Из проповедей после вечерней молитвы. Слово о благой вести Последнего дня
Проповедь
12 мин.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Братья и сестры, христиане!
Вот завершается уже время мясоеда, то время, когда, по старой церковной традиции, разрешается есть мясо, и с понедельника начинается первая ступень Великого поста, когда мясо уже не едят. Называется это время, как вы знаете, масленица. В это время уже положены особые чины богослужений и особые чтения, особенно в среду и пятницу, несмотря на то, что в среду и пятницу поста нет, кроме общего для этой седмицы запрета на мясо.
Поэтому совершенно не случайно завтра, кроме воспоминания о Воскресении Христовом, церковь призывает всех своих чад вспомнить о Страшном суде — для того, чтобы мы приготовились что-то сделать в своей жизни такое, что сделало бы этот суд для нас не столько страшным, сколько желанным. Ведь в нормальном случае Страшный суд для христианина должен быть именно желанным, а не страшным. А если страшным, то лишь в том смысле, в каком мы говорим о страхе Божьем, т.е. трепетным судом, к которому мы должны относиться с благоговением, что вполне достойно. Это тот опыт, то чувство, которое не должно покидать христианина.
Очень жаль, что в христианской истории сложилось так, что люди по большей части воспринимали этот Суд действительно как страшный, как ужасный. День Суда воспринимали как день гнева Божьего. Dies irae — пели веками на христианском Западе, да и сегодня мы с вами слышали песнопения уже восточно-христианской традиции, которые тоже напоминают нечто подобное.
Конечно, грехи христианской истории были очень велики, и сами христиане ужасались не столько Божьего Суда, сколько самих себя, видения своей истории. Бердяев как-то написал, что христианская история была бессовестной. Она была, может быть, самым большим соблазном для людей: при всей привлекательности Евангелия, Благой вести, Откровения Христова люди часто покидали церковь или, во всяком случае, переставали ее слушать по одной простой причине, указанной в Писании. Помните, там ведь сказано: Из-за вас, из-за грехов ваших имя Божье хулится у язычников
(Рим 2: 24). Да, часто бывает именно так: по грехам нашим хулится имя Божье. И поэтому, вступая в Великий пост, мы вспоминаем именно свои грехи — чтобы понять, что этот пост нужен нам для очищения, для исправления, а некоторым — буквально для обращения от небожеского жития к божескому. Если древняя церковь определила Великий пост как время сочувствия верных готовящимся к просвещению, то чем дальше, тем больше христианам приходилось думать совсем о другом. Они забыли о просвещаемых, они стали думать только о себе, о своих грехах пред лицом ужасного Суда.
И все-таки, дорогие братья и сестры, нам надлежит вспомнить полноту христианского благовестия. Ведь в конце концов, до сих пор воспоминание Страшного суда приходится на день воскресный, и значит, оно должно пониматься нами в свете Воскресения! Иначе нельзя, дорогие братья и сестры! Но увы, увы, мы стали столь бесчувственны, что нас перестала волновать истина Христова Воскресения. Мы любим праздник Пасхи, но мы плохо чувствуем восьмой день недели — регулярно наступающее в этот день воспоминание Христова Воскресения. Нам достаточно Пасхи, наступающей один раз в году, и нам слишком много Пасох, которых ровно столько, сколько в году седмиц. Мы не вмещаем этой пасхальной радости, точно так же, как мы часто не вмещаем даже еженедельного причащения, еженедельного евхаристического служения Богу в качестве царей и священников Бога Живого!
Что это значит? Что мы не вмещаем того, ради чего мы приняты Богом в Церковь. И мы все время пятимся назад и ощущаем себя скорее в притворе, чем в храме. Поэтому мы всего боимся: боимся начальственных окриков, боимся даже легких слухов, боимся самих себя, боимся окружающего мира — не только нецерковного, но и церковного. Отчасти нам есть чего бояться — в силу вот этого мало отличающегося от нуля уровня нашей духовной жизни. Но отчасти этот уровень духовной жизни как раз и объясняется этими страхами, этой неуверенностью, маловерием, недостатком любви, надежды, веры, недостатком той внутренней свободы, без которой Христос воскреснуть бы не мог. Ведь Воскресение Христово — это еще и торжество Свободы, Свободы Божьей, о которой Писание прямо нам и говорит: Где Дух Господень, там Свобода
! Нам же бывают сладостны рабские оковы. Мы привыкли к ним, свыклись, сжились с ними, приспособились к ним. Мы не знаем уже, что и делать с этой Свободой, когда она вдруг предстает перед нами. Мы не знаем, что делать с Божьей Любовью, с Божьей благодатью, потому что она дается для того, чтобы служить, для того, чтобы отдавать себя в жертву. А мы не готовы. Нам жалко себя, себя и свое, свои планы, намерения, имущество, близких. Нам бывает жалко даже прощаться со своими грехами, со своими страстями. Мы давно как бы заключили некий тайный договор с миром сим, лежащим во зле: мы ему делаем уступку и не очень враждуем с ним (ну, внешне надо, конечно, повоевать, но внутренне — не обязательно), а мир сей в свою очередь уступку делает нам. И хотя внешне он презирает нас, иногда даже ругается и огрызается на нас, но внутренне он уже давно не боится того, что кто-то его победит. Он уже давно не верит христианским словам обличения, он знает, что за этим мало что стоит. Он думает про себя: «Говорите, христиане, говорите, тешьте себя, как будто вы праведны, как будто вы знаете истинный путь». И мир сей понимает, что мы часто дальше своих слов никуда не пойдем, потому что это опасно, это страшно, это крест, это Голгофа. Когда с тебя срывают покровы, сдирают кожу, когда в тебя впиваются стрелы лукавого, когда звери дерут твою плоть и отрывают куски мяса — это страшно, но именно так мир сей будет мстить тем, кто нарушит однажды достигнутый договор между ним и церковью — вернее, лжехристианами, по-прежнему называющими себя церковью.
Что удивляться, дорогие братья и сестры, что мы уже давно не чувствуем Воскресения Христова и не видим в свете Воскресения Страшного суда, а поэтому всерьез-то о Страшном суде и не думаем. Нам приятнее рассматривать нравоучительные картинки, где за каждый грех назначается свое наказание, мы тешим свои садистские инстинкты, смотря на подобные иконы, читая некоторые христианские книги, воспринимая все это как пилюлю для других, а не как нечто серьезно относящееся к нам.
Так, евангельский образ Последнего дня все больше и больше замутняется и скрывается от нас. Господь предупреждал Своих учеников, сказав им однажды, что они «соль земли»: Если эта соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям
(Мф 5: 13), что значит — на помойку. Очень часто мы становимся именно такой «солью обуянной»! Поэтому нам следовало бы вспомнить о благовестии Последнего дня, о том, что в нем — Радостная весть, Благая весть для каждого алчущего и жаждущего правды, милостивого и кроткого, изгнанного за правду. Последний день — это обещание Бога через Сына Своего положить конец злу в этом мире, положить конец всякому греху, всему тому, что разрушает Божье творение, разрушает дух, и душу, и тело. Вне силы Воскресения понять это благовестие Последнего, Судного дня нельзя, вне силы Воскресения нельзя им и порадовать других!
Скажите мне, дорогие братья и сестры: кто-нибудь из вас, проповедуя христианство, открывая тайны своей веры другим, призывая к Богу, в Церковь, говорил ли когда-нибудь при этом о благой вести Последнего дня? Боюсь, что нет (присутствующие отрицательно качают головой), — никто и никогда! Почему? Только потому, что мы смотрим на Христа как чужие, как внешние, для которых любое Божье дело — страх и ужас.
Конечно, нам нужно в этом каяться, и пока мы не раскаемся, мы не воспримем истины Христова Суда. Пока мы не исправим свою греховную жизнь, пока мы не научимся верить по-божески и жить по этой вере — мы не воспримем полноты Евангелия и не сможем сказать внутренне чистосердечно Христу: Ей, гряди, Господи Иисусе
, как говорили христиане в древности, о чем сегодня они, увы, забыли. И даже когда они помнят свой древний возглас «Маранафа» и знают его смысл, они не несут с собой той силы упования на Господа, того желания разрешиться и со Христом быти
, о котором свидетельствовал апостол Павел: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас
(Флп 1: 23).
Поразительны те исторические сдвиги, которые претерпело христианство изнутри, ничего внешне как будто не теряя, а только слегка, слегка, постепенно, изо дня в день, из года в год, из века в век переставляя акценты с одного на другое, со второго на третье и дальше, дальше, дальше… И так постепенно вся жизнь христианская стала неузнаваемой. Мы с вами давно это заметили, дорогие братья и сестры, и уже говорили в одной из прошлых проповедей, еще в нашем Успенском храме, что если бы какой-нибудь апостол пришел к нам, он не узнал бы в нас учеников Христовых. Мы бы показывали ему его же писание, мы бы клялись в верности апостольскому преданию, мы бы утверждали, что имеем апостольскую преемственность, мы бы говорили страшные слова о том, что и до сих пор среди нас где-то есть «преемники апостолов», но сами апостолы не сказали бы на это «аминь», даже если бы их провели по православным церквам с экскурсией и показали бы лучшее в них, а не худшее. И вот это, может быть, самое трудное, дорогие братья и сестры!
Мы должны обратить свой взор к последнему Суду как раз для того, чтобы в свете этого Cуда все поставить на место, для того, чтобы восстановить Божью правду и Божью истину. Для этого не надо никуда уходить, не надо уходить из нашей церкви, кто бы в ней ни правил, не надо! Надо самим стать просто христианами, просто учениками Иисуса. Надо самим сначала явить ту простоту и мудрость, которая нам завещана Христом и апостолами: мудрость духовную, мудрость в уме, и простоту, от которой некоторые отклонившись потерпели урон и ущерб. Нам заново нужно проповедовать Христа. Нам заново нужно проповедовать нашу веру, ничего не придумывая. Господь Сам поможет нам расставить все акценты, найти свой путь, подаст и силы, нам надо только не перемудрить, но и не упрощать ничего сверх меры.
Вот, дорогие братья и сестры, пусть эти простые вещи дадут нам повод для размышления — и на сегодня, и на завтра, и дальше, до Пасхи, чтобы это время было действительно временем молитвы, покаяния, прощения, возрождения, восстановления, апокатастасиса — в нас и во всей церкви.
Я не случайно употребил это сложное греческое слово, хотя большинство из вас, я думаю, знает, что оно значит. «Апокатастасис» — это древнее святоотеческое учение о восстановлении всех в Божьем достоинстве, всех и всего в мире, всего творения и всех людей. Святые отцы жили этой надеждой на всеобщее спасение, потому что имели любовь, которая покрывала, вслед за Христом, все грехи и раны этого мира. А когда им не хватало этой любви, они учили об этой любви, они говорили о ней — для того, чтобы призвать к ней себя и других, для того, чтобы никто о ней не забыл в будущем. Сейчас принято ставить под подозрение это учение, присущее большинству из наиболее значительных святых отцов — не только аскетов, но даже и догматистов. Это говорит лишь об одном — об оскудении любви. Если же мы хотим, чтобы мир сей снова задрожал в страхе пред Христовой Истиной, мы должны обрести такую полноту Его Любви, от которой Христос снова идет в этот мир, чтобы судить мир. Это — наша задача, и это вполне возможно. Если же мы сразу и не можем исполниться такой любовью, то возжелать ее — можем и все мы, и каждый.
И да поможет нам в этом Господь, да поможет Он нам в нашей христианской жизни, поможет нам понять, что спасение в одиночку невозможно и что спасение по Божьему Суду предполагает полноту Христовой Любви!
Аминь.
13 февраля 1999
