Мой путь к Богу и в Церковь
Свидетельство
Мой путь к Богу начался в день моего рождения, 5 сентября 1966 года в далеком зауральском городке Кургане. Наверное, это был самый неверующий город на всем белом свете. В Бога здесь не верил никто. Жили в нем простые советские люди, многие из них хорошие и светлые, но память о вере и Боге отсутствовала в отношениях людей, как таковая. На весь трехсоттысячный город не было ни одного действующего храма. В единственном храме в центре города был расположен краеведческий музей, в который я мальчиком любил ходить, чтобы посмотреть на пулемет «Максим». При этом я даже не задумывался, почему это здание такой интересной формы, и что в нем было раньше, и в то время ничто не располагало к тому, чтобы об этом подумать. Конечно, мое описание духовной ситуации в Кургане несколько утрировано, но такой она осталась в памяти. Также и мои родители были людьми неверующими. Они были (и есть) очень честные, порядочные люди, из тех, кто старается жить и живет по совести, несмотря ни на что. Но за все свое детство и юность в семье я ни разу не слышал ни одного слова, которое имело бы отношение к вере и Богу. Таким образом, я начал свой жизненный путь в атмосфере стерильного материализма.
Я думаю, тем фактором, который с раннего детства незаметно ориентировал меня к Богу, была моя семья. Мои родители жили тяжелой трудовой жизнью. Изо дня в день, из года в год их распорядок дня был один — с утра на работу, после работы на дачу. У них не было даже понятия выходного дня и вообще времени, в которое можно расслабиться. Мне кажется, что жизненный пример родителей, пример честной жизни двух тружеников, создал в моей душе те добрые основы, которые помогли мне сделать правильный выбор в духовном пути. Вторым фактором, заложившим в моей душе светлые основания, была беззаветная любовь и надежда мамы. Надо сказать, что рос я лживым, ленивым и распущенным мальчиком, родителям было некогда заниматься моим воспитанием, и этот пробел восполняла улица. Я стал курить уже в старших классах, рано пристрастился к спиртному. К моменту окончания школы трудно было предположить, что из меня может получиться что-то доброе. Я был неуправляемый молодой человек, не ночевал дома, часто ходил с синяками, попадал в вытрезвитель. Время перед самой армией было совсем беспросветным. Думаю, что только Господь упас меня от тюрьмы. При этом мама упорно, несмотря ни на что, считала меня хорошим и добрым мальчиком, всегда шла мне навстречу, если я обращался за помощью. Думается, что если бы тогда мои родители стали относиться ко мне как я того заслуживал — я бы погиб. Вспоминая сейчас то время, я вижу, что жила во мне надежда на самого себя, просто жизнь была такая, что не было ни в чем никакого смысла, и я катился под откос. Но любовь мамы как-то грела эту надежду, заставляла быть ответственным хотя бы перед ней. Отец же был как бы более трезв. Он считал, что из меня ничего хорошего все равно не получится, но никогда не ругал меня — был уверен, что это бесполезно. Но он считал своим долгом в любом случае помогать мне и дать материальную возможность получить образование, если я захочу учиться. Надо заметить, что как ни странно, учился я сравнительно неплохо, даже без троек закончил школу.
Потом была армия. Здесь нужно упомянуть об одном важнейшем факте, который впрямую не связан с армией, но произошел на ее фоне. Я впервые молился. Моя служба была связана со штабной связью, и в одном из писем домой я случайно выдал военную тайну. Конечно, это была смешная тайна, но могли серьезно посадить. Я точно знал, что письма взвода, в котором я служу, проверяются сплошняком. И кроме как молиться ничего другого не оставалось. И я взмолился! «Господи, если Ты есть, выручи меня!» Господь выручил. Письмо не попало в секретную часть, и домой, как я впоследствии узнал, оно тоже не приходило. Этот факт не перевернул мою жизнь тогда, но память о нем крепко засела в моей душе. И хотя я не перестал быть материалистом, но в голову все-таки стали приходить мысли о том, что когда-нибудь надо будет с этим разобраться — ведь было совершенно явно, что я просил и помощь пришла. Вообще, несмотря на то, что армия сама по себе вещь плохая и многих калечит, в моей жизни она сыграла положительную роль. Видимо, благодаря длительному дисциплинированному образу жизни, я как-то очухался от доармейского куража. На боевых дежурствах по связи, где делать абсолютно нечего, а спать нельзя, я стал читать. Читал очень много, причем классику — удивительные эти армейские библиотеки, часто в них собраны действительно шедевры мировой литературы. Самое же главное то, что я стал задумываться над жизнью. Армия дала время вынужденного трезвого ничегонеделания, в которое я просто лежал и смотрел в потолок, и во мне появилась какая-то тоска по сути, стремление реализовать что-то в себе. Эти мысли были неопределенными, но за ними стояла какая-то сила, которая с тех пор навсегда вошла в мою жизнь. К окончанию срока армейской службы я уже имел положительное представление о своей гражданской жизни. Перед армией я поступил в Курганский машиностроительный институт (от нечего делать) и теперь собирался успешно в нем учиться, чтобы стать классным инженером, хорошо работать и таким образом достойно жить в материальном и моральном плане. Но все получилось не так. По приходе из армии начался самый опасный период в моей жизни. Я демобилизовался осенью 86 года, сразу же восстановился в институт, но до серьезной учебы дело не дошло. Сначала я хотел как следует насытиться прелестями «гражданки», к этому присоединились мои доармейские друзья, также демобилизовавшиеся, и через некоторое время я нашел себя в крепкой и веселой компании. Как ни странно, я имел даже хорошие отметки по итогам первых сессий, но на деле отчаянно катился под откос во всех отношениях. Мы не вылезали из ресторанов, устраивали кутежи в институтских общежитиях, совершали мелкие преступления. Я не верил в Бога и вел себя соответствующим, самым логичным, образом — исповедовал «религию» хаоса и разврата, безответственности во всем. Хоть что-то хорошее в самом себе тогда я мог видеть только благодаря удивительной любви моей мамы. Теперь я точно знаю, что такое — любовь… все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит
. Еще во мне жила та сила, которая заставляла страдать по необретенному смыслу, по сути жизни. К концу второго курса института я начал настойчиво мечтать уехать куда-нибудь из Кургана, чтобы бросить эту жизнь. Летом 1988 года я успешно завалил сессию и был отчислен из Курганского машиностроительного института. В принципе, можно было избежать отчисления, но я не приложил к этому никаких усилий, просто уже четко понимал, что не стану я никаким инженером, и вообще так дальше жить нельзя. С этого момента начинается следующий этап моей жизни.
Решение поступать в Свердловский университет было совершенно неожиданным — и для окружающих, и для меня самого. Но с того момента как оно пришло мне в голову, я почему-то твердо знал, что это то, что надо. Еще раз отмечу здесь роль родителей — они снова поверили в то, что у меня что-то получится и поддержали меня морально и материально, без их поддержки я бы не смог учиться просто по финансовым причинам. Таким образом, осенью 1988 г. я приехал в Свердловск и, не поступив с первого захода, поступил через рабфак в Уральский университет на экономический факультет. С этого времени что-то принципиально поменялось для меня в ходе вещей. Учась прежде в школе, пединституте, КМИ, я, при самом несерьезном отношении к учебе, часто имел хорошие оценки. Мне казалось, что стоит только хотя бы немного заниматься, и все пройдет просто на отлично. В университете я стал прилагать усилия к тому, чтобы систематически заниматься и реализовать свою давнюю мысль стать серьезным профессионалом и серьезным человеком. Но первые два курса я был, при всем старании, постоянно на грани отчисления. Тогда я понял, что совершенно не умею трудиться и сознательно приступил к работе над собой, чтобы превратиться из разгильдяя в труженика. Кроме того, учась на рабфаке, я жил в общежитии философов, общался с ними, и благодаря этому у меня появился вкус к чтению серьезной философской литературы. Особенно меня впечатлила одна фраза из Альберта Камю: стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? Именно в этой форме актуализировался для меня вопрос о смысле жизни. Надо сказать, что этот вопрос не был вопросом жизни и смерти, но это был вопрос о том, как жить. С одной стороны, я видел явную ценность трудовых усилий ради того, чтобы что-то понимать, что-то знать, быть специалистом, с другой стороны, по-прежнему ни в чем не было никакого смысла. В этот период произошла одна очень важная в моей жизни встреча — осенью 1988 года я познакомился с нынешним моим другом и братом во Христе. В нем я нашел товарища и собеседника о важных жизненных вопросах, и прежде всего о том, какая же жизнь стоит того, чтобы ее прожить. В то время — начало 90-х — стала возрождаться православная церковь. Стали открываться храмы, появились люди, открыто исповедующие христианство. Мой интерес к нему в то время был подготовлен чтением философской литературы. Но интерес этот был интеллектуального свойства, христианские добродетели (вернее то, что я о них думал) казались мне неприемлемыми. Агрессивный настрой по отношению к христианству во мне сформировал прежде всего Ницше, которого мы с другом очень любили и целыми главами заучивали наизусть. Думаю, что это оказалось мне на пользу, потому что неравнодушное — агрессивное — отношение к христианству подтолкнуло меня к диалогу с верующими. Также в этот период во мне проснулся жгучий интерес к различного рода оккультным наукам. Я читал все подряд: астрологические трактаты, практическую магию и т.п. — меня не интересовало что-то конкретное, но манил опыт невидимого мира, мне казалось, что в нем нужно искать ответы на главные вопросы о человеке и жизни.
Пришла пора сказать о важнейшем моменте в моей жизни, после которого мой путь к Богу стал прямым, как стрела. Этот момент связан с тем, что я никогда раньше в жизни не делал. Я взял на себя ответственность за другого человека. Я вовсе не хотел ее и внутренне сопротивлялся, но в определенный момент я понял, что если не сделаю предложение, то в моей жизни произойдет какая-то катастрофа. Это не было страхом, это было каким-то подсознательным ощущением выбора пути. И без сомнения, этот выбор помог мне сделать Господь. После этого в мою жизнь вошла другая реальность — появились люди, которые от меня зависят, необходимо было как-то устраивать не только свою, но и их жизнь, заботиться о хлебе насущном: учеба в университете приобрела практическую ценность как возможность получить профессию и зарабатывать. Все эти заботы ложились на меня непосильным бременем, учеба шла очень тяжело, и я опять стал молиться. Я молился Пресвятой Богородице перед каждым экзаменом и сдавал сессии со «многими знамениями и чудесами». Надо отметить, что в 1991 году я крестился, но это крещение было как бы случайное, оно никак не соотносилось для меня с реальностью жизни. Тем не менее, после этого и произошла встреча с человеком, который пригласил меня на оглашение. К этому времени все сплелось для меня в один жгут: вопрос о смысле жизни, стремление познать мир невидимый, непонятное желание унизить христианские ценности, осознание необходимости разобраться с тем, кто же все-таки явно отвечает на мои молитвы. С человеком, который впоследствии привел меня на оглашение, у меня сложились приятельские отношения. Меня тянуло к этому человеку, в нем было что-то такое, что я не встречал в других, и однажды он сказал мне, что он христианин. Я был огорчен этим, и мы много времени провели в спорах о Евангелии и Христе. Однажды он пригласил меня на встречу со священником, который ответит на мои вопросы лучше, чем он. Это был о. Георгий. Оглашение оказалось именно тем, что мне было нужно для того, чтобы придти к Богу и в Церковь. И я пришел.
В.И.
Свидетельство
Крестили меня «налетом» в 5 лет. Крещение я запомнила как обычное, но страшноватое событие, и больше, до 25 лет, я в церкви не была. Вспоминаю свое первое понимание связи с Кем-то (Тем, от Кого мы зависим) — это было лет в девять, когда умер мой отец. Отец был единственным, кто мною жил и очень меня любил. Мама считала меня лишним ребенком и всячески мне об этом напоминала.
Вот тогда за мое воспитание взялся Господь. Я почти машинально замечала за собой Чей-то глаз, который за мною следил, и то укоряя, то любя, то что-то поясняя, вел меня по жизни. Был момент, мне было двенадцать лет, когда от безразличности, злобы окружающих и жестокости мамы я хотела отравиться. Я просидела пол-ночи над прощальной запиской, параллельно прожив целую жизнь, говоря с кем-то. И когда я поняла ненужность этого поступка, все улеглось, и я еще долго об этом не вспоминала.
Бог послал мне единственную подругу, с которой я дружила с детства. Она была из верующей семьи. В наших с ней разговорах мы не касались вопросов веры, просто однажды она сказала, что Бог есть, и она это знает. Своим поведением и добротой она заставляла увидеть разницу в людях верующих и неверующих.
Моя судьба была всегда трудной, мне все очень тяжело доставалось, я много болела. Лет до шестнадцати я была «гадким утенком» — меня так же клевали и обижали, поэтому радостного детства я не помню.
Но к этим годам я вдруг очень изменилась: стала симпатичной, перестала болеть, науки стали даваться легко, появился огромный творческий потенциал, много друзей, особенно много женихов (хороших).
Я все чаще вслух стала говорить: «Слава Богу», — но не всуе. Более того, если я очень серьезно, в сердце обращалась к Богу, то обязательно получала то, о чем просила.
И я это стала умом понимать, и часто вспоминала слова незнакомой женщины, которая после смерти отца сказала мне: «Вот теперь о тебе будет заботиться сам Господь — ведь ты сирота».
Я всегда знала, что не буду жить не только в отчем доме, но и в этой стране (я жила в Киргизии, в г. Фрунзе), и в двадцать четыре года переехала в очень русский город Александров Владимирской области, который еще при Иване Грозном был сильным духовным центром, Загорск от него находится в 20 мин. езды на электричке. Во мне проснулась жажда путешествий по России (это был 1985 г.), при этом особый интерес вызывала древняя храмовая архитектура. Я проехала (прошла) все Золотое кольцо. Храмы дали новые мысли и интересы. В это же время я познакомилась с семинаристом из Троице-Сергиевой лавры и, полная комсомольского задора, засыпала его вопросами. За время нашего двухгодичного общения он стал о. К. и провел много часов со мной и двумя моими подругами, отвечая на наши вопросы. Эти беседы на годы оставили след в моей душе, и когда я переехала в Питер, общения с ним мне очень не хватало. Вопросов возникало все больше, тем более, что в начале 90-го года всевозможная литература просто «рухнула» на нас, и первое, с чем я познакомилась, была теософия. Но я всю литературу привыкла читать, оценивая критически, а особенно такую. Появился большой интерес к философии. И получилось, что я одновременно стала и приходить в храм (только заходить), и «носиться» по различным курсам и школам теософско-индийских направлений. Затем появился большой интерес к истории христианства и других религий — мусульманства, иудаизма, буддизма и др.
Итогом этих поисков явилась уверенность в правильности моего выбора — православие. Все сравнения оказались подтверждением Истины. И когда я вышла из этой бури, появилась потребность жить по-христиански, исповедаться, найти пастыря. Через годы Бог послал мне такого человека — о. И. из Преображенского храма. Беседуя с ним часами, присутствуя на богослужении, читая Библию, я чувствовала, что на меня сходит такая благодать, что все в жизни происходит чудом. «Сваливались» и искушения, и очень сильные, но преодолеть их было не так сложно — все происходило по воле Божьей!
В это время люди стали тянуться ко мне с вопросами и симпатией. Вдруг я поняла, что все их проблемы — от пустоты душевной и без Бога им не справиться. После бесед, в которых я рассказывала о своем духовном опыте, о христианстве, люди шли в церковь, менялись, решали свои вопросы значительно легче. Но сама я (поездив по святым местам) понимала, что нет у меня фундамента, на котором можно удержаться, и приводя кого-то в церковь, сама я все больше уходила в суету, все чаще стала попадать в «силки», немощь росла. А тут еще маму к себе перевезла — брат умер. Живя врозь много лет, мы стали совсем чужими, и только долг перед ней (генетический) заставлял все время о ней переживать. Но я твердо стояла на пути православном, а она на протестантском (пятидесятническом). Она стала агрессивной и нетерпимой ко всему не-пятидесятническому, а так как их каждый день учат, как нападать и что говорить, я стала понимать, что кроме выполнения христианских правил мне не хватает еще и теории. Короче говоря, я решила, что мне надо радикально подходить к религии. Целый год я думала, на какие курсы пойти учиться, но как-то все время что-то мешало этому. А тут одна из моих «крестниц» стала звать меня на оглашение, которое она сама прошла с благословения своего духовного отца. Я же видела большие хорошие перемены в ней и посему доверилась на волю Бога и пошла оглашаться. Оглашение шло через тернии, но почему-то я знала, что это надо, и думаю, все только начинается.
В.Е.
