Всеобщее священство мирян в восточной традиции
Павел Евдокимов, известнейший на Западе православный религиозный писатель, родился в 1900 г. в Санкт-Петербурге. После октябрьского переворота и гражданской войны навсегда покинул Россию, жил в Константинополе, затем в Париже, где и умер в 1970 г.
Павел Евдокимов — один из первых студентов, а впоследствии и преподаватель Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже, доктор философии и богословия.
Вот что пишет в предисловии к французскому изданию книги его ученик, профессор Оливье Клеман: "Этапы духовной жизни" — возможно, главный труд Павла Евдокимова, способный по-настоящему взволновать ищущего читателя, повернуть к Богу сомневающееся сердце. Здесь Евдокимов достигает вершины мастерства. В перспективе тревог и поиска современного Запада он показывает самое устойчивое и плодотворное в православной духовности, можно сказать, самую ее суть. Он описывает Запад как неутолимый поиск и дающее иллюзию посвящения сошествие во ад: и именно там он показывает Христа — Победителя ада, Его животворящий кенозис, Его жизнь, излившуюся из смерти…
Греческий перевод еврейских тeкстов Ветхого Завета употребляет слово laikos, лаик (мирянин), по отношению к вещам, а не к людям. Например, «путь…», «земля…» (1 Цар 21: 4), хлеб… (bebhlos в Септуагинте, laices panes в Вульгате) суть вещи «профанные» (несвященные), т. е. не пригодные к употреблению в храмовом богослужении (1 Цар 21: 5–6, Иез 48: 15).
Первый христианский текст, употребляющий слово «лаик», — это так называемое Послание к коринфянам св. Климента Римского (около 95 г.). В нем говорится о поведении народа согласно «правилам лаиков (мирян)». Начиная еще с III в., с Тертуллиана и св. Киприана, в северной Африке термин «лаик» входит в употребление наряду со словом «клирик». Вот уже в зародыше та правовая интерпретация, которая противопоставляет «лаика» «клирику». Наконец, у бл. Иеронима (начало V в.) мы находим не определение, но констатацию факта, причем явно пренебрежительную: отделенные, в противоположность клиру, от святынь, лаики суть те, кто занят делами мира сего, кто женится, торгует, возделывает землю, воюет и ведет тяжбы в суде.
Хотя само слово «лаик» в Библии редко и неясно, в ней, тем не менее, содержится самое полное и ясное понятие о laos`е, народе Божием. Наряду с функциональным священством, священнической кастой левитов, Писание утверждает всеобщее Священство народа Божия в целом. Со времени дарования Закона Моисею Господь говорит: Вы будете у Меня царством священников (mamleket kohanim) и народом святым
(Исх 19: 6). В греческом тексте это переведено как basileion ierateuma, царское священство, то есть «народ священников», служащих Царю Небесному. В Новом Завете апостол Петр вновь употребляет это выражение: Вы народ избранный, царское священство
(1 Пет 2: 9). Отделенный и собранный некогда в Иерусалимском Храме, теперь народ Божий приобщен к acta et passa Christi in carne1. Народ, собранный в Церковь, перестает жить пророчествами, но входит в саму реальность полученных им откровений; отныне он собран во Христе и участвует в Его еди-ных Священстве и Царстве. Христос всех христиан соделал царством и священниками, и они будут царствовать на земле
(Откр 5: 10).
Идея народа профанного, непосвященного не находит себе места в Библии, она в ней просто немыслима. Писание постоянно и неуклонно учит о священном и священническом характере каждого члена народа.
Первые тревожные признаки появляются уже в конце IV в. — это ядовитый плод константиновской эпохи.
Сами миряне принижают присущее им достоинство Царственного Священства и потому епископы неизбежно все больше и больше становятся средоточием священного, священнического, «посвященного». Дистанция увеличивается прогрессирующим охлаждением, оскудением лаиката, его страшным отказом от даров Духа Святого. Это настоящее «отпадение лаиков», предательство ими своей священнической природы. Два полюса laos`а, народа Божия, — христианский царь, который защищает Церковь и именуется «епископом внешним« и «вселенским диаконом» (титул византийских императоров), и монах, жизнь которого целиком посвящена духовному деланию, — еще сохраняют харизматическое достоинство лаиков, но то, что находится между этими двумя полюсами, падает в пустоту, на этот раз действительно профанную; большинство, хотя и крещеное, отождествляется с вещами мира сего, возвращается к ветхозаветному смыслу слова «laic», который прилагался к вещам, и таким образом само становится одной из профанных вещей мира сего. В состоянии такого стремительного упадка и появляются пренебрежительные названия: biwticoi и anieroi, т. е. живущие в миру, чуждые вещам священным и святым. Отсюда и негативное определение лаичества: лаик (мирянин) — это тот, кто способен только лишь на пассивное восприятие (рецепцию), ему нечего делать в Церкви (кроме денежного пожертвования), поскольку у него нет экклезиологической функции, нет служения, нет харизмы…
Однако в Послании к Диогнету (начало III в.) говорится: Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; для них всякое отечество есть чужбина, и всякая чужбина — отечество. Находятся на земле, но суть граждане неба
. Этот текст лишь развивает учение апостола Павла: верные, лаики — сограждане святым и свои Богу, они не имеют отечества на земле. Очевидно головокружительное падение этого достоинства «святых» (призванных к святости) до профанного состояния тех, кто занят лишь делами мира сего. Это крайняя профанация святыни.
Но даже в этих условиях упадка истинное Предание остается неизменным; мы находим его в догматах, в сакраментальном и литургическом сознании, в богатом и ясно выраженном учении отцов Церкви.
Всеобщее священство никак не противопоставляется священству клира. Однако это священство не является и производным от лаиката, представительством конгрегационалистского типа1. Церковь, в соответствии с божественным замыслом, начиная с установления коллегии Двенадцати, получила иерархическое устройство. Народ дифференцирован Богом по «священническому принципу» посредством харизматических служений. Епископат избран из народа, взят от его священнической плоти и крови, но он не составляет особой структуры над ним, поскольку он есть органическая часть Тела, онтологического единства всех членов. Но его установление — божественное, он существует через преемство от апостолов. Всякий кандидат поставлен Богом: Я избрал и утвердил вас
(Ин 15: 16). Священное право совершать таинства и, прежде всего, быть апостолическим свидетелем Евхаристии, право утверждать вероучительные определения — charisma veritatis certum — принадлежит епископату в силу апостоличности Церкви; также и пастырская харизма вести Тело, Царство Священников, к Парусии во славе. У живого образа Христа, епископа, единственно истинная власть — любовь, единственно истинная сила убеждения — мученичество. Как прекрасно сказано: Мы не учителя вашей веры, мы рабы вашей радости
.
Суть восточной традиции хорошо просматривается, это ни анти-иерархический эгалитаризм, ни клерикалистский разрыв единого Тела надвое, но священническое участие всех в единственном божественном Священстве посредством двух священств. Каждое утверждено Богом, и это Божественное происхождение изымает их из мира и из всякой профанной перспективы.
Что сконцентрировано в Одном, во Христе, единственном Священнике, то развернуто в Его Теле: Священник направляется к Царству и ко всеобщему Священству священников. Пасха и Парусия еще не совпали, и поэтому сосуществуют два священства: без смешения, но и без разделения или какого бы то ни было противопоставления: за различием харизм и служений ясно виден единый Христос.
Так, Предание никогда не говорит расплывчато, но всегда ясно утверждает равенство природы: прежде всего все равны как члены народа Божия. Через «второе рождение» — крещение — все уже священники, и именно вследствие этого глубинного равенства в священстве становится возможной и функциональная дифференциация харизм. Это совсем не новое «посвящение», но поставление на новое служение того, кто уже был посвящен, уже изменен в своей природе, уже раз и навсегда получил свою священническую сущность.
Таинство миропомазания (конфирмация на Западе) утверждает всех крещаемых в одной и одинаковой для всех священнической природе иереев. Из этого полного равенства некоторые избраны, взяты и утверждены божественным действием в качестве епископов и пресвитеров1. Именно эти функциональные отличия служений преодолевают какое бы то ни было онтологическое различие природ и делают невозможным разрыв между клиром и лаиками. Вальсамон, канонист XII в., приводит существовавшее мнение, будто посвящение в сан епископа включает полное отпущение грехов, — такое представление делает из него «второе крещение», которое, таким образом, изменяет природу. Однако подобная практика никогда не была принята Преданием, поскольку тут утверждалась бы разность природ между епископами и остальными верными. Возможность низложения священника в мирянина с разрешением супружества показывает прямо противоположное: в этом случае клирик слагает функциональное служение и остается священником всеобщего Священства, ни до, ни после с ним не происходит никакого онтологического изменения. Это положение очевидно подтверждается сосуществованием двух традиций, каждая из которых по-своему отражает понимание «отцовства в Боге». Одна восходит к св. Игнатию Антиохийскому1, для которого епископ есть отец по своей литургической функции: водою и Духом он восстанавливает сыновство Богу2. Другая восходит к «отцам-пустынникам». Эти великие носители Духа — миряне, харизмы которых не функциональные, но личные. Pneumaticos pater, духовный отец, — это теодидакт, наученный Богом и ведомый Духом. Простые монахи, они для всех были «духовными отцами».
Таким образом, если епископ участвует в Священстве Христа своим служением священника, то всякий мирянин делает то же самое самим своим бытием: он участвует в едином Священстве Христа своим освященным существом, своей священнической природой. В силу этого достоинства — быть священником по самой своей природе — всякий крещеный запечатлен дарами, помазан Духом в самой своей сущности. Надо особо подчеркнуть сущность, онтологию, священническую природу всякого верного. Каждый мирянин — священник своего бытия, он приносит в жертву всю целостность своей жизни и самого себя.
Подтверждением тому служит значительное соответствие между «посвящением» верных (крещение и миропомазание) и рукоположением священников. Действительно, молитва восьмого дня после крещения упоминает «возложение руки Божией», которое утверждает крещаемого в «достоинстве высокого и небесного призвания». Белый цвет крещальных одежд есть цвет священства в обоих Заветах; понятно, что из практических соображений его сохранил только клир. Обряд пострижения выражает всецелое посвящение на служение в Церкви; то есть все, как клирики, так и миряне, отделены как Божьи святыни, все посвящены. Согласно древней традиции, ребенка мужского пола проводят вокруг престола, что соответствует достоинству священника всеобщего священства. Ипполит Римский1 пишет, что крещеный получает целование мира подобно епископу, как тот, кто признан достойным своего нового состояния — degnus effectus est. По поводу «белого камня», на котором «написанное новое имя» (Откр 2: 17), Ипполит утверждает, что это то имя, которое произносится на Евхаристии, оно есть символ принятия в Царство, имя новой твари, члена Царского Священства. Удивительное литургическое сродство этих обрядов с рукоположением клира особо подчеркивает священническое достоинство всякого крещеного.
Посвящение (три великих таинства верных) вводит всех и каждого в iera diakosmhsis, порядок или священную иерархию Народа, различаемого только по функциональным служениям.
Это совершенное равенство всех членов Церкви отвечает глубоко однородному характеру православной духовности. Так же, как не существует никакого разделения Церкви на учащую и учащуюся, но Церковь в своей целостности учит Церковь, так и Евангелие обращается ко всем и к каждому во всей полноте своего учения. Молитва, пост, чтение Писания, аскетическая дисциплина относятся в равной степени к любому, поэтому лаикат, строго говоря, образует сословие внутреннего монашества. Его мудрость заключается главным образом в том, чтобы, живя в мире (и возможно — именно по причине этого призвания), перенять у монахов их эсхатологический максимализм, их радостное и нетерпеливое ожидание Парусии.
Как пример внутреннего монашества, общего для всех, можно упомянуть старую традицию, видевшую во времени между помолвкой (обручением) и свадьбой соответствие периоду послушничества у монахов, служащее для подготовки к супружеству как к Священству. Согласно восточному обряду таинства венчания, венцы не снимались со вступающих в брак в течение семи дней, и только после этого священник давал благословение на завершение этого времени воздержания супругов. Также и в старой России бывало, что после венчания в приходской церкви новобрачные отправлялись прямо в монастырь, где некоторое время приобщались монашеской жизни, дабы лучше понять свое новое супружеское призвание, супружеское Священство.
Николай Кавасила, крупнейший литургист XIV в., мирянин, озаглавил свой трактат о таинствах «Жизнь во Христе Иисусе»; Иоанн Кронштадтский, священник, почитаемый как святой, в начале XX в. описывает в книге Моя жизнь во Христе свой евхаристический опыт; это показывает, что истинная родина православной души есть Церковь литургических таинств. Николай Кавасила даже перефразирует текст «Деяний»: Ибо Таинствами мы живем, движемся и существуем
.
Таинство миропомазания есть таинство всеобщего Священства. На возрожденного в крещении человека сходит Святой Дух, дабы сообщить ему дар дел веры. Миропомазание есть таинство силы, вооружающее нас как «солдат и атлетов Христовых», чтобы мы принесли »свидетельство без сомнения и слабости», исполнили апостолат благодатной любви. Св. Кирилл Иерусалимский говорит катехуменам: Дух Святой вооружает вас для борьбы… Он позаботится о вас как о собственном солдате
, и вы будьте стойки против всякой противной силы
1. Всякий мирянин — прежде всего воин.
Восточная традиция запечатления всех частей тела миропомазанием символизирует языки пламени Пятидесятницы. Оно сопровождается сакраментальной формулой: «Печать дара Духа Святого», то есть во всем своем существе всякий мирянин запечатлен дарами и является существом всецело харизматическим.
Молитва, стоящая в сердце таинства, раскрывает назначение этих даров: Да благоугодит Тебе всяким делом и всяким словом
. Это посвящение всей жизни служению лаиката, служению — в основе своей церковному.
Всеохватывающий, абсолютный характер посвящения выявляется в обряде пострижения, идентичном обряду принятия в монашеский чин. Молитва обращается: Благослови раба Твоего, пришедшего принести Тебе как начатки пострижение волос головы своей
. Символический смысл здесь ясен: это принесение всей своей жизни в дар.
Эсхатологический акцент молитвы усиливает этот смысл: Да прославит Тебя во все дни жизни своей и да видит блага Иерусалима
. Так, всякое мгновение открывается в его эсхатологическое измерение, все дела и слова служат Царю. Принимая пострижение, всякий мирянин становится монахом внутреннего монашества, послушного всем абсолютным требованиям Евангелия.
На эпиклезу таинства, на испрашивание Духа Святого, Отец Небесный отвечает Его ниспосланием, облекает крещеного во Христа, делает его «христоподобным». В молитве над св. миром епископ просит: «О Боже, отметь их (будущих помазанных «христов») печатью чистого мира; да носят они в сердцах своих Христа, дабы быть им троической обителью»1. Здесь отчетливо выявляется троицецентризм Православия, которое особенно подчеркивает троическое равенство: человек, запечатленный Духом, стал христоносцем, дабы быть обителью Св. Троицы.
Выбор определенного чтения из Писания для конкретного богослужения есть уже толкование. По совершении таинства миропомазания читаются последние стихи Евангелия от Матфея: Итак, идите, научите все народы
(Мф 28: 19). Тем самым повеление Господа адресуется каждому миропомазанному христианину, всякому мирянину. Для того, чтобы он мог его исполнить, в таинстве ему подается благодать: «Он должен проповедовать другим то, что сам получил в крещении». Наравне с поставленными миссионерами, всякий миропомазанный есть своего рода «муж апостольский». Он призван к непрестанному свидетельству всеми запечатленными в нем дарами, всей своей жизнью.
Идея бездействующего народа очевидно противоречит святоотеческой экклезиологии: всеобщее Священство верных принимает участие в трех властях: управлении, учительстве и освящении.
На первом апостольском соборе в Иерусалиме были представлены все составляющие части Церкви: Апостолы, пресвитеры и братья
. Фраза: Изволилось Духу Святому и нам
(Деян 15: 28) становится сакраментальной формулой вселенских соборов, и это «мы» есть соборное «мы» Тела в Его полноте. Собор составляют епископы, но они заключают в себе все Тело, и их верховная власть осуществляется лишь на уровне тайны всеобщего согласия; епископы действуют ex consensu ecclesiae — с согласия Церкви (ср. Деян 15: 25). Об этом прекрасно сказано в догматическом послании восточных патриархов 1848 г.: У нас нововведения не могли быть приняты ни патриархами, ни соборами; ибо у нас защита2 веры возложена на все Тело Церкви, то есть на сам народ, который хочет сохранить неповрежденной свою веру
3. Миряне — не судьи (kriths) веры, утверждение вероучительных определений есть чисто епископская харизма; но миряне суть ее защитники. «Щит» веры — это вся Церковь в своей целостности, и поэтому способность отличать ложь от правды, «испытывать и свидетельствовать» (1 Фес 5: 19–21) дана всем. Более того — такая защита есть святой долг каждого мирянина. Эта роль известна по арианскому кризису IV в., и позже — в XV в., но особенно — в XVI-XVIII вв. на юго-западе России, когда православные братства спасли чистоту веры и составили настоящий оплот Истины при полном бессилии епископата. В том случае, если собрание епископов оказывается бессильным, согласие всеобщего Священства призывает созвать такое собрание епископов, которое было бы освящено Духом Святым.
В богослужении такие моменты как возглас народа «аксиос!» (достоин!) во время епископского рукоположения или amen final, можно уподобить священной подписи Тела в его целостности под всяким актом Церкви. Во время литургии каждый верный со-предстоит с епископом; народ активно участвует в евхаристической анафоре, в эпиклезе всегда употребляется множественное число; священник возглашает от лица всех: Молим Тебя
, а затем он, подобно апостолам, становится свидетелем совершившегося чуда. Общение Духа соединяет предстоятеля и собрание в одно целое, оно отвечает смыслу слова литургия, что значит общее дело.
В области учительства — и это специфическая черта Православия — учителя богословия чаще всего — миряне. Служение слова как правило связано с харизмой «начальствования», но епископ мо-жет передать избран-ным мирянам, как имеющим харизму всеобщего Священства, власть учить и проповедовать. В сакрализованном обществе Византии император имел власть созывать соборы, и слово императора воспринималось на них как норма. Хорошо известны замечательные гомилии Николая Кавасилы, мирянина и великого литургиста XIV в. Можно привести также имя Кирилла Филейского, который, имея жену и являясь отцом семейства, был ревностным исихастом. И сегодня в Греческой Церкви миряне посылаются Синодом на апостольское служение, они учат и проповедуют в церквах, и так проявляется их харизма священства. «Мирскими» делами епархии управляют советы и консистории. Епископ — духовный отец, пастырь и литург. Если случается, как например в современной Греции, что государство главенствует над материальной организацией Церкви, то Государство, в принципе, представляет здесь христианский народ.
В области освящения монашеское сословие совершенно независимо от всякого посвящения1. Духовная власть старцев не связана со священством. «Духоносцы», подвижники, монахи или миряне, живущие в миру, и те, кого народ называет «человеками Божиими», и «юродивые Христа ради» имеют огромный духовный авторитет, народ признает их как духовников; простые монахи часто были духовными отцами епископов и патриархов. Это чисто харизматическое служение, так же как и служение клириков, никогда в Церкви не прекратится.
Миряне формируют такую духовную среду, которая является одновременно и миром, и Церковью. У них нет власти предоставлять средства благодати — это сакраментальная власть клира; напротив, их область — «жизнь по благодати», «состояние благодати». Простым присутствием в мире своих «освященных», «священников» в самой их сущности, «троических обителей», всеобщее священство лаиков сохраняет силу космического освящения, космической литургии: за стенами храма миряне продолжают литургию Церкви, своим активным присутствием они вносят пережитую ими истину догматов в общество и человеческие отношения и низлагают таким образом бесовские и оскверняющие начала мира.
Помимо активного участия в трех аспектах власти Церкви, отцы подчеркивают тройное достоинство мирян в ней самой. Преп. Макарий Египетский говорит: Христианство не есть что-то посредственное, это великая тайна. Размышляй о своем собственном достоинстве… В миропомазании все становятся царями, священниками и пророками небесных тайн
.
Царственное достоинство имеет аскетическую природу; это главенство духовного над материальным, над инстинктами и космическими ритмами плоти, освобождение от всякой обусловленности, идущей от мира. Св. Икумений говорит: Мы — цари господством над нашими страстям
и, а св. Григорий Нисский утверждает: Душа являет свою царственность в свободном обладании своими желаниями, что присуще лишь царю, ибо властвовать надо всем есть свойство царской природы
.
Царское достоинство является таким образом «как» существования, это присущее царю свойство владычествовать, быть хозяином и господином. Его «что», его содержание, заключается в священническом достоинстве. Апостол Павел призывает предать тела наши в «жертву живую», что есть «духовное служение» (Рим 12: 1); сделать из нашего существа и его бытия служение, литургию, славословие. Ориген замечательно объясняет это: Все те, кто приняли миропомазание, стали священниками… если я люблю братьев моих так, что жизнь положу за них, и сражаюсь за истину до смерти, …если мир распят для меня и я для мира, то я приношу жертву и стал священником своего бытия
.
В том же смысле св. Григорий Назианзин обобщает: Мы священники через принесение в жертву духовную самих себя
.
Чтобы дать определение пророческого достоинства, св. Икумений соединяет все достоинства: Цари — как господствующие над своими страстями, священники — через заклание наших тел, пророки — как наученные великим тайнам
.
Св. Феофилакт добавляет: Пророк — ибо видит то, чего не увидел глаз
. Согласно Писанию, пророк — это тот, кто внимателен к «промыслу Божию» в мире, тот, кто чувствует провиденциальный ход Истории под взглядом Бога. Евсевий Кесарийский в своем Евангельском свидетельстве пишет: Мы воскуряем пророческое благовоние во всяком месте и посвящаем Ему благоуханный плод практического богословия
. Вот прекрасное определение лаиката: всем своим существом, во всем своем бытии стать таким богословием — живым, теофаничным, сияющим местом Присутствия, Парусии Бога.
Обозревая святоотеческую традицию, можно в общих чертах обрисовать некий «тип» мирянина. Это человек прежде всего молитвенный, существо литургическое: человек Sanctus`а1 и Трисвятого, он может кратко описать свою жизнь словами псалма: Пою Богу моему доколе есмь
. Авва Антоний рассказывает о человеке большой святости, который в миру был врачом; все излишки он раздавал бедным и весь день пел Трисвятое, соединяясь с хором ангелов. Это заставляет вспомнить о том типе святых, которых называют anagyre, «бессребреники»; для такого человека медицина есть форма священства, т. е. он занимается ею как священник. Напоминает он и «доброго врача» Камю, но такого, каким он должен видеть его теперь.
Сейчас в коммунистических странах жизнь Церкви, как никогда, сведена только к богослужению, и это тяжелое обстоятельство рождает мощнейший призыв вновь собраться вокруг единого на потребу. Совсем недавно русский епископат призвал мирян, за отсутствием регулярной богослужебной жизни, самим стать храмом, продолжать литургию в своей жизни, саму жизнь сделать литургией, показать людям, не имеющим веры, литургическое лицо, улыбку… В трагических условиях крайнего подавления Церковь учит прежде всего, как молиться, как участвовать в борьбе безмолвным свидетельством, как «внимать безмолвию Слова», дабы сделать его более могущественным, чем любое скомпрометировавшее себя слово.
Согласно древнему преданию, св. Михаил Архангел полагает на алтарь Всевышнего «огненных агнцев», то есть души мучеников. Их свидетельство совсем не зрелищно. Священник мира, мирянин, различает духи и говорит «нет» всякому бесовскому действию. Другие, те, кто «под алтарем» (Откр 6: 10), кричат: «Доколе, Владыка…» Церковь может взять все богатства человеческой культуры, дабы создать сияющую икону Царства Божия, но она может также быть обнажена вплоть до мученичества и нагая следовать за нагим Христом…
.
Во время Литургии епископ собирает воедино молитву и дары верных и, предлагая это приношение Отцу, возглашает эпиклезу от лица всех. Подобно этому и присутствие мирянина в мире есть постоянная эпиклеза, она освящает каждую частицу мира, содействует тому миротворчеству, о котором говорит Евангелие, жаждет литургического «целования мира». По примеру прошений Церкви в ектениях, его молитва распространяется на наступающий день, на землю и плоды, на труды всякого человека. В бескрайнем соборе, каким является Божий мир, человек, священник своей жизни, будь он рабочий или ученый, делает из всего человеческого приношение, хвалу, славословие.
Мирянин есть очевидец Воскресения Христова — таково литургическое учение и смысл богослужения Пасхальной ночи. Литургическое таинство превосходит одно воспоминание, оно «вновь представляет» событие, становится самим Пришествием. Христос Воскресший является перед народом, что сообщает каждому верному апостольское достоинство свидетеля Воскресения.
Поэтому мирянин и есть своего рода «муж апостольский»1. Согласно великим подвижникам, он тот, кто отвечает на призыв, которым оканчивается Евангелие от Марка: тот, кто наступает на змей, исцеляет всякий недуг, движет горы и воскрешает мертвых, если на то есть воля Божья. Да доведет он свое дело до конца и воплотит свою веру в жизнь.
Состояние сосредоточенного безмолвия, смирения, но насквозь пронизанное страстной нежностью, — именно об этом говорили св. Исаак, св. Иоанн Лествичник: надо любить Бога, как любят невесту, и быть влюбленным во все творение Божие, дабы раскрыть во всякой вещи замысел Божий. Согласно Мерло-Понти, человек приговорен к смыслу
2, мы бы сказали — призван воплощать свою веру на деле: видеть то, что не видно, созерцать мудрость Божию в кажущейся абсурдности Истории, становиться светом, откровением, пророчеством.
Восхищенный существованием Бога, тем, что мир полон Троицы
, мирянин также немного безумен тем безумием, о котором говорит апостол Павел; только непостижимый юмор «безумных Христа ради» способен разбить давящую серьезность бесчисленных доктринеров.
Мирянин — это также человек, которого вера освобождает от «великого страха XX века» — страха бомбы, рака, коммунизма, смерти; чья вера есть всегда особый способ любить мир, способ крайний — следовать за своим Господом до сошествия во ад. Очевидно, что не из богословской системы, но, быть может, единственно из глубин ада может родиться и утвердиться сияющая, радостная надежда.
Христианство в величии своих исповедников и мучеников, в достоинстве всякого верующего имеет мессианский характер, оно революционно и взрывоопасно. В царстве Кесаря нам заповедано искать и находить то, что в нем не находится: Царство Божие. Это повеление означает, что мы должны изменить образ мира, его лицо, которое должно быть преображено в икону Царства. Изменить мир — значит перейти от того, чем мир пока не располагает — и потому он еще мир сей, — к тому, во что он преображается и тем самым становится чем-то иным: Царством.
Главное слово евангельской проповеди призывает к христианской силе, которой только и берется Царство Божие. Говоря об Иоанне Крестителе, Господь указывает на силу: Иоанн — не только свидетель Царства, он уже то место, где мир побежден и где Царство присутствует. Он не просто глас вопиющего, но Его голос. Друг Жениха — тот, кто умаляется, чтобы Другой, божественный Человеколюбец, возрастал и явился. Быть настоящим мирянином — значит быть тем, кто всей своей жизнью, всем, что в нем есть, возвещает Грядущего; быть тем, кто, по слову св. Григория Нисского, полон «трезвенного опьянения», кто говорит всякому встречному: «Приди и пей», тем, кто повторяет вместе со св. Иоанном Лествичником эту крылатую в своей легкости фразу: Любовь Твоя ранила мою душу, и сердце мое не может вынести Твоего пламени; итак, спешу, воспевая Тебя…
1.
Евангелие рассказывает о сильных, берущих Царство. Один из верных признаков его приближения — единство христианского мира. В этом ожидании окончательного исполнения надежда, великая христианская надежда, обретает жизнь. Молитва всех Церквей возносится, чтобы составить вселенскую эпиклезу, призвать Духа Святого в надежде на его сошествие, на возможное чудо единства. Таково наше горячее желание, наша горячая молитва. Участь мира зависит от ответа Отца, но ответ этот, в свою очередь, зависит от нашей прозрачной искренности, от чистоты нашего сердца.
Иисус Христос в полноте дара Самого Себя явил совершенное священство. Образ всякого совершенства, Он есть единственный верховный Епископ, Он есть также единственный высший Мирянин. Потому Его священническая молитва объединяет желание всех святых: славить Св. Троицу единым сердцем и единой душой, собрать всех людей вокруг единой и единственной Чаши.
Божественное человеколюбие ждет нас, чтобы разделить эту радость, которая есть уже радость не только этого мира; она открывает Пир Царства.
Перевод с французского М. Иорданской и С. Зайденберга
