона впадала в ветхозаветный дух и отступала. Увы, увы, это так. И мы сейчас очень часто жалеем о том, что в истории слишком легко шли на эти расколы, на эти разногласия, слишком мало прилагали усилий для того, чтобы в догматической области сразу достичь согласия, даже если это потребовало бы много времени и сил. Это то, что всем нам надо и сейчас знать и помнить, оценивая плоды таинств веры и жизни Церкви, думая, как будет произнесен в ней на них окончательный «аминь».

* * *

Как видно, нормаль таинств веры, таинств догматических, действительно, несколько иначе оформляется в полноте реальности жизни Церкви. В дальнейшем мы будем рассматривать отдельно каждое таинство по нормали: то, как эта нормаль будет выявляться во всех семи литургических таинствах, т.е. в таинствах жизни Церкви, и как она выявляется во всех основных догматах Церкви, т.е. в таинствах ее веры, а также как она выявляет и направляет в Церкви нашу личную, особенно аскетическую, жизнь.

Думаю, что сейчас всем стало понятно главное: таинствоводство для нас необходимо никак не меньше, чем первые два этапа оглашения.

Заканчивая столь важную и непростую тему введения в таинствоводство, чтобы не запутаться в сложных, многообразных и нередко в литературе в разном смысле употребляемых терминах, выразим свой главный итоговый концепт, на котором только и можно строить само современное целостное православное таинствоводство, учитывающее весь накопленный до сих пор Церковью живой и живительный опыт.

В нашу новозаветную эпоху, до пришествия Царства Божьего в силе,

— экзистенциальный опыт ближневосточного мира, выраженный в принципах взаимоотношения Бога со Своим Народом, в Священном писании Ветхого и Нового Заветов — в Библии;

— онтологическо-идеалистический опыт эллинистического мира, выраженных в принципах устроения дохристианских и христианских таинств и догматов;

— канонический, организационный и юридический опыт мира римско-латинского и протестантского, в т.ч. американского, выраженный в принципах устроения внешней церковной иерархии и христианской науки;

— трансцендентально-мистический опыт, свойственный всем древним народам и странам Земли, как Востока (например, Ближний Восток и Египет), так и Запада (Испания), как Севера (от Германии до Скандинавии), так и Юга (Северная Африка);

— трансцендентно-мистический опыт Христова Бого-Откровения и Бого-Познания, в соответствии с максимой Царства Небесного, в котором Бог есть Вера, Надежда, Любовь, и Свобода, Свет, и Путь, Истина и Жизнь, и Слово-Хлеб, —

все это вместе есть та полнота христианской жизни, без любого элемента которой в чрезвычайных условиях, возможно, и может прожить отдельный подвижник-христианин, но без которой никогда, нигде и никак не может жить единая святая, вселенская, соборная и апостольская Церковь Божья — Церковь Христова — Церковь Духа Святого. Обретение этой полноты как заповеданного всем совершенства — цель христианской жизни и, следовательно, каждого верного как полного члена Церкви, желающего жить, как и вся Церковь, в мире сем, но не от мира сего.

Несколько по другому все пять основных направлений, или слоев, церковной жизни можно было бы переформулировать следующим образом:

1) человеческо-мистический,

2) человеческо-мистериальный,

3) человеческо-канонический,

4) природно-мистический,

5) божественно-мистический.

При этом дополнительно при необходимости можно было бы выделить из 3) — человеческо-законный пласт духовного опыта, а из 4) — божественно-законный (ангельский) пласт, и (или) из того же 3) — душевный пласт жизни всего живого, т.е. и человеческого, и животного, мира, а из 4) — природно-душевный пласт — наш опыт жизни Мировой Души, которую лучше других знают ощущающие «музыку сфер» музыканты, художники, архитекторы и поэты.

Можно было бы и дальше двигаться в этом направлении, но это уже явно не сегодняшняя наша задача. В данный момент основным предметом нашего рассмотрения был пласт опыта Церкви, обозначенный нами как 2).

Православная община
электронная версия журнала BETA

№54 1999 год

Проповедь

Священник Георгий Кочетков:
В чем смысл нашего покаяния 17 мин.

Священник Георгий Кочетков:
Успение — это тонкий луч света. Смерть и успение 13 мин.

Священник Георгий Кочетков:
Успение — это знак надежды. Об успении и воскресении 18 мин.

Свидетельства

Мой путь к Богу и в Церковь 5 мин.

Миссионерство и катехизация

Священник Георгий Кочетков:
Введение в таинствоводство (мистагогию) 91 мин.

Богословие и философия

Никита Струве:
Пророчество и школа в христианстве. Доклад на конференции «Предание Церкви и предание Школы» 14 мин.

Богослужение и таинства

Протопресвитер Николай Афанасьев:
Таинства и тайнодействия 56 мин.

Свидетельство о совершившемся: евхаристическая экклезиология на рубеже веков и тысячелетий. Предисловие к публикации 5 мин.

Церковная жизнь

Семен Зайденберг:
Христианская Школа: вокруг Христа и во Христе. (О конференции «Предание Церкви и предание Школы») 78 мин.

Православная община электронная версия журнала BETA

Священник Георгий Кочетков: Введение в таинствоводство (мистагогию)