О православных братствах. Окончание.
Церковная жизнь
21 мин.
По рассказам участницы, когда-то тамбовской жительницы, можно восстановить некоторые черты тамбовского братства. Оно напоминало московское братство. В Москве она посещала храм на Солянке, где служил до ухода в затвор архим. Серафим (Батюков). После того как в 1910 г. епископом Тамбовским и Борисоглебским стал Кирилл (Смирнов), он организовал в Тамбове несколько молодежных содружеств. Своеобразие жизненного пути вл. Кирилла влекло его к молодежи. Свой путь он начал женатым священником еще в 1887 году. Он овдовел в 1902 г. после смерти дочери — малолетняя дочь, проглотив булавку, умерла. Вслед за ней, не вынеся горя, умирает жена. В этом же году он принял постриг. Всю свою последующую жизнь он уделял особое внимание воспитанию молодежи. Когда в 1918 году он был избран митр. Казанским и Свияжским и покинул Тамбов, наиболее верные его последователи, молодой священник, рукоположенный им, Василий Кудряшов и настоятель собора о. Тихон Поспелов продолжали работу с молодежью. Сначала встречи напоминали молодежное содружество в Пензе совместная молитва, собеседования. В 1921 году оба священника были арестованы за сокрытие церковных ценностей действительно, о. Тихон с верными людьми спрятал под престолом наиболее дорогие сердцам верующих предметы, но был предан. Оба были приговорены к двум годам заключения. О. Василий вышел на свободу досрочно, в 1923 г., когда собор был уже захвачен обновленцами. Он продолжал тайно служить по домам, собирая вокруг себя верную молодежь. О. Тихон вышел позже, в 1924 г., тяжело больным и вскоре скончался. О. Василий был арестован вторично в конце 20-х годов и сослан на строительство канала МоскваВолга, на общие работы. Там, окончив фельдшерские курсы, он работал фельдшером, спасая жизни заключенных. Он был человеком образованным, необычайно одаренным, энергичным. Братчики разыскали его и навещали в лагере. Он освободился в 1936 году, выписал к себе семью, решив, как ему предложило начальство, продолжить работу на канале, но уже в качестве вольнонаемного. Но через несколько месяцев он был арестован в третий раз и сгинул в сталинских застенках.
Сохранился устав еще одного братства «апостола и евангелиста Иоанна Богослова», возглавлял которое еп. Арсений (Жадановский). Трудно датировать этот документ. Скорее всего, он относится ко второй половине 20-х годов, к тому периоду, когда епископ проживал под Москвой, на даче Л.Регельсон считает, что под Москвой владыка Арсений проживал с 1927 года.>. Кроме устава сохранились устные свидетельства. Интересно то, что братство посчитало необходимым определить свою церковную позицию: Видя тяжелое состояние РПЦ, братство не противопоставляет себя официальной Церкви, но верит, что само является малой и неотделимой частью ее единого Тела. Братство сорадуется радостям и состраждет скорбям матери Церкви, молится о Ней, ищет обрести в Ее жизни то совершенство, к которому призывает нас Спаситель (Мф. 5: 48)
. Братчики, в основном интеллигенты, пришедшие в Церковь в зрелом возрасте (явление, характерное для первых лет Советской власти), осознают собственную немощь: Немощные и грешные, оторванные от многовекового опыта церковной жизни, недавно призванные Богом, мы полагаем все наши надежды на Пресвятую Троицу и на встречу со Христом в таинстве Литургии. Из мрака и пустоты взываем единодушно: Ей, гряди, Господи Иисусе!
В задачи братства входила помощь заключенным, нуждающимся, больным. Началось оно с молитвенных встреч молодежи, содокладов по истории Церкви, а позже, когда братчики ощутили себя общиной, подлинно Телом Христовым, они начали встречаться на литургии. После работы, вечером, на квартире то одного, то другого братчика, в уединенной комнате воздвигался престол (чаще всего особый столик), зажигалась свеча перед иконой и начиналось богослужение. В огромном холодном городе еженедельно загорался огонек братской любви. По словам одного из братчиков, Литургия была объединяющим центром, и часто, в тот самый момент, когда слышалось восклицание: "Христос посреди нас!", неслышными шагами входил в комнату Божественный Страдалец, и молитва обретала крылья. Раздвигая стены, пронзив потолок, она устремлялась ввысь, в тот Град, где всякая слеза отерта и где царит неутихающая радость
.
Устав, дошедший до нас целиком, плод соборного труда всех братчиков. В свое время он вызвал немало разделений. Понимая, что со дня на день его ждет арест, ссылка и лагерь, вл. Арсений старался оставаться в стороне. Он был скорее вдохновителем, чем организатором. Никогда не злоупотреблял личным авторитетом, никогда не старался подавить те или иные начинания. Единственное, на чем он не уставал настаивать, на строжайшей конспирации, понимая, что одно неосторожное слово, малейшая оплошность могут поставить под удар еще не окрепшую молодежь. Братство просуществовало до Отечественной войны. Многие братчики прошли тюрьмы, лагеря, но сумели сохранить общение, донести до наших дней свой опыт жизни в Церкви.
Община о. Николая Пульхретудова возникла в Пензе в начале 20-х годов. Рукоположенный вл. Иоанном Поммером, о. Николай был человеком энергичным, образованным, знал несколько европейских языков. В конце 20-х годов был арестован, отбывал заключение вместе с о. С.Мечевым в Усть-Сысольске. В лагере чудесным образом был извещен о смерти жены средь бела дня услыхал колокольный звон, хотя в округе на несколько километров не было населенного пункта. В 1933 году был освобожден, решил обосноваться в Москве. Жил уединенно, зарабатывал переводами, сумел собрать вокруг себя немногочисленных испытанных людей. В 1945 году не присоединился к патриаршей церкви, хотя относился к умеренному течению непоминающих, не отрицавших благодатности сергианства. Его связывала дружба с ныне покойным о. Ал.Ветелевым и архиеп. Ермогеном (Голубевым). Он почитал о. Дм.Дудко, часто бывал на его службах в храме на Преображенке. Круг людей о. Николая был немногочисленным, новые люди почти не проникали в его окружение. Скончался он в 1970 г., отпевал его о. Дм.Дудко. Братчикам о. Николай перед смертью дал наказ посещать храмы Московской патриархии.
Несколько слов о Нижегородском братстве, которое возглавлял А.С.Мишенькин, близкий друг Сергия Булгакова. Преподаватель нижегородской гимназии, образованный, глубоко верующий человек, он отличался необыкновенным обликом густые, с черным отливом, длинные, спадающие на плечи волосы, всегда тихий проникновенный голос_ все это завораживало гимназистов. Из числа наиболее способных учеников он отобрал братчиков (15 человек). Тайно они встречались в его квартире, сами выбирали интересующие их темы, а он помогал ребятам подготовить доклады. Оставаясь в стороне, на равных участвовал в прениях. Из-за неосторожности одного из братчиков, поделившегося своими переживаниями с одноклассницей, которая оказалась осведомительницей, братство после нескольких лет существования было разгромлено. Мишенькин и двое наиболее активных участников были арестованы. Для устрашения их поместили в камеру смертников: Сидел в одиночной камере в корпусе смертников в Нижегородской пересыльной тюрьме. Слышал ночные выводы на расстрел, с криками выводимых "Прощайте, братцы!", и в ответ неслись изо всех камер ответные слова прощания, и через некоторое время слышны были ружейные выстрелы…
Все трое были сосланы, получили, как тогда говорили, «минус 7» сроком на 3 года. Мишенькин умер своей смертью в конце 20-х годов.
В предисловии к книге статей Г.П.Федотова, изданной в 1967 году издательством Имка-Пресс, повествуется о братстве «Христос и свобода». Ввиду того, что книга является большой редкостью, осмеливаюсь кратко повторить историю этого братства. Оно возникло в 1917 году вокруг эпигонов Религиозно-философского общества А.А.Мейера и К.А.П. (долголетнего секретаря общества). Вначале это был малочисленный кружок, который не мог быть назван не только церковным, но и православным. Три протестанта, две католички, перешедшие из православия, несколько некрещеных евреев и, в большинстве, православных по рождению и миросозерцанию, но пока что стоящих вне таинства. Несмотря на присутствие некрещеных евреев, которых никто не принуждал креститься, все входившие в объединение ставили имя Христа в центр своей жизни и мысли. Кружок собирался каждый вторник и, не имея особого имени, члены его называли друг друга «вторничанами». Обсуждаемые вопросы никогда не были ни чисто богословскими, ни литургическими. Они вращались вокруг освещения современных событий в духе христианства. Обычно тема обсуждения объявлялась на предшествующем собрании, и в следующий вторник кто-нибудь из одаренных членов кружка (Г.П.Федотов, А.А.Мейер, Н.П.Анциферов) произносили очень краткое вступительное слово, и все члены без исключения должны были откликнуться, хотя бы одной фразой. Тут действительно получалось соборное общение, подлинный «круг», и заранее пресекался всякий полемический азарт.
Никакой определенной политической ориентации кружок не имел; был один монархист (единственный настоящий пролетарий), готовый видеть в бароне Врангеле Александра Невского, были два коммуниста, тоже живущие именем Христа. Но большинство участников смирилось перед неизбежным, считая заговоры и террор напрасным кровопролитием; как большинство русской интеллигенции, они надеялись на эволюцию власти. Один из членов кружка любил спрашивать: «Как молиться: свергни большевиков или вразуми?» Думаю, что в это время большинство ответило бы: «вразуми».
Широкий состав кружка был довольно подвижен. Кое-кто отпадал, но в то же время входили новые, главным образом молодежь, привлекаемая теми из членов кружка, которые сохранили связь с преподаванием. Один из членов кружка потерял работу в средней школе за то, что многие из учеников его, евреев, крестились.
Хочется вспомнить одного человека, не имевшего непосредственного отношения к кружку. Это М.Э.Шайтан, по рождению караим, принявший христианство. Когда всеобщая история была отменена в средней школе, он ухитрился под видом «истории труда» читать древнюю историю, в которую включал историю первохристианства. Обаяние его было так велико, что до его преждевременной кончины в 1926 г. доносов на него не поступало.
Через год, в канун Введения Богоматери, основное ядро кружка (около 11 человек) основало братство с обетом «Христос и свобода». С этого времени собрания начинались молитвенным правилом, в которое входили и церковные и «свои» молитвы. «Отче наш» всегда читали на трех языках: церковно-славянском, латинском и немецком, в чаянии соединения церквей. Священников в кружке никогда не было, разве в виде случайных гостей на одном или двух собраниях. Сохранилась молитва, которая составляла центр молитвенного правила.
Широкий состав кружка по-прежнему собирался по вторникам, а члены братства по воскресеньям. Помимо кануна Введения, праздником был день Сошествия Св. Духа. Праздники справлялись очень торжественно, с общей трапезой, которая начиналась символическим вкушением хлеба и вина, разумеется, без всяких претензий на таинство…
С 1920 по 1923 год Г.П.Федотов преподает в Саратове, а в начале 1923 г. переселяется в Петербург. Возвращение в Петербург было связано с возвращением в «братство» и работой в кружке. Церковное положение православных членов в это время не изменилось, инициаторы кружка все еще оставались вне таинства. Евреи разрешали этот вопрос гораздо легче и проще, может быть, потому, что над ними не тяготело никакое церковное прошлое, свое или семейное. Обращение евреев-интеллигентов в христианство было в то время явлением довольно частым. Чуждаясь много лет церкви господствующей, многие в жертвенном порыве устремлялись в церковь гонимую, которая могла сулить им только мученичество. Невозможно было не радоваться обращению ко Христу сынов и дочерей Израиля. Каждое крещение праздновалось торжественным образом. Но вместе с тем большей частью, слава Богу, не всегда это было тяжелым ударом для братства. Новообращенные попадали под влияние крестившего их священника и под его влиянием начинали подозревать и обличать А.А.Мейера в «мережковских» ересях.
Наконец, настала очередь и для внецерковного ядра братства. Старый товарищ по семинару Гревса и друг Георгия Петровича С.С.Безобразов, покидая Россию, посоветовал ему в случае нужды обратиться к его духовному отцу протоиерею Тимофею Налимову.
О. Тимофей, бывший духовник митр. Вениамина, у себя дома только исповедовал, а причащаться посоветовал у своего духовного сына, прот. Леонида Богоявленского. Так закончился путь Г.П. от «марксизма к православию». По какой-то «провиденциальной случайности» в Церковь одновременно вернулись и другие инициаторы братства, прежде всего А.А.Мейер. Члены братства никогда вместе не причащались, но соучастие в таинстве дало братству новую полноту.
Кружок продолжал развиваться и расти, хотя и не в очень широких размерах. Новые члены принимались по серьезной рекомендации. Такого рода кружки, разной степени церковности, были по всей России. Но между кружками было мало общения, что, вероятно, долго охраняло от обнаружения. К 1922 г. собрания братства заглохли из-за «опасных времен». В квартире Г.П. был даже аналой, которым пользовались во время праздничных собраний. Очевидно, молитва о ниспослании «изгоняющей страх совершенной любви» спасала не только от страха, но и от идеи опасности.
В 1925 г. Г.П. покидает Россию. Братство продолжало свою работу до 1929 г. По дошедшим слухам, один из членов кружка оказался доносчиком. Судили по делу организации «Воскресение», привлечено было 100 человек, вероятно, как всегда, с «пришиванием». Приговор, принимая во внимание линию «лояльности» членов братства по отношению к власти, был чрезвычайно жесток. А.А.Мейер был приговорен к расстрелу, но наказание было заменено 10 годами соловецкого «изолятора» по ходатайству его старого друга, впоследствии расстрелянного, большевика Енукидзе. Другие получили 10-ти и 5-тилетние сроки лагерей. По рассказам, Мейер и в лагере продолжал «искать с фонарем» человека, пока не был окончательно измучен повторными допросами во время ежовщины. После десятилетней каторги он умер в Петербурге в 1939 году от рака. А.П.Смирнов, специалист по русской иконе, умер на каторге. Философ Аскольдов-Алексеев умер в Берлине от разрыва сердца в 1945 г., после долгой ссылки в Новгороде. Т.Н. и Н.Н. Гиппиус затерялись в лагерях в Померании, о судьбе их ничего не известно.
Завершая это небольшое исследование, оглядываясь на современность, с горечью приходится признать, что многое, с такой любовью и самоотверженностью созданное в «глухие года», ныне совершенно забыто. Страшный урок явлен нам: разобщенность и духовная спячка, самоуспокоенность наших предков привели к тому, что благоприятное время, отпущенное свыше на проведение Московского собора 1917–1918 гг., было потрачено большей частью на пустые споры. Насущные проблемы прихода, общины, богослужения не были разрешены. И возмездие не замедлило: инспирируемые ЧК, живоцерковники в 1922 г. разбойничьи пытались разрешить эти проблемы. Это был первый удар по РПЦ. За ним последовало раздирание «нешвенного хитона» самими христианами. Возникновение «непоминающих», затем многолетнее дробление РПЦ вот что обессилело церковь. Физическое истребление атеистами лучших епископов, священников и мирян довершило этот процесс. К отечественной войне РПЦ подошла истощенной. А тот огромный поток верующих, хлынувший в Церковь во время войны и после нее, часто не задерживался духовные запросы людей оставались неутоленными. Но Церковь Христова живет и «присно обновляется».
Предвоенный опыт братства, создания общин вне прихода не исчез бесследно. В 60-е и 70-е годы приходилось встречаться с оставшимися в живых мечевцами, братчиками о. Романа Медведя, о. Серафима Батюкова, о. Василия Кудряшова, о. Николая Пульхретудова. Живое общение с этими людьми, ставшими бродильным началом в нашей благодушествующей атмосфере, натолкнуло на более подробное исследование истории братств. Но самое сильное, незабываемое впечатление произвело пребывание в Спасо-Преображенской пустыни и общение, к сожалению, недолгое, с духовником пустыни о. Таврионом (Батозским).
В пустынь о. Таврион приехал в 1968 г. после смерти духовника обители о. Кирилла (схиигумена Косьмы) Смирнова, воспитанника Валаамского монастыря. В пустынь о. Таврион приехал не один. С ним прибыла община люди, постоянно сопровождавшие его, в основном женщины пенсионного возраста, в большинстве монахини. К моменту приезда о. Тавриона пустынь находилась в состоянии запустения. Кирпичные постройки разрушались, число насельниц пустыни не превышало десяти человек, паломники крайне редко навещали обитель. Сам о. Таврион, тогда страдавший тяжелой формой стенокардии и двухсторонней грыжей следствие общих работ на лесоповале в годы заключения, и монахини, приехавшие с ним, энергично взялись за ремонт обители. Сначала был отремонтирован храм, затем принялись подготавливать кельи и трапезную для паломников. Во всех работах о. Таврион принимал самое деятельное участие. Приезжали многочисленные духовные дети, постоянно помогали в ремонте, их силами был создан второй хор.
С момента приезда о. Тавриона в пустыньке ежедневно совершалась Божественная литургия. Все свободное время посвящалось благоустройству обители. Буквально через год в обитель начали приезжать первые паломники. Для них уже были готовы кельи и трапезная, каждого радушно встречал духовник обители. Те, кто впервые приезжал в пустыньку, становились постоянными посетителями. Сестры и духовник обители были единой семьей, и в центре этой дружной, любящей семьи стоял Христос. Измученные, обездоленные, изверившиеся люди стекались со всей России. Страждущая Белоруссия, после двух Антониев лишившаяся более половины своих немногочисленных храмов, обездоленный Север, вымирающий Урал, Сибирь, Дальний Восток, Средняя Азия вот российские окраины, откуда в пустынь постоянно прибывали паломники. В летние месяцы число каждодневных причастников доходило до 150–200 человек. На Преображение, престольный праздник, литургия происходила вне храма, т.к. храм не мог вместить всех желающих.
Что же влекло людей в эту внешне ничем не примечательную, не имевшую славной истории (пустынь была основана сестрами Мансуровыми в 1889 г.) обитель? Существование открытой людям общины! Паломник, впервые приехавший в обитель, сразу направлялся на кухню, где его кормили, а затем устраивали на ночлег. Каждый ощущал себя в пустыньке долгожданным гостем. Входя в храм, он ощущал, как замирало сердце. Храм напоминал родной, давно утраченный родительский дом застеленные коврами полы, украшенный цветами в любое время года алтарь, чинность молящихся, их предупредительность и любовь друг к другу. Удивлял и клирос, вынесенный в храм, так что каждый, кто желал, мог присоединиться к певчим. Богослужение было обращено к людям. После чтения евангелия о. Таврион выходил на солею с русским переводом Евангелия, часто перечитывал по-русски и доходчиво толковал. Служил он с открытыми царскими вратами, вслух читал тайные молитвы. Когда начиналась литургия верных, оба клироса и паломники сходились пред царскими вратами. К причастию о. Таврион призывал всех. Когда приходило время отъезда, каждый мог рассчитывать на личную беседу с о. Таврионом. Его личная святость для многих была несомненной. Часто поражала его прозорливость на многие невысказанные, глубоко личные вопросы он умел отвечать на проповеди. В его окружении были и случайные люди, к которым он относился с большим вниманием, памятуя слова Христа, что не здоровые имеют нужду во враче. Многие его воспитанники, ныне ставшие священниками, продолжают его дело. Он был тем светильником, около которого радовались люди, озаряемые светом Христовой любви. Его подвижническая, мученическая жизнь стала добрым семенем, которое уже приносит стократный плод.
