О действенности таинств
Богослужение и таинства
14 мин.
1. Постановка вопроса. Упадок духовности в православной церкви наиболее сильно проявляется в упадке таинственного и прежде всего евхаристического сознания верующих. Вопрос о действенности таинства большинству благочестивых христиан покажется чуть ли не кощунственным. Можно ли вообще сметь даже ставить вопрос: свершилась ли Евхаристия, свершилось ли Крещение?.. Можно ли в принципе сомневаться в действенности того, что совершает Сам Бог? Да и могут ли быть критерии для подобных суждений? Кто дерзнет судить об этом?
От подобных вопросов принято уходить, считая их соблазном и прелестью. Однако нам представляется, что каждый верный должен иметь на них здравый, трезвый и определенный ответ. Отсутствие критерия для такого ответа у большинства православных людей свидетельствует лишь о предельно низком уровне их духовного сознания, что вызвано вполне объективной причиной — лишенностью самого минимального необходимого духовного просвещения. Насколько можно судить, столь бедственное положение сложилось в России не только за 70 лет ее советской истории, но евхаристическая культура в целом не была выше и в предшествующие века.
2. Спасение. Прежде всего следует назвать одно широко распространенное, но в корне неправильное мнение, будто через таинство Крещения люди получают спасение от Бога. (Из такого ложного понимания действенности таинства обычно выводят «необходимость» крестить младенцев, а порой и взрослых, не вполне осознающих свою веру в Христа как Сына Божия, либо даже вовсе неверующих.) Подобное «народное» восприятие значения таинства Вхождения в Церковь является ошибочным и не имеет ничего общего с раннехристианским пониманием Крещения и Спасения.
Спасение осуществляется через веру и только через веру. Крещение же есть следствие и осуществление имеющейся веры, акт веры. Об этом говорил Господь: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» Мк 16:16. Не сказано «кто не крестится — осужден будет», но «кто не будет веровать». То же писал апостол Петр о христианах, «через веру соблюдаемых ко спасению» 1 Пет 1:5. То же писал апостол Павел: «Мы же не из колеблющихся на погибель, но стоим в вере к спасению души» Евр 11:8.
3. Вера темная и вера просвещенная. Необходимо теперь сказать о качестве самой веры. Есть вера как противоположность знанию: «не знаю, и потому верю». Это вера темная, слепая, фанатичная, непросвещенная, неискушенная. Вера, не требующая испытания, постоянного подтверждающего духовного опыта. Вера, закрывающая и отметающая все вопросы, избегающая самооценки.
Но есть и иная вера, вера-знание, вера просвещенная, вера Фомы. Вера как действительное «осуществление Ожидаемого и уверенность в Невидимом» Евр 11:1 (орфография автора). Вера, подобная апостольской: «И мы видели и свидетельствуем» 1 Ин 4:14.
Широко бытует мнение, что поскольку вера есть дар Божий, то научить вере нельзя. Вопреки такому взгляду раннехристианская практика утверждала обратное. В церкви был специальный институт оглашения, так что вхождение в Церковь в обход имевшейся системе просвещения было явлением исключительным. Необходимость обучения вере утверждал в XIX веке московский митрополит Филарет Дроздов, определивший Катехизис как «наставление в православной вере христианской, преподаваемое всякому христианину для благоугождения Богу и спасения души». Тот факт, что существуют христиане, не наставленные в вере, является нонсенсом и вопиющим несообразием. Положение в церкви, когда просвещенных в вере людей меньше (и насколько меньше!), чем крещеных — это дурной парадокс. Уместно поставить вопрос: зачем крестить людей, обрекая их на темную веру? — и уместно ответить: незачем! Это столь же абсурдное и сомнительное действо, как хиротония неготовых и недостойных к пастырскому служению.
Нередко можно слышать мотивацию набожных родителей, а порой и членов священной иерархии, что их, дескать, дело окрестить, а дальше Бог управит: Его промысел, Его произволение, Его, стало быть, и ответственность. На все воля Его! Такой взгляд на Крещение есть его профанация, и подобное отношение к таинству следует считать предосудительным, а для иерея — недопустимым, возможно даже преступным. Здесь имеет место типичное спекулятивное понимание слов «да будет воля Твоя», когда имеется в виду все что угодно, кроме действия воли Божьей в нас, в нашей «немощи». И вместо того чтобы делать усилие, которым Царство Божие берется, человек «смиренно» отстраняется от своей личной ответственности.
4. О действенности крещения. Подавляющим большинством крещаемых и их поручителей крещение воспринимается как магический обряд, совершаемый над ними. Крещение большинства православных людей — дело их личное, в лучшем случае семейное.
Причина такого извращенного отношения к таинству Вхождения в Церковь понятна и естественна: церковь не учит и не готовит людей к единственному нормальному отношению к таинству — сознательному и полноценному участию в нем. Отсюда неизбежен вывод, что таинство Крещения или таинство Вхождения в Церковь полноценно не совершается почти никогда (кроме тех случаев, разумеется, когда имеет место предварительное оглашение). Судить об этом можно и должно, причем судить по плодам. Нет нужды даже брать для подтверждения статистику соотношения людей «церковных» и «крещеных». Реально ощущение человека себя чадом церковным наступает далеко не сразу после крещения, и вхождение в Церковь в наших условиях занимает процесс не одного года. Трудность вхождения заключается в том, что церковь не учит и после крещения, оставляя воцерковление личным и случайным делом каждого желающего.
Инверсия по отношению к норме здесь заключается в том, что крещение воспринимается не как акт, завершающий вхождение человека в Церковь и вводящий его в полноту церковного служения, а как акт, начинающий воцерковление. Это есть профанация таинства Крещения, не позволяющая даже ставить вопрос о начале церковного служения новокрещеного.
5. Мистическо-магическое отношение к таинствам. Вполне естественно, что после «магического» вхождения в Церковь новокрещеный, не понимая ничего в богослужении и почти ничего в Священом писании, воспринимает церковную жизнь как великое мистериальное действо, освящающее всех и вся. (Это понимание есть чистейшее недоразумение.) Попытка разобраться в смысле храмового богослужения для большинства верующих заканчивается усвоением символически-изобразительного толкования службы. К сожалению, именно оно, являясь наименее содержательным, оказалось наиболее популярным и распространенным в православной среде. Усвоение подобного восприятия богослужения окончательно утверждает многих в мистериальной природе христианской службы. Это приводит фактически к поголовному пассивно-созерцательному отношению и к богослужению и к жизни Церкви вообще.
Неадекватное восприятие лаиками и (увы!) немалой частью клира содержания церковного богослужения — характернейшая и болезнейшая черта православного сознания. Об этом, в частности, писал прот. Александр Шмеман, указывая в книге «Введение в литургическое богословие» на господствующее мистериально-магическое отношение верующих к службам. Следует еще раз отметить, что ничего другого ожидать и невозможно, учитывая «магическое» вхождение и укоренение мистериального сознания в преобладающей церковной традиции.
Можно бесконечно удивляться тому, что люди, знающие наизусть последовательность всенощного бдения и литургии (таких людей немало), зачастую не понимают содержания и смысла происходящего в алтаре. Но им никто и никогда этого не разъяснял!
О каком общем служении, о какой соборности можно говорить, если народ Божий не в состоянии участвовать в происходящем? Если участие лишь поверхностное и формальное? Если главную смысловую и молитвенную часть богослужения верующий не слышит вообще никогда в жизни (!), поскольку главное выражено в так называемых «тайных» молитвах? Может ли быть восприятие службы иное, кроме мистериального?
6. О мнимой связи таинств Покаяния и Евхаристии. Назовем еще один важнейший фактор, помрачающий евхаристическое сознание членов РПЦ. И миряне, и прежде всего клир почти поголовно поддерживают заразный миф о якобы неразрывной связи таинств Евхаристии и Покаяния. Будто бы покаяние с необходимым «разрешением» необходимо должно предшествовать евхаристии, а евхаристия, в свою очередь, является логическим завершением таинства покаяния. Подобное восприятие двух таинств в обязательном их синтезе представляет собой извращение, не только не основанное на апостольской традиции, но противоречащее ей. Последствия этого искажения евхаристического сознания огромны, ибо оно из трапезы радости, любви, Христова пира превращает таинство Церкви в скорбное уничижение и осознание своего полного недостоинства. Уже стало привычным ходить на «брачный пир в непраздничной одежде».
Из этого преобладающего акцента на покаянии русское благочестие вывело естественное заключение, что приобщаться св. Тайнам следует как можно реже — 1–2 раза в год. Подчеркнем, что этот вывод есть не причина, а следствие упадка и искажения евхаристического сознания, глубоко въевшихся в традицию. Даже столь продвинутые духовно люди, как оптинские старцы, причащались не чаще, чем раз в две недели.
Постоянное посещение литургии без приобщения Трапезе Господней наиболее всего остального обессмысливает и профанирует таинство Церкви, делает из него мистерию. По сути это не только мешает, но делает невозможной актуализацию Церкви. Таким образом церковь теряет смысл и Дух, сохраняя форму и канон.
Это вопрос принципиальный. Если в ранней церкви кающиеся покидали собрание вместе с оглашенными перед началом таинства, ныне типичной на приходах картиной является разгар исповеди во время анафоры.
В итоге мы имеем одну из двух порочных крайностей: либо участие в богослужении без причастия, либо причастие без богослужения.
7. О действенности Евхаристии. Попытку исправить положение, возродить и наполнить смыслом, истиной и Духом таинство Евхаристии, то есть саму Церковь, осуществляют те хорошие иереи, которые вслед за пр. Иоанном Кронштадтским благословляют своих прихожан на частое приобщение св.Тайнам. На фоне господствующего духовного застоя это может быть расценено как пробуждение и возрождение евхаристического сознания. Это имеет огромное значение.
Однако в реально существующих условиях голый призыв к частому (в нормальном случае — во время всякой литургии, когда человек присутствует в храме) причащению может не иметь никакого положительного эффекта. Магически-мистериальное отношение к таинству в совокупности с покаянным настроем сводит суть Евхаристии на нет, низводит смысл и величайшее значение таинства почти до нуля, сводит таинство к благочестивому обычаю, обряду.
Пока в сознании причастников причастие остается их личным делом, «средством стяжания благодати», гарантией индивидуального спасения — частое причащение таковых людей практически бессмысленно. Пока в сознании верных не появилась потребность узнавать Христа посреди себя как единственный смысл Литургии, как актуализация Церкви, подразумевающая полное единомыслие и устремление в единой молитве всех сердец к Единому Богу, пока Евхаристия не общее служение верных и только верных («оглашённые, изыдите!»), а «изобразительная» — частое причащение вещь столь же мало полезная, как и редкое. Дело в сознательном участии, а не в замене режима с редкого на частый.
Фактически сейчас от причастника требуется буквально следующее. Верить, что независимо от личного участия или неучастия в службе, независимо от полного единомыслия и единодушия всех молящихся, независимо даже от добросовестности предстоятеля-иерея, короче говоря, независимо ни от чего — верить в то, что выносимое из алтаря содержимое Чаши представляет собой Тело и Кровь Христовы. Но такая вера «в Чашу» есть вера слепая, вера абсолютно не требующая духовного знания, вера магическая. Это так, поскольку она не вызывает потребности узнавания Христа посреди нас, посреди друг друга, узнавать постоянно повторяемым и вечно новым образом, приобщаться к полноте Его личности. Спутать это узнавание Христа в хлебопреломлении невозможно ни с чем. Если такого узнавания во время Евхаристии не случилось, таинства не произошло, оно оказалось недейственно. Никто ведь не удивляется тому, что действенны не все наши молитвы; отчего же должна пугать мысль, что действенны не все наши проводимые таинства?
Узнавание Христа не имеет ничего общего с приобщением к святыне подобно вкушению антидора, прикладыванию к мощам или иконам, кроплению святой водой. Перечисленные и многие подобные проявления благочестия направлены на восприятие святыни как некоего абсолютного и независимого от моего личного служения объекта. Для того чтобы объект воспринимался как святыня, требуется вера, но не требуется участия в служении. Качество веры и знания может при этом быть любым, от уровня самого просвещенного до самого темного.
Таинство Евхаристии принципиально не таково. Оно требует не просто веры, но сознательного служения всех присутствующих верных и раскрытия, узнавания Христа через собственно акт причащения. Если такого узнавания Христа явно не произошло — есть все основания ставить под сомнение действенность совершенного таинства. Компенсирование безыскусной магической «верой в Чашу» отсутствия реального всеобщего узнавания Христа в таинстве Евхаристии есть самое глубокое и болезненное для Церкви извращение Христова Духа и заповеди «сие творите в Мое воспоминание».
