Наследие старца Cилуана в контексте современной церковной жизни
Выступление на международной конференции «Жизнь и духовность старца Силуана», проведенной монашеской общиной Бозе (Пьемонт, Италия) 3–4 октября 1998 г.
Конференция была посвящена 60-летию со дня смерти старца Силуана (†24 сентября 1938 г.). На конференции прозвучали доклады Фери фон Лилиенфельд, Оливье Клемана, Антония Тахиаоса, еп. Диоклийского Каллиста (Уэра), митр. Пергамского Иоанна (Зизиуласа). Публикуемое сообщение завершало круглый стол, оканчивающий конференцию.
Благодарю Бога за возможность посетить этот прекрасный уголок христианской земли и встретиться с этой замечательной общиной и участниками этой встречи. За пять минут мне трудно сказать что-то новое о самом старце Силуане в заключение такой значительной конференции, которая собрала крупных исследователей традиционной православной духовности, а также практикующих духовных людей из многих стран.
Поэтому я скажу только несколько слов о том, как можно сейчас изнутри России, изнутри современной русской духовной жизни воспринимать такое выдающиеся духовное явление как старец Силуан и его наследие.
Да, с одной стороны, старец Силуан предельно традиционен. Его монашество не просто индивидуальное, но и личностное, экзистенциальное. Оно светлое, доброе и милосердное. В нем есть соль и сила, дух и свет, который светит многим. Он жалеет страждущее творение, как и всех людей. Его печаль о людях светла, и в этом главная черта его подражания Христу. Отсюда и его внутренний образ Христа — печальный, крестный, кенотический, но не мрачный, а спасительный и радостный.
Но с другой стороны, старец Силуан — фигура переходного периода. Церковь в его время была вынуждена расстаться с полуторатысячелетним константиновским периодом своей истории, вступая в послеконстантиновскую эпоху, как любил ее называть о. Александр Шмеман. Старец Силуан завершает классическую эпоху нового старчества, начатую святыми Паисием Величковским, Серафимом Саровским и оптинскими старцами. После него старчество продолжается, но или на уровне учеников, которые не выше учителя своего, или уже в существенно иной форме.
Это заставляет нас перенестись в Россию, ибо там эти вещи видны более ярко и отчетливо. В Москве в начале XX в. прославился о. Алексей Мечев, тот самый, который был учеником св. Иоанна Кронштадтского и к которому посылали москвичей оптинские старцы, говоря им: «Зачем вам ездить в Оптину, ведь у вас есть о. Алексей Мечев». Это тот старец, который благословлял на служение в Европе высылавшегося советской властью Н. А. Бердяева, сказав при этом ему: «Ваш голос должен услышать Запад». Он умер в 1923 г., его отпевал свт. Тихон, патриарх Московский. Но он успел оставить после себя церковную общину, построенную по принципу духовной семьи, вручив ее своему сыну, о. Сергию Мечеву, продолжившему его дело в новых условиях и погибшему в советской тюрьме в 1941 г., когда советская власть расстреливала всех осужденных по 58-й (политической) статье во время наступления немцев.
Сейчас в Москве прямую духовную преемственность сохраняют только две группы людей (если иметь в виду не только преемственность иерархии, но учитывать значение преемственности всей церковной жизни, включающей и общину мирян). Обе группы людей, ничего не потерявших в течение XX в. и не прятавшихся от самих себя в страшные годы гонений, являются именно общинами, члены которых живут как родные братья и сестры, как самые близкие люди, часто не будучи монахами и родственниками по плоти. Это — община Мечевых и община архимандрита Сергия (Савельева). Они до сих пор живут, по сути, так, как жили в 20-х годах. Они помогают друг другу, вместе молятся, причащаются, совершают трапезы любви (агапы) после Евхаристии, продолжают совершать таинство братотворения. Они служат Богу, людям и, главное, церкви, возрастая в любви и причастности Богу и ближним.
Это — новая аскетика, новое иночество, не тождественное монашеству. Это — аскетика послеконстантиновской эпохи церковной истории.
Обстоятельства российской жизни того времени требовали от духовных семей-общин в первую очередь внутреннего служения церкви, ибо они сами ощущали свою личную ответственность за все в ней, не перенося эту ответственность только на иерархию или на кого-либо другого. Вне советской России новая аскетика также ярко проявила себя, прежде всего в жизни, служении и смерти знаменитой матери Марии (Скобцовой), канонизация которой уже давно стала осознанной потребностью всего христианского мира, т.е. не только православных Вселенского и Российского патриархатов, но и многих других членов Православной, Католической и даже ряда протестантских церквей. Ее служение было обращено как бы вовне — ко всем страдающим и обремененным тяжестью обстоятельств их жизни. Это — служение Церкви миру, то же новое иночество, которое, возрождая многое забытое в традиции христианского монашества, также открывает новую страницу в истории христианской аскезы. Об этом писал Н. Бердяев, это осознано уже многими в церкви.
В этом контексте очень важно и прославлять подвиг и духовно-богословский опыт старца Силуана, и избегать его нетрезвенной романтизации. Надо понимать, что мы живем уже в другую историческую церковную эпоху. И хотя старая будет жить еще очень долго, но она все более и более маргинализируется. Монастырь в миру, о котором пророчески писали Достоевский, о. Валентин Свенцицкий, архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) и другие, — это знамение нового времени. Можно по-разному его понимать и называть. Отцы Алексей и Сергий Мечевы вообще предлагали не упоминать в этом контексте слово монастырь, но суть от этого не меняется. Мы не случайно все чаще по-новому видим и ощущаем всю церковную жизнь, все чаще слышим о двух главных церковных таинствах, которые ищут своего полного единства, — о таинстве алтаря и таинстве брата. Это очень ново, и очень традиционно. Тот, кто не слышит и не видит в этом ничего нового, тот не различает времена, сроки и духи (Интересно, что и сам старец Силуан остро чувствовал переходность своего времени и своего опыта: «Мы теперь последние монахи», — говорил он, а слова своего духовного друга о. Стратоника о том, что, «придет время, когда монахи будут спасаться в мирской одежде», старец особо отметил в своих записях (см. «Старец Силуан», М.,-Минск, 1991 г., сс. 411, 426). — Прим.ред )).
Старец Силуан, как и последние оптинские старцы, или даже еще о. Алексей Мечев — врата в новую духовную эпоху, эпоху, где все, что противоречит принципу Любви и Свободы, обличает себя как не подлинное. Если раньше люди доказывали свое правоверие изрекая Символ веры и догматические формулы Вселенских соборов, то ныне этого недостаточно. Сейчас на первом месте — исполнение закона Любви и Свободы, ибо можно быть православным, но не христианином, не зная Бога, Который есть Любовь, Свобода и Свет, однако нельзя, живя по закону Любви и Свободы, не иметь отношения к Богу. Это нам показал опыт XX века, совершенно новый и совершенно традиционный — и в церковном, и в мирском смысле.
Мы не могли бы войти в этот опыт, если бы перед нашими глазами не стояли такие святые его носители, как мать Мария, о. Алексей и Сергий Мечевы, о. Сергий (Савельев) и им подобные дерзновенные мученики и исповедники Христовы в новых условиях, но и также святые начала XX в., такие, как старец Силуан.
Это очень хорошо видно изнутри российской церковной жизни, но можно надеяться, что и вне ее происходили и происходят подобные же процессы, которые делают всех христиан все ближе и ближе друг к другу. Новый путь к христианскому единству — это путь Любви и Свободы, путь новой аскетики, путь нового иночества и монастыря в миру — по слову Господа Иисуса Христа: Отче Святой, не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла
.
Спасибо.
