Из проповедей после вечерней молитвы. Слово покаянное в день памяти новомучеников и исповедников российских
Проповедь
25 мин.
Ныне, дорогие братья и сестры, мы с вами имеем много поводов для покаяния. Это связано и с чтением из Ветхого завета о Ное и сыне его Хаме, и с тем, что мы говорим о том, что человек уже на земле может дойти до ада. К этому можно было бы добавить и то, что связано с сегодняшней памятью святых мучеников и исповедников Российских, с памятью тех, кто страдал за Христа в нашей стране в XX веке. Ведь это тоже дает нам повод для покаяния.
Сперва о том, что касается Хама. Известно, что люди часто грешат откровением наготы своих братьев и сестер, т.е. разглашением тех вещей, которые не должны быть разглашаемы, особенно если это касается старших. Как сказано в Законе, данном народу Божьему: Начальствующего в народе твоем не злословь
. Мы же с детства привыкли к обратному — мы привыкли к непочитанию родителей, учителей, старших, своих правителей. Да, время было такое, что критика этих людей часто была принципиально важна и даже необходима для того, чтобы не отождествляться с той системой, в которой мы жили. Однако мы нередко переходим грани дозволенного и переносим те же привычки в нашу современную жизнь, и поэтому уже в наше время нам не хватает благоговения, нам не хватает страха Божьего, нам не хватает признания старшинства старших. В нас есть стремление к огульной уравниловке. Мы не терпим старшинства, мы не терпим вертикали, нам не нравится, когда кто-то старше нас, и поэтому мы не ищем старших, хотя надо бы. И мы не понимаем, насколько разрушаем этим свою жизнь!
Эта болезнь встречается и в нашем братстве — естественно, было бы странно, если бы ее не было. Это касается не только отношения к церковному клиру, но и ко всем иным старшим, которые есть в нашем братстве. Много раз мне приходилось у нас встречаться с тем, что можно было бы назвать хамством. Но мы редко в этом каемся. Мне никогда не приходилось видеть, скажем, такие записки, т.е. покаянные хартии, в которых было бы написано, что человек кается в хамстве. Я никогда этого не видел, хотя мне не однажды приходилось быть свидетелем подобных грехов. Ну, а о том, что делается в семьях, в домах, и говорить не приходится: по отношению к родителям, к дедушкам, бабушкам, по отношению к главе семьи, по отношению к старшему брату или к старшей сестре. Да, нам нужно каяться в этом, потому что иначе мы не сможем пройти тот искус, то научение, которое от нас ожидается.
Не случайно в наше время и студенты, скажем, не любят своего начальства, т.е. руководства своих школ, институтов, университетов, и часто как бы «назло», когда им дают возможность выбирать, например, своего старосту, выбирают не того, кто действительно старше, а того, над кем можно было бы побольше посмеяться. Это грех, и в этом надо каяться.
Все то, что связано с послушанием, со смирением, с чувством благоговения, с прохождением искушений, со страхом Божьим, с умением не грешить, с умением выбирать лучшее — все это, к сожалению, для нас вещи трудные. Прости нас, Господи! Ибо бывает, к примеру, так, что люди сразу после оглашения как-то берутся рьяно: соблюдают посты, молитвенные правила, берут на себя много, хоть и понимают, что не все могут сделать, стараются от чего-то отказаться, выбирают, действительно, лучшее, даже если не все получается в их жизни, но потом проходят годы — пять, десять, пятнадцать, двадцать, тридцать лет и больше — и они ко всему привыкают. Они уже все знают наизусть, им уже все не в новость, все не диво, и наступает то безразличие, та теплохладность, которая является первым гасителем духа.
Прости нас, Господи, за эту теплохладность, за это угасание нашего духа и за стремление угасить дух других. Ведь когда гаснет наш дух, мы иногда в какой-то своей внутренней испорченности, вредности, стараемся еще как бы тащить за собой других: «Ах, у меня не получается, пусть и у других не получается. Я не делаю, пусть и другие не делают». И мы начинаем смущать души тех, кто хочет что-то делать, но, может быть, не всегда умеет. Увы, и такое бывает. И мне кажется, в этом тоже надо каяться. Прости нас, Господи!
Если же вспомнить про память новомучеников Российских, то здесь материи совсем трепетные. Прежде всего, здесь надо сказать, что мы мало ими интересуемся. Мы живем, наша церковь живет отнюдь не только благодаря бабушкам, наполнявшим храмы, особенно в послевоенное время, как об этом часто говорится в официальных документах, — мы живем в первую очередь благодаря нашим новомученикам и исповедникам, которые искупали многие исторические грехи нашей церкви. Но наша церковь почему-то не хочет знать об этом искуплении, она с необыкновенным упрямством возрождает старую систему церковной жизни, где вновь и вновь находится место для всех ее старых грехов. И мы этому потворствуем, мы с этим не боремся. Мы не возвышаем своего голоса, мы как мертвые, как равнодушные люди, для которых Церковь — не мать. Прости нас, Господи!
В древности говорили: «Для кого Церковь — не мать, для того Бог — не Отец». Это было одно из крылатых выражений древней церкви. Люди очень хорошо при этом понимали, что они подразумевают под Церковью и ее материнством. Тогда не было принято называть всех подряд отцами, не было принято так говорить, но зато действительная благодарность к тем, кто рождал детей духовно, и значит, ко всей Церкви, у людей была. Поэтому было и благоговение: к Церкви относились так же благоговейно, как и к Богу Отцу, понимая, что Церковь — это продолжение Боговоплощения, это то, что обеспечивает «рост Слова» в этом мире. Мы же часто этого не видим, мы часто этого не ценим, даже если имеем возможность это видеть и ценить. И часто мы ничем не хотим жертвовать для того, чтобы церковь очистилась и возродилась, и если совсем недавно, всего лишь несколько десятилетий назад, люди гибли за это, то сейчас мы не хотим пожертвовать для своей церкви даже малым. Прости нас, Господи!
Мы не хотим жертвовать своим отдыхом, мы не хотим жертвовать временем интересных нам телевизионных передач, мы не хотим жертвовать временем дач и отпусков. Мы не хотим жертвовать своими силами, а часто и своими средствами. Да, есть исключения, верно. Ведь если бы их не было, то и нас бы здесь точно не было: все, что у нас здесь есть, стоит на наших пожертвованиях. Но всем понятно, что вклады людей в возрождение нашей общей церковной жизни распределяются в крайней степени неравномерно. Я вам должен это сказать, потому что через меня проходит «каждая копейка». И об этом говорить тяжело.
Подумайте, новомученики и исповедники Российские призывали нас к покаянию. Они не хотели, чтобы церковь воспроизводила себя такой, какой она была, скажем, в предреволюционное время. А для нас сейчас предреволюционное состояние церкви — это чуть ли не идеал, к которому надо стремиться! В результате мы до сих пор ощущаем себя где-то во глубине времен, чуть ли не в конце ХVIII века, т.е. на двести лет отставшими от исторического процесса. И если судить по тому, что реально происходит в церкви, по тем высказываниям, по тем взглядам, позициям, ориентирам и ориентациям, которые в ней господствуют, то мы действительно попали в какие-то темные века (в истории Русской церкви последних веков это и есть прежде всего век XVIII, время еще доалександровской эпохи).
Да, мы что-то делаем, но часто «за деревьями не видим леса». Ведь если спросить, хотим ли мы очищения церкви, ее возрождения, восстановления полноты ее жизни, то каждый скажет: «Конечно. Неужели нет?» А если спросить: «А что ты делаешь для того, чтобы это свершилось, вот ты лично?», то часто возникает замешательство: «При чем здесь я? Я еще не готов. Для этого есть старшие и более знающие и опытные люди». Но ведь человеку не 100 лет жить на белом свете, не так много лет нам дается для активной зрелой деятельности: до 20–25, а то и до 30 лет человек, как правило, еще не может, а после 60–70 лет он уже не может сделать ничего серьезного, большого. Бывают исключения в ту и другую сторону, но редко. И вот, большинство из нас сейчас как раз в этом зрелом возрасте — и в церковном, и духовном, и физическом смысле, — но когда сравнишь нашу жизнь с тем, что хотели видеть в жизни христиан люди предшествующего поколения, те самые новомученики и исповедники Российские, то становится стыдно! Читаешь о. Сергия (Савельева), епископа Афанасия (Сахарова), жизнеописания многих других новомучеников и исповедников — и стыдно. Стыдно за себя, стыдно за других. И вдвойне стыдно, потому что мы не только не делаем, мы даже не хотим, даже и не планируем ничего подобного делать, мы даже не знаем, что надо делать нам. Не другому, не вторым, третьим, пятым, десятым лицам, а лично нам, каждому!
Поразительно наше невежество духовное, церковное. Мы лишь чуть-чуть вырвались из этого «болота», чуть-чуть подняли голову, так мало того, что нас пытаются бить по этой голове, это отдельный вопрос, но ведь мы уже забыли, что это только чуть-чуть! Нам иногда кажется, что это все, что надо, что это чуть ли не верх совершенства. А на самом деле мы еще по уши в той же самой грязи. Прости нас, Господи!
Мы не ценим духовного единства. Мы даже не ищем путей к нему. Но, в конце концов, вспомним еще и еще раз слова Писания: Бог смотрит на путь человека
. Ему не интересно знать, кто пережарил котлеты, кто недожарил. Ему не интересно судить о нашей жизни по отдельным фактам, потому что отдельных каких-то отрицательных фактов, неудач в личной и церковной жизни достаточно у каждого человека, и нет здесь исключений. Даже если бы все сразу стали святыми с нимбами и крылышками — все равно.
Бог смотрит на путь человека
. А каков наш путь, наш личный путь, на котором невозможно спрятаться за плечи другого, за его спину? Можем ли мы достойно ответить? Можно ли узнать в нем исповедание воскресшего Христа? Ведь сегодня есть и четвертый важнейший повод для покаяния, который надо было бы, наверное, поставить на первое место или на одно из первых мест — это недельное празднование Воскресения Христа.
Не так давно мы с вами как раз говорили о том, что значит исповедовать воскресшего Христа и почему у нас это часто не получается. Да, мы не похожи на свидетелей Воскресения! Мы, кажется, хорошие люди, во всяком случае мы можем показаться весьма порядочными, весьма приличными, весьма хорошими людьми, мы и стараемся, конечно, не быть уж совсем-то нехорошими, но христианин — не тот, кто просто хороший человек. Хороших людей много в любом народе, в любой конфессии, в любой деноминации, в любой религии, и среди нерелигиозных людей есть очень хорошие люди, только что с того, если они не свидетели Воскресения? Посмотришь на нас — и увидишь: мы сплошь и рядом этого свидетельства не являем. Ладно еще, если бы мы просто иногда его не являли, ведь синусоида в нашей жизни неизбежна: вверх — вниз, вверх — вниз, но все-таки в то же время и куда-то вперед, и в целом, может быть, вверх. Но мы часто замечаем, что не отражается в ближних наших свет Воскресения, который должен идти от нас: мы как бы сами потухли, вот и других притушиваем. Прости нас, Господи!
Нам не хватает вдохновения — истинного, подлинного, большого. Свидетельство Воскресения — это большое вдохновение, и без большого вдохновения нельзя быть свидетелями Воскресения. В конце концов, пусть мы почти ничего исторически точного не знаем о деятельности апостолов за пределами книги Деяний, но ведь все равно мы остаемся перед тем фактом, что малая горстка людей смогла совершить во всем мире такой переворот, которого история никогда не знала! Как, какой силой? Только силой Воскресшего, только ею! И поэтому отсутствие в нас этой силы свидетельства о Воскресшем делает нас и наше слово обреченными на неудачу, —если только мы не покаемся, если не исправимся, если не найдем в себе того богосродного корня, который способен жить в земле благодатной и питаться соками воды живой! Прости нас, Господи!
Самое тяжелое, может быть, как раз то, что все мы искренно хотим покаяться. В нас сидит очень глубокое искреннее желание этого, и значит, сознание своего несовершенства и своей греховности. Но при этом мы крайне пассивны, при этом мы готовы на полное бездействие, если иметь в виду тот творческий дух, который требуется в таких случаях. Мы можем, конечно, выполнять указания — лучше или хуже, так или иначе, больше или меньше, но мы редко можем идти сами. А чего нам не хватает? Может быть, нам не хватает духовного руководства? Но как же так — ведь двухтысячелетняя традиция за нами: Священное писание, святые отцы, храмы, молитвы — все, что угодно, только черпай из этой сокровищницы! Все существует в великом многообразии, покрывающем, наверное, все возможные жизненные варианты. Чего же нам не хватает для того, чтобы действительно покаяться и начать жить, не улетая сразу на небо, но и не довольствуясь лишь «земляной» жизнью?
Мы не хотим рисковать. А все, что от Бога, не дает никаких гарантий, это всегда риск: свобода — это риск, любовь — это риск, истина — это риск, общение — это риск. А нам рисковать не хочется: «Пусть будет уж малое, но то, что сами имеем. Лучше синицу иметь в руках, чем журавля в небе».
О. Сергий (Савельев) видел корень всех бед в сребролюбии, он считал, что историческое христианство чуть не загубило себя, начиная с эпохи императора Константина, именно союзом с государством, с внешними силами, именно желанием удобной жизни, комфортабельной, спокойной, сытой. Да, в Писании сказано: Корень всех зол — сребролюбие
, и поэтому позиция о. Сергия всегда будет истинной, и ее никто никогда не сможет опровергнуть. Когда он торжественно сжигал на церковном дворе свечной ящик, это гнилое, но доходное место, в Москве над ним смеялись (я помню этот день, это было где-то в 1975 году), и никто не хотел каяться, хотя все знали, какое это зло — церковный ящик! Но мы с вами на сегодняшний день не связаны с церковными ящиками, у нас другие искушения, у нас — своя маммона, свой кошелек, своя мошна. И, конечно, это серьезно. Нельзя жить комфортабельно, сытно, удобно и хорошо служить Богу. Не можете служить Богу и маммоне
, и каждый человек, который делает выбор в сторону служения себе и своей маммоне, теряет возможность служить Богу. Сразу или не сразу, в полноте или не в полноте — все равно, но теряет, ибо служение Ему — это обязательно жертва собой и своим. Бог смотрит на путь человека
.
Но все мы знаем, что не одним сребролюбием мы раздражаем нашего Господа, что это не единственное наше искушение. Желание удовольствий, желание расслабиться — вот что сейчас, может быть, стоит на первом месте. Всем очень хочется отдохнуть. Особенно до начала какого-либо дела. А эта расслабленность приводит к безволию: «плыви мой челн по воле волн». Вот мы и плывем «по воле волн», и не знаем, куда плывем.
Я иногда думаю: почему наши братья и сестры в Екатеринбурге и Томске достигли всего того, чего искали, чего просили? Ведь их надежды были, кажется, несбыточными, точно так же, как наши надежды снова обрести свой храм. Но вот они всего достигли, а мы — нет. Ну, кто-то у нас утешает себя мыслями на тему «большому кораблю — большое плавание». Но дело, конечно, не только в этом: каждый, действительно, получает в свою меру, по своей вере, ведь сказано: по вере вашей будет вам
, и еще: сия есть победа, победившая мир, вера ваша
. Если мы тоже хотим победить, мы должны знать, что победить мы можем только высшим вдохновением, только нашей верой.
А веры-то нам и не хватает. Вот сегодня, например, собралось приходское собрание храма Успения в Печатниках. Решили собраться, поговорить: как нам дальше быть-то, ведь сколько времени уже прошло с тех пор, как у нас отняли храм. Я зашел к ним, смотрю — сидит чуть ли не меньше половины членов этого собрания, которое у нас, конечно, было весьма большое. Меня это как-то очень поразило, и я подумал: «Вот потому мы поныне и не имеем храма», — ведь оказывается, что он никому толком-то и не нужен: все уже приспособились, все уже имеют всё, что хотят. А хотели бы другого, веря в него, — получили бы свое.
Не знаю, может быть, будут и какие-то другие плоды, посмотрим, все-таки собралось несколько десятков человек. Поживем — увидим. Я специально не ходил на это собрание, чтобы даже не высказывать своих мнений в присутствии всех. Мне хотелось узнать: а чего хотят люди, однажды написавшие заявление на членство в приходском собрании, т.е. взявшие на себя ответственность за конкретный храм, — чего они хотят, а не чего я хочу.
Вот так часто бывает в нашей жизни, в нашей духовной жизни. Иногда я удивляюсь: проходит оглашение группа за группой. Мало того, что их часто ведут одни и те же люди, которых очень немного по отношению ко всему количеству членов Братства, но те, кто оканчивает катехизацию, редко высказывают даже желание стать катехизаторами, хотя разве можно оспорить ту мысль, что сейчас без миссии с полной взрослой катехизацией, как и без общинности, духовное возрождение в нашей церкви просто немыслимо. Немыслимо! Все остальное — второстепенно, даже евхаристическое возрождение, как бы желанно оно ни было, поскольку и оно должно расти из этих корней (а не наоборот, ибо мы видели, что бывает, когда происходит наоборот: я это хорошо помню в пустыньке о. Тавриона и у о. Всеволода Шпиллера — а это те два человека, которые на сегодня являются символами нашего евхаристического возрождения).
А о чем мы думаем? Общины часто чуть ли не разваливаются, а мы спим! Группы нередко редеют (по понятным причинам: искушения — искушают), а мы спим! Иногда не хватает катехизаторов, а новых почти нет. Я даже до сих пор не могу полностью доверить нашему Братству, скажем, проведение «открытых» миссионерских встреч, хотя мы их регулярно проводим уже где-то 12–13 лет: сперва каждые два месяца, а потом каждые четыре месяца.
Вот я и думаю, почему так: есть уже братство, которое не очень похоже на братство, есть общины, которые не очень похожи на общины, есть группы, которые не очень похожи на христианские общности, а мы спим! Обещаем и не делаем, каемся и не раскаиваемся! Потихоньку начинаем друг другу подвирать или, наоборот, льстить, то есть потихонечку заражаемся всеми теми болезнями, от которых так хотели и хотим уйти! От чего ушли, к тому постепенно, постепенно и приходим? Но пройдет еще 20–30 лет и что же будет? Нести свой крест мы часто не умеем. Мы не умеем нести крест страданий, смертей. Мы не умеем даже давать и от этого радоваться, вернее, умеем, но в очень небольшую меру.
Апостол Павел уже наблюдал все это в своих общинах и говорил: Наше сердце расширено, вам не тесно в нас. Распространитесь же и вы, — т.е. расширьте свое сердце, — чтобы и нам не было тесно в вашем сердце
. Он уже видел эти беды. Надо ли говорить, что из века в век становилось не лучше? Все это привело к тому, что мы все знаем, как недолжное в церкви. Оттого христианство сейчас часто — как «соль обуянная», потерявшая силу, как посмешище среди людей. Люди приходят к христианству в поисках эстетических наслаждений, экстатических высот. Им неприятна чья-либо жизненная дисгармония, они не хотят ничем рисковать в своей жизни. Они хотят только приобретать: «вот у меня было то-то и то-то, а придя к христианству, я получу еще то-то и еще то-то». И так во всех странах. Православие часто принимают не потому, что уверены в его большей истинности, а потому, что здесь свечечки горят, лампадки, ходят «благоутробные» батюшки и матушки, сияют вполне сытые и ухоженные монастыри — все успокаивает и все эстетически прилично. А что там иногда бывает за внешне красивыми дверями — ладно, не нам судить. Но вот о Любви, о Свободе, об Истине, принимая Православие, говорят редко. А если и говорят, то редко можно понять, что за этим стоит и какое это имеет отношение ко Христу и к Евангелию.
День памяти новомучеников и исповедников Российских должен был бы праздноваться всеми нами сейчас особенно торжественно, как и всем христианским миром. Но для этого мы должны почувствовать себя их наследниками — наследниками всерьез, наследниками их делания, их подвига, их духа, их мысли. А этого нет. И поэтому мы опять попираем великие перлы ради обретения мелкого бисера.
Господь говорит Своим ученикам, хотя бы некоторым из нас: Оставь все и следуй за Мной
. Он говорит о Кресте, который нам надо нести. Он говорит о том дерзновении духа Свободы и Любви, без которого нет утешения от Духа Божьего. Он не хочет ни разномыслия, ни раздоров в общинах Своих учеников. Мы же, как нарочно, «отцеживая комара, верблюда поглощаем», делая все наоборот.
Как нам в этом раскаяться? Как нам в реальности обрести подлинный путь? Кажется, жизни не хватит, не то что одного Великого поста. Но нельзя же нам второй раз входить в одну и ту же реку, еще и еще раз катехизироваться, еще и еще раз слушать объяснения вещей первоначальных и усваивать важнейшие для нашей жизни призывы из Евангелия. Так как же нам следовать по тому пути, который каким-то чудом уже раскрылся пред нами?
В отличие от многих и многих мы хотя бы в принципе знаем, что надо делать христианину. Но мы плохо научены тому, как это делать, мы имеем слишком мало примеров этого. Давайте же пробовать, давайте стараться. Наверное, как чудом Божьим нам открылся сам путь, так, может быть, чудом откроются и те средства, которые нам нужны для того, чтобы реализовать этот дар, чтобы его усвоить и умножить. Остается надеяться только на такое чудо, потому что слишком явно то, что нас самих здесь не хватает, что бы мы о себе ни думали.
Будем просить у Господа прощения снова и снова! Будем искать его, будем искать Царства Небесного и правды его. Будем стараться идти путем освобождения. Будем стараться прощать, будем стараться и быть прощенными прежде всего Богом, и дай Бог, чтобы и людьми. Будем стараться не расточать даже малых крупиц от того, что дал нам Христос. Мы живем в ту эпоху, когда эти малые крупицы могут составить великое достояние. Не сейчас, в будущем, но могут. А если мы будем расточать, а не собирать со Христом, то никакого состояния, никакого Небесного Царства мы не увидим, никакого наследства от Бога мы не получим.
Будем же идти в этом направлении. Пусть нас здесь и сейчас очень мало и мы не можем рассчитывать ни на какую поддержку. У нас много друзей, но у всех наших друзей много своих проблем, так что, скорее, мы должны им помогать, потому что мы в каких-то отношениях более благополучны, чем все они: те, кто живет в нашей стране, и те, кто живет вне ее, где бы то ни было, потому что везде сила Божия совсем рассеяна. Мы худо-бедно, но хоть как-то собраны: под одни своды, в одних каких-то братствах, общинах, группах, школах и еще в чем-то, еще в чем-то. А у других и этого нет. Пусть это собрание в большой степени еще внешнее, оно еще требует от нас углубления или усвоения, овнутрения, но оно существует.
Будем помнить: только в нашем единстве, только в нашей жертвенности, в нашей любви, в нашей вере — залог нашей жизни в будущем, залог нашей победы в будущем, залог того прощения, которое тождественно нашему спасению.
Давайте теперь в духовной тишине, пусть и не в полном духовном или душевном комфорте, помолимся Богу, чтобы это прощение состоялось, чтобы мы были прощены за все наши вольные и невольные грехи и согрешения и чтобы мы также простили всех за все их вольные и невольные согрешения и грехи. Это совсем не значит отступать перед злом, особенно в церкви, но это будет единственной возможностью церковь обновить и возродить, в наше ли время, после ли нас — все равно.
Давайте вспоминать своих наставников, своих учителей, свидетелей Воскресения. Давайте поминать их глубже, полнее, искреннее. Давайте смотреть на них, как на тех, кто указывает нам путь и в наше время, несмотря на то, что многое в жизни изменилось.
Давайте подходить к нашему покаянию так, как этого хочет Господь, — как к духовному празднику очищения. Давайте радоваться каждому посещению Господа и благодарить Его и друг друга, ибо без наших ближних этого невозможно ни вполне увидеть, ни вполне пережить.
Давайте подходить к покаянию так, как будто это последнее покаяние в нашей земной жизни, так, как будто оно не требует никаких посредников и свидетелей, кроме Самого Господа.
Постараемся же не обмануть Этого Свидетеля, да будем единым Телом Христовым во все дни своей жизни!
Аминь.
Храни вас всех Господь!
6 февраля 1999
