Богословие надежды. Анализ содержания журнала «Православная община». Раздел «Богословие и философия»
Богословие и философия
27 мин.
Ирина Богатова — студентка магистратуры Свято-Филаретовской высшей школы. Настоящая работа была написанав качестве итоговой за первые три года обучения в Школе (бакалавриат) и защищена на Ученом совете Школы как бакалаврская.
…все, что написано было прежде, было написано для нашего поучения, чтобы мы в терпении и утешении из Писаний держались надежды
(Рим 15: 4).
В первом номере журнала «Православная община» ее главным редактором свящ. Георгием Кочетковым определены задачи этого издания: «Пора собирать и собираться в Духе и Истине, добре и красоте, в гармонии, во всем знающей свой ритм и такт, свою меру». Среди задач также — рассмотреть «общие и частные, но острые проблемы церковной жизни, истории, философии и богословия церкви»Вступительное слово главного редактора, «Православная община» № 1 (1/1991 г.), с. 3.. Центром духовной жизни названы: для ищущих — освящение, а для нашедших Бога — преображение. Следовательно, авторы журнала надеются, что собирание церкви вокруг острых проблем в Духе и Истине будет способствовать и освящению и преображению, «через обожение человека, жизни и мира»Вступительное слово главного редактора, «Православная община» № 1 (1/1991 г.), с. 4..
Сначала журнал был назван журналом Преображенского братства (№ 1–6 (1991 г.)), затем журналом Московского православного просветительско-благотворительного братства «Сретение» и Московской высшей православно-христианской школы (№ 7–11 (1992 г.)), затем название школы перешло на первое место, и журнал стал журналом Свято-Филаретовской московской высшей православно-христианской школы и православного просветительско-благотворительного братства «Сретенье» (№ 12–31) и, наконец, с № 32 — журнал только «школьный». Таким образом, цели журнала и обучения в Школе сближаются.
Прочитав все публикации рубрики «Богословие и философия» подряд, как некий сборник, можно дать несколько общих характеристик. Во-первых, все статьи, как и обещано в первом номере — проблемные. При этом степень зрелости проблем разная. Есть статьи по «непризнанным или малоосознанным церковным сознанием» проблемам. Например, в № 41 на с. 47 приведены слова о. А. Шмемана о проблеме «примирения, взаимопроникновения литургии, благочестия и богословия как непризнанной в православном богословии», а «пока проблема не признана, ее решение либо невозможно, либо неверно»Протопр. Александр Шмеман. Литургическое богословие, богословие литургии и литургическая реформа, «Православная община» № 41 (1997 г.), с. 57.. С другой стороны, есть статьи, обсуждающие поиск новых путей решения давно существующих проблем (это проблемы экуменические (две статьи Una Sancta в № 34Прот. Сергий Булгаков. Una Sancta, «Православная община» № 34 (1996 г.), с. 50. Прот. Николай Афанасьев. Una Sancta, «Православная община» № 34 (1996 г.), с. 62.), пастырские ("Левитство и пророчество как типы пастырствования»Архим. Киприан (Керн). Левитство и пророчество как типы пастырствования, «Православная община» № 36 (1996 г.), с. 69., «Духовность и духовничество»Митр. Сурожский Антоний. Духовность и духовничество, «Православная община» № 22–23 (4–5/1994 г.), с. 63. и т.д.).
Кроме того, можно выделить две группы публикаций. Одна из них — это материалы, разрабатывающие общие проблемы, касающиеся больших направлений в богословии. Таковы, например, статьи свящ. Георгия Кочеткова «Современное богословие»Свящ. Георгий Кочетков. Современное богословие, «Православная община» № 38 (1997 г.), с. 13., прот. Сергия Булгакова «Церковь и культура»Прот. Сергий Булгаков. Церковь и культура, «Православная община» № 21 (3/1994 г.), с. 44., цикл докладов О. Клемана о личностиОливье Клеман. Тема личности в Священном писании (Лекция 1) , «Православная община» № 10 (4/1992 г.), с. 55. Оливье Клеман. Тема личности у греческих отцов церкви (Лекция 2), «Православная община» № 11 (5/1992 г.), с. 42. Оливье Клеман. Личность по учению русских философов XIX-XX вв. (Лекция 3) , «Православная община» № 12 (6/1992 г.), с. 52., практически все статьи Н. Бердяева. Другая группа — статьи, анализирующие более или менее частные богословские вопросы, например статья митр. Сурожского Антония «Молитва сегодня»Митр. Сурожский Антоний. Молитва сегодня, «Православная община» № 11 (5/1992 г.), с. 51., или статья архиеп. Сан-Францисского Иоанна (Шаховского) «Психология поста»Архиеп. Сан-Францисский Иоанн (Шаховской). Психология поста, «Православная община» № 11 (5/1992 г.), с. 33. и т.д. Подбор этих статей разнообразен по взгляду на ту или иную проблему, что побуждает читателя искать истину в разном, необычном, непривычном, приучает к принятию инаковости другого.
Разные по объему, темам, взглядам работы объединяет созвучие духовным проблемам нашего времени. Журнал дает современный срез разных проблем в разных аспектах, и само время является тем, что объединяет все эти, иногда очень разные проблемы и взгляды. Но это время соотнесено со временем нашего пребывания в Церкви, нашей жизни в Боге, и потому все статьи предполагают острое, живое, личностное восприятие. Отсюда и основной круг проблем, отраженных в разделе «Богословие и философия»:
— эпоха,
— Церковь,
— личность,
рассматриваемых в контексте «христианство и современность». При этом большое внимание уделяется различению временного и вечного как одного из путей сохранения чистоты традиции, восстановления ее духа и смысла.
Все работы отличаются оригинальностью языка и стиля, пронизаны духом свободного творчества, в них нет «школьного богословия». Складывается впечатление, что «богословие» и «философия» объединены в одну рубрику не случайно: в большинстве публикаций богословие и философию различить невозможно.
Речь пойдет прежде всего о статьях Николая Бердяева «Два понимания христианства (к спорам о старом и новом христианстве)»Николай Бердяев. Два понимания христианства (к спорам о старом и новом в христианстве) , «Православная община» № 29 (1995 г.), с. 48., о. Василия Зеньковского «Проблема зла в мире и пути борьбы с ним»Прот. Василий Зеньковский. Проблема зла в мире и пути борьбы с ним, «Православная община» № 26 (1995 г.), с. 26., Оливье Клемана «Свидетели надежды в кризисном мире»Оливье Клеман. Свидетели надежды в кризисном мире, «Православная община» № 20 (1994), с. 29. и Сергея Аверинцева «О перспективах христианства в Европе. Попытка ориентации»Сергей Аверинцев. О перспективах христианства в Европе: попытка ориентации , «Православная община» № 19 (1/1994 г.), с. 87., специально посвященных современному состоянию христианства и его перспективам.
Статья Н. Бердяева «Два понимания христианства» была впервые опубликована в 1932 г. Трудно судить, как воспринималась она современниками тогда, когда была написана. Сейчас часть того, о чем спорили в то время, уже вошло в церковное сознание и не вызывает чувства новизны, часть же поражает своей прозорливостью.
Смысл статьи, ее цель, позицию автора в ней можно выразить словами самого Николая Бердяева: «В лучшие, светлые минуты своей жизни он (религиозный субъект — И.Б.) жаждет свободной встречи с Богом, он хочет увидеть христианское откровение очищенным и освобожденным от искажающих социальных наваждений, расовых и национальных, семейных, сословных, классовых, освобожденным от абсолютизации условной и преходящей символики человеческого языка и разума, от ложной его стабилизации»Николай Бердяев. Два понимания христианства (к спорам о старом и новом в христианстве) , «Православная община» № 29 (1995 г.), с. 66..
В характеристике консервативного христианства Бердяев отличает неизменяемость и пассивность религиозного субъекта. В то же время, хотя откровение абсолютно и неизменно, оно двучленно и предполагает объект, который открывается, и субъект, которому открывается. При этом откровение — событие внутри человека, его духовный опыт, который может быть разным у разных людей. Откровение изменяет человека, но и оно изменяется им. В свете этого существование идеальной «ортодоксии», объективной и независимой от субъекта, — иллюзия, основанная на вере в неизменяемость человеческой природы и на вере, что религия, основанная на откровении, не бывает искажена.
По его мнению, от социальной обусловленности освобождает пророческая сторона религии, ведь именно пророчество имеет силу восставать против власти социального коллектива, социологической обусловленности. Но здесь, как нам кажется, образуется некоторый порочный круг: сам автор ниже приводит бесспорные факты, свидетельствующие об умалении и ущемлении социологической эмпирией именно духа пророческого (с. 52), вследствие чего «слишком часто вера объясняется социологической зависимостью».
Отсюда возникает тот глубокий трагизм христианской жизни, о котором пишет Бердяев. В связи с этим «большое значение имеет познание коллективного подсознательного, социальных внушений и социальной обусловленности в религиозном сознании и религиозной жизни» (с. 56). По мнению автора, «это познание может иметь освобождающее значение» (там же), чем и обосновывается роль христианской антропологии, в которой нужно различать дурной антропоморфизм, относительный, преходящий, связанный с социоморфизмом, и вечный, связанный с богочеловечностью истины о человечности Бога.
Особенно актуальны рассуждения автора о вечном и временном (с. 58), с призывом различать одно от другого. Нельзя отрицать традиции: «То, что в ней от вечности, — подлежит сохранению. Но в традиции есть многое от окостеневшего, остановившегося времени, а не от вечности». Слишком многое в традиции «…определяется бессознательными социальными влияниями и наслоениями религиозного объекта» (с. 59). «Поэтому традиция нуждается в очищении, в одухотворении, в освобождении от социальной обыденности прошлого» (там же). Бердяев говорит о ложном понимании соборности как социального коллектива и о возможном понимании соборности как качества Духа (там же, 18).
Бердяев предчувствовал общность, в которой мог жить дух пророческий, в которой все были свободны. Предчувствовал и искал ее.
В своей лекции «Проблема зла в мире и пути борьбы с ним», прочитанной в декабре 1945 г. в ряду лекций, организованных Р.С.Х.Д. под общим заглавием «Христианство и современность», прот. Василий Зеньковский отразил правду пророческих прозрений Бердяева и развил его интуиции.
На фоне эйфории, связанной с окончанием войны, воспринимавшимся как победа добра над злом, о. Василий делает ровно противоположный вывод: «Может быть, мы имеем сейчас только начало настоящей исторической бури… человечество вступило в очень страшный период истории».
О. Василий подводит читателя к той мысли, что в мире не столько прогрессирует добро и зло, сколько нарастает напряженность борьбы добра и зла. Смысл эпохи — в борьбе добра и зла, и он определяется нашим пониманием, нашим проникновением, нашим участием и нашей ответственностью в этой борьбе: «Пока мы не дойдем до сознания нашей ответственности за мировое зло. т.е. до сознания, что мы тоже виноваты в нем, что мне нужно начинать с того, чтобы лечить самого себя, — до тех пор мы не найдем и путей к исцелению мира»Прот. Василий Зеньковский. Проблема зла в мире и пути борьбы с ним, «Православная община» № 26 (1995 г.), с. 33..
Подобно Н. Бердяеву, ищущему освобождения христианства от дурного социоморфизма, о. В. Зеньковский ищет исцеления от зла, от трагедии и отмечает необходимость изменения в христианском самосознании: от обличения зла — к покаянию.
«Единственное, настоящее обновление мира может придти лишь через оживление христианства, наше же «одиночное» христианство, хотя сливается с другими в невидимый фон добра, но мира не меняет». «Чтобы явить силу христианства, нужна христианская общность, христианские общежития — не знаю, как это назвать лучше».
Далее автор говорит: «Если христианские общежития возможны, если возможны островки христианской культуры, то они будут подобны монастырям, т.е. будут построены по принципу иерархии»Прот. Василий Зеньковский. Проблема зла в мире и пути борьбы с ним, «Православная община» № 26 (1995 г.), с. 34.. Интересно отметить: не собственно монастыри — островки христианской культуры, но некая новая форма, в каких-то своих принципах преемственная монастырям. Эта общность видится ему как духовная семья: «Мы стоим перед возможностью, необходимостью, чтобы люди, которые хотят перестроить по-христиански свою жизнь, захотели соединиться вместе и построить общую жизнь на началах братства, образовать из нескольких семей одну общую семью». «Для этого нужна огромная сила любви… любви прощающей» (там же).
В умении жить общно автор видит и возможность решения проблем христианской культуры. Таким образом, именно в возможности, несмотря на все трудности, принимать общую, совместную жизнь — при различии вкусов, привычек, всего стиля жизни, — т.е. в возможности христианских общежитий, автор видит ключ к исцелению мирового зла.
«Если бы какая-нибудь группа христиан захотела ужиться вместе, если бы попробовала и добилась этого, то мы бы увидали, что именно в этом лежит путь к христианскому обновлению и всего мира», ибо «преодоление мировой трагедии в том, чтобы восстало между людьми братство», — таков вывод о. Василия Зеньковского. Таков и итог периода времени с 1932 по 1945 гг., прошедшего между публикациями статей Н. Бердяева и о. В. Зеньковского.
Вывод о. Василия Зеньковского, что именно в христианских общинах — ключ к исцелению мирового зла, подтверждается самой жизнью: появление общин прежде всего заставляет проявляться зло, затаившееся в самой церкви, в недрах ее, в жизни монашества и иерархии. Эти факты нуждаются в глубоком богословском осмыслении.
Именно с проблемы кризиса христианства и кризиса эпохи начинается и выступление Оливье Клемана на ассамблее АКАТ (Христианское действие за отмену пыток) в марте 1992 г.Оливье Клеман. Свидетели надежды в кризисном мире, «Православная община» № 20 (1994), с. 29..
Как и о. Василий Зеньковский, Оливье Клеман размышляет о трагедии и о кризисе в их соотношении с Промыслом. При этом он непосредственно соотносит откровение Царства с потрясениями и кризисами: «Устремленное к концу, за которым не будет конца, к преображению твари, христианство не может прочно удержаться в завершенных формах… И каждый кризис, каждый великий момент потрясения приводит ко все более яркому осознанию бытия, к новой вспышке… одной из неисчислимых граней того алмаза, который есть Тело Христово» (с. 30). Каждый кризис христианства приводил к развитию новых очагов духовности. (Это созвучно мыслям Бердяева о том, что «революции… повышают качество религиозной жизни, так как ставят вопрос о творчестве религиозного субъекта»Николай Бердяев. Два понимания христианства (к спорам о старом и новом в христианстве) , «Православная община» № 29 (1995 г.), с. 62.).
«Со времени Воплощения и Пятидесятницы мы вошли в глубочайший кризис, кризис воскресения, в котором спасение не индивидуально, не коллективно, а соборно и космично» (с. 37). Важно настаивать на неразделимости двух измерений — общения и преображения, другими словами — соборности и преображения. Нужно, чтобы церковные общины стали теми центрами, откуда изливается соборность.
Кризисное время — это время свидетельства надежды, — такой основной вывод можно сделать из выступления Оливье Клемана.
Очень интересно сравнивать работу о. Василия Зеньковского и Оливье Клемана, наблюдать их преемственность в Духе и смысле и сравнивать обе эти работы с текстом Н. Бердяева.
Если основной пафос статьи Бердяева — тревога об искажении христианства социальными эмпириями и предчувствие общин как освобождающей силы, то пафос статьи Зеньковского — в утверждении силы общин и попытке создать то богословие надежды, которое так блестяще развил в своей статье О. Клеман.
О. Василий Зеньковский настойчиво обращает читателя к видению страшной глубины зла, не теряя при этом веру в добро. Он говорит о том, что это трудно, что «для этого нужно с достоинством и глубиной принимать свой путь, иначе мы впадем в безнадежный пессимизм»Прот. Василий Зеньковский. Проблема зла в мире и пути борьбы с ним, «Православная община» № 26 (1995 г.), с. 26.. Почти зримо, реально видно, как развивается мысль Зеньковского от «безнадежного» пессимизма от видения зла к слову «надежда», которое появляется на страницах его статьи чуть позже. Сначала он определяет надежду как некую силу, дающую нам возможность видеть зло, и называет эту силу (надежду) мужеством духа и совести.
Он ищет надежду как силу, поднимающую над уровнем крайнего пессимизма и близорукого оптимизмаПрот. Василий Зеньковский. Проблема зла в мире и пути борьбы с ним, «Православная община» № 26 (1995 г.), с. 26–27., и находит богословие надежды в идее Промысла. Зеньковский чувствует вневременность надежды, возможность переселения в загробную жизнь идеи Промысла, освященной надеждой (с. 29). В этой статье он выступает как бы предтечей богословия надежды, развернутого в работе О. Клемана, и говорит, что надежда не оставляет человека даже тогда, когда приходит чувство богооставленности, она держится в самых бессознательных глубинах души (может быть, и в коллективном бессознательном).
О. Клеман спокойно и обстоятельно рассуждает о том, каким должно быть христианство в кризисном мире, как обновить Благовестие, с какими трудностями встретятся христиане в третьем тысячелетии.
Богословие надежды — безусловно, главная тема в статье Оливье Клемана.
Если надежда — концентрация веры до степени очевидности, то отсутствие надежды — слепота. «Надежда есть как бы углубление веры, созревание веры, откровение проницаемости времени» (с. 41), — в этих словах прослеживается удивительная связь надежды со временем. И далее: «Надежда открывает будущее, в котором раскрывается таинственное присутствие, делающее нас своим участником» (с. 41).
Доклад Сергея Аверинцева на Афанасьевских чтениях начинается почти так же, как и статья В. Зеньковского, — с поисков трезвого пути между оптимизмом и пессимизмом. Этим путем как раз и оказывается надежда: «Подлинная христианская надежда на языке западного христианства — «теологическая добродетель», надежда сверх надежды
(Рим 4: 18), невозможная, единственная, которая еще никого не обманула, — она-то по самой своей сути глубоко чужда и оптимизму и пессимизму» [20, с. 88]. Правда, эта надежда коренным образом отличается от того, что мы часто под этим понимаем: «Христианин, достойный этого имени, должен быть способен радостно идти навстречу неизвестности, навстречу крушению любых земных надежд, не ожидая от мира сего никаких гарантий»Сергей Аверинцев. О перспективах христианства в Европе: попытка ориентации , «Православная община» № 19 (1/1994 г.), с. 88..
Характерно, что этот текст не только не содержит тревоги по поводу кризисного времени, но утверждает радость пути христианина в любые времена, даже если христиане в меньшинстве и поставлены под удар. Аверинцев даже не называет кризисом крушение любых земных надежд: с его точки зрения — это нормальное явление в жизни мира.
Сергей Аверинцев отмечает радикально-секуляристский дух времени, где главные ценности — ловкость, вседозволенность, а для тайны — астрология или что-нибудь в этом духе. И в Европе с равным рвением служат этому духу и те, что числятся номинальными христианами, и те, кто именует себя агностиком или атеистом. А те, кто устал от секуляризма, уходят в другую, какую-нибудь экзотическую религию, все чаще в ислам.
Понятие о «вере отцов» рассеивается: «Хорошо сказал Честертон: христианство не выживает, не остается в живых, оно вновь и вновь умирает то насильственной смертью, то от внутренних недугов, в каждую эпоху, может быть, в каждом поколении. Но Господь нашей веры знает возвратный путь из гроба, из преисподней, из смерти в жизнь».
«Для христианства жить — значит оживать, воскресать, и никакой иной жизни оно не знает». И что особенно ценно, как отмечает С. Аверинцев, «сущность христианства… каждодневно утрачиваемая и каждодневно обретаемая заново сознанием христиан, трансцендентна любой культуре». Это свойственно всякой вере, но к христианству относится в принципиально более интенсивном смысле, чем к иудаизму и исламу.
Вернулись времена, когда христианство осталось без «христианского мира», вера — без внешней защиты в жизни, где ничто не разумеется само собой. Так в нашей истории, пишет С. Аверинцев, все, что можно разрушить, было разрушено, и выжить могла только нагая вера, предоставленная сама себе…
Далее автор говорит, что было бы до крайности жаль, если бы «этика сопротивления одновременно мирного и непримиримого оказалась бы утраченной для христиан завтрашнего дня».
К тем проблемам, с которыми, как указывал О. Клеман, столкнутся христиане третьего тысячелетия (проблема христианского истинного знания, в том числе вселенной и космоса; проблема отношения к телу и земному миру; проблема встречи с нехристианскими религиями) С. Аверинцев добавляет конформизм стиля жизни, конформизм духа времени. Он призывает избегать всех конфликтов с реальностью нашего времени, но при этом говорит: «Мы должны очень ясно различать две вещи: современность как реальность, подлежащую критике, но имеющую свои права реальности, и современность как идеологию, паразитирующую на этой реальности»Сергей Аверинцев. О перспективах христианства в Европе: попытка ориентации , «Православная община» № 19 (1/1994 г.), с. 96..
Здесь уместно вспомнить слова из статьи О. Клемана: «Иногда религиозность деградирует в сторону изживших себя форм, которые идеализируются и превращаются неприметным образом в идеологию».
Идеализация отживших, устаревших форм превращается в идеологию, которая паразитирует на действительности. И христианство, по мнению С. Аверинцева, «может и должно считаться с действительностью времени, но оно обязано оказывать сопротивление паразитирующим на этой действительности идеологическим фантомам. Отличить одно от другого не всегда легко, но совершенно необходимо». Это бердяевская боль, лишь выраженная более современно. Христиане могут и должны различать не только духи, как говорит об этом апостол Павел, но и формы, которые Дух творит. Отличать устаревшие формы, изжившие себя, и отказываться от них, не давая им превращаться в идеологию — вот одна из задач современного христианства.
Очень важным моментом в работе С. Аверинцева является определение духа времени. Он считает, что дух времени «проявляет себя как абсолютный релятивизм, который готов признать все, что угодно, кроме вопроса об истине…» (с. 97).
Это порождает такое состояние души, при котором «вопрос о бытии Божьем, не получая отрицательного ответа, утрачивает всякую серьезность» (с. 98). Это гораздо страшнее, чем атеизм. И подобному злу христианство будущего должно противопоставлять твердую, бескомпромиссную, отрезвляющую серьезность.
Чтобы справиться с этой задачей, нужно быть убедительным. Христианство должно явить свою убедительность приходящим в мир поколениям и явить себя не как удобную, а как возможно более требовательную веру. «Чтобы оставаться собою, христианство должно возможно строже соблюдать дистанцию по отношению ко всем посторонним для него целям», дабы не «исказить суть христианского Благовестия». Христианство должно быть христианским (с. 99).
Несмотря на серьезность вероучительных разногласий, может быть, самый сложный вопрос — это вопрос об отношении разных конфессионально-обусловленных типов культур, и в связи с этим одна из самых трудных задач будущего — это синтез конфессионально-обусловленных типов христианской религиозной культуры (с. 101). Решение этой задачи, по мнению автора, облегчит борьбу с другими жизненно важными проблемами вселенского христианства. При этом «содержательный разговор между христианами различных конфессиональных традиций будет успешным не в меру приспособления этих традиций друг к другу, а по мере сосредоточенности на смысле наследия древнего Православия», ибо путь к сближению и к соединению — это всегда путь к Центру.
С. Аверинцев так же, как и о. В. Зеньковский и О. Клеман, указывает на связь надежды и будущего. «Будущее надежды другое, чем будущее футурологов», — говорит он, ясно связывая надежду и Провидение, подобно тому, как о. В. Зеньковский — надежду и Промысел.
Богословие надежды не просто связано со временем, это сама актуальность нашего времени. Если бы пришлось характеризовать эпохи богословскими категориями, то наше время, время кризисов, время крушения земных надежд, могло бы быть названо временем духовно-опытного познания надежды и богословия надежды, ибо, как мы здесь пытались показать, именно надежда, «надежда сверх надежды» есть та духовная сила, которая позволяет жить в кризисном мире.
Можно предположить, что следующая эпоха, соответственно, могла бы быть названа эпохой богословия любви.
Но уже сейчас богословие любви доступно людям, имеющим опытное познание надежды. В данной рубрике журнала оно представлено, например, публикацией свящ. Георгия Кочеткова «Сильна, как Смерть, Любовь»Свящ. Георгий Кочетков. Сильна, как смерть, Любовь, «Православная община» № 39 (1997 г.), с. 45.. Здесь, как и у Сергея Аверинцева, присутствуют как бы две категории надежды, которые различаются как «Надежда» с большой буквы и «надежда» с маленькой буквы — Надежда небесная и надежда земная, Надежда Божия и надежда человеческая.
В любви есть Надежда. Любовь — это способность к воплощению, в том числе и Надежды. Предательство Любви — лишение себя Надежды, и в результате — безнадежность. Любовь же — это сила, сила действенная: «Она доходит до врагов в надежде примирения с ними и единения». Здесь есть о чем задуматься современному богослову.
