Церковная смута и обвинение в еретическом модернизме
История церкви
14 мин.
В последнее время противники митрополита Евлогия, почувствовав, что каноническая почва, на которую они имели неосторожность вступить, колеблется у них под ногами, решили избрать иной путь. Путь этот есть обвинение митрополита Евлогия в покровительстве «модернизму» и вообще «ересям», которые будто бы проповедуются некоторыми преподавателями Богословского института, расположенного на территории Сергиевского подворья и основанного митрополитом Eвлогием.
С точки зрения целесообразности, такую перемену тактики нельзя не признать для намерений противников митр. Евлогия значительно более полезной, чем крайне опасный для них же самих канонический поединок. В самом деле, если каноническая контраверза ничего не говорила среднему обывателю и не пугала его, то обвинения в ереси много сказали ему, и еще более — напугали. Несомненно верен и расчет на невежество толпы, которая, как и всегда, «ленива и нелюбопытна», предпочитает судить с чужого голоса и совершенно не интересуется фактической стороной дела.
Судя по содержанию «Послания Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей 18(31) марта 1927 г., Сремски Карловци, № 341», его авторы под «модернизмом» разумеют во-первых, апологию не то реформы, не то реформации со стороны проф. А. В. КарташеваА. В. Карташев. «Реформа, Реформация и исполнение Церкви» // Сборник «На путях» — «Утверждение евразийцев». Кн. 2. и, во-вторых, учение о Софии, Премудрости Божией, развиваемое проф. прот. Сергием Булгаковым в некоторых его сочиненияхС. Булгаков. Свет Невечерний. Москва, 1917 г. (Софийность твари); Ипостась и Ипocтacнocть // Сборник статей, посвященных П.Б. Струве. Прага, 1925 г.; Купина Неопалимая. Париж, 1927 г..
Во всем этом обвинении особенно характерным является термин «модернизм».
В употреблении этого термина авторы «Послания» не хотят дать себе отчета.
А между тем, если сделать это, то окажется вот что:
1) Термин «модернизм» может быть взят в двояком смысле. Под ним можно, следуя лексикологии термина, разуметь всякую современную мысль, т.е. мысль, относящуюся к настоящему времени. Обвинения в таком «модернизме» не имеют смысла по своей неопределенной широте, ибо тогда пришлось бы и отцов церкви упрекнуть в «модернизме», что их враги и делали. Стоит вспомнить обвинения св. Афанасия Великого со стороны отцов Антиохийского собора (в общем, вполне православных) за новый и непривычный термин «единосущный» (по-гречески «омоусиос»). А между тем, этот термин ярчайшим лучом горит в нимбе, окружающем священную главу великого Александрийского пастыря, и есть основа православного богословия.
2) Под модернизмом в специальном смысле слова рaзyмeетcя ряд 6oгocловcких и философских мнений, осужденных папой Пием Х в двух документах: а) Декретом Lamentabile sane exitu (3 июня 1907 г.) и б) Энцикликой Pascendidominici gregis (7 cентября 1907 г). Декрет осуждает те течения в католицизме, которые именуются там «широким и либеральным протестантизмом». Эти течения радикально отступают от церковного понимания богодухновенности книг Священного писания, откровения, христологии, учения о Церкви и таинствах, учения о вере и догматах — в смысле их натурализации и рационализации этих учений.
Энциклика осуждает философский модернизм в его трех разновидностях: эволюционизма, агностицизма и имманентизма.
Применять термин «модернизм» к сочинениям проф. А. Карташева и прот. Сергия Булгакова решительно нет оснований.
Авторы «Послания» видят «модернизм» в учении о реформе или реформации церкви (у А.В. Карташева) и в учении о Софии, Премудрости Божией (у о. С. Булгакова).
К сожалению, и в этой ограниченной сфере придется констатировать грустный факт очевидной неправды.
Извлечения из статьи Карташева «Реформа, Реформация и исполнение Церкви» сделаны так, что рисуют автора статьи в виде безоговорочного сторонника реформации, а между тем А.В. Карташев является решительным врагом реформации и сторонником вековой сращенности Русской православной церкви с caмодepжaвиeм. Так, в этой статье он говорит: «Для Русской церкви связь православия с самодержавием для настоящей эпохи остается значительным моментом в ее теократическом сознании» (с. 40). Далее А.В. Карташев решительно берет сторону церковных черносотенцев против церковных либералов: «Инстинкт церковных черносотенцев, — говорит он, — смешивающих принцип с историческим воплощением, неизмеримо глубже, подлинно-церковнее, т.е. теократичнее, чем стремление церковных либералов, смешивающих освободительные формы внешнего бытия Церкви с настоящим осуществлением ее задач» (там же, с. 40). Что же касается реформации Русской церкви, то А.В. Карташев в этой статье вовсе не является ее проповедником, а лишь занят решением вопроса о предполагаемых результатах такой реформации, если бы она произошла. Он находит, что результат реформации был бы двойственный.
Допуская некоторое освежение мысли, психики и практики (что он именует модернизаций, абсолютно не вкладывая в этот термин вышеприведенного католического содержания), в реформации он видит нечто до такой степени отрицательное, что решительно ее отвергает: «Нет, упования, возлагаемые нами на христианство и Церковь, никоим образом не могут быть связаны с реформацией» (А.В. Карташев, там же, с. 52). «Нам не по пути с реформацией» (там же). «Существо реформации не в тех частных полезных влияниях, на которые было указано. Суть ее — в убиении Церкви, т.е. той главной основы, от которой мы ждем всего» (там же).
Видеть в приведенных строках «призыв к реформации», как это хотелось бы показать авторам «Послания», это значит утверждать заведомую неправду, — в расчете, очевидно, на незнакомство читателей с подлинной статьей А.В. Карташева. Равным образом неверно и в искажающем разрыве с контекстом переданы и места этой статьи, касающиеся «пророчеств» и «благодати новой жизни». Авторам «Послания» явно хочется убедить своих читателей, что речь здесь идет об одиозных проявлениях современности, которые будто бы одобряются А.В. Карташевым, так же, как и реформация; они явно скрывают, что речь идет о том воздухе, «которым дышала ранняя церковь» (там же, c. 87). На с. 87 из всего контекста видно, что автор сетует на то, что «в церкви осталась слезами умиления и восторга напоенная радость примирения с тленным и преходящим образом мира сего, но радости творческого разрушения и созидания в ней нет». Но это ничего общего не имеет с политическим разрушением и созиданием, а касается лишь общей духовной жизни и бepeтcя в смысле эсхатологическом (c. 87). Если осуждать такого рода стремление, то придется осудить и слова апостола Павла, сказавшего: Древняя мимоидоша, се быша вся нова
(2 Кор 5:17), и слова св. апостола Иоанна Богослова Се нова вся творю
(Откр 2:5). Не о политических злобах дня идет здесь речь, а о забвении некоторыми эмпирическими представителями церкви обновляющего и творческого значения непорочной Невесты Христовой в жизни мира. Нова же небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в них же правда живет
(2 Пет 3:13). Статья А.В. Карташева заканчивается подчеркнутым отрицанием реформы и реформации (там же, с. 98). И вообще, и в своих лекциях, и в публичных выступлениях А.В. Карташев известен как умелый и искусный апологет сращенности церкви и монархииАвтор настоящих строк совершенно не согласен в этом и с проф. А.В. Карташевым. Отрицая, как и он, всякую реформацию, мы в тоже время категорически отрицаем и сращенность православной догматики, выражающей вечное бытие, с какой-нибудь формой политического строя, являющегося лишь преходящим временным быванием, «образом века сего».. Совершенно непонятная ожесточенность, с которой обрушиваются на него некоторые сферы, включающие в себя и карловацкий епископат, заставляют предполагать, что здесь речь идет с их стороны, скорее, о безблагодатном «полицейском государстве», а не о священной монархии, дорогой церковному сознанию А.В. Карташева.
Что же касается развиваемого о. Сергием Булгаковым учения о Софии, Премудрости Божией, в вышеприведенных его сочинениях, то, вопреки обвинениям авторами «Послания» в новшестве, о. С. Булгаков в огромном собранном им материале, оставленном авторами «Послания» без рассмотрения по существу и без научно-богословской критики, стремится доказать, что именно нового в этом учении нет ничего и ставит вопрос об отношении Бога к твари, о существе первозданного безгрешного человека, о действии и Бога в твари — и все сюда относящееся.
Никаких догматических утверждений о. Сергий Булгаков не делает, а дает лишь научно-богословскую гипотезу, на основании которой пытается связать в систему весь относящийся к этой проблеме материал.
Конечно, эта гипотеза, как и всякая гипотеза, подлежит возможности оспаривания и обсуждения с выставлением аргументов и контраргументов — именно уже потому, что по этому поводу нет точных догматических формулировок.
Существование же проблематики в богословской науке никто серьезно не отрицает. Автор этих строк мог бы многое привести как из своих частных бесед с некоторыми представителями карловацкого епископата, так и из их сочинений, где проблематика принципиально признавалась.
Чтобы показать, каким образом авторы «Послания» критикуют учение о Софии, приведем примеры. Они пишут:
«До сих пор, вместе с апостолом Павлом и со св. отцами церкви, мы знали лишь Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов — безумие, для самих же призванных иудеев и эллинов — Христа, Божию Силу и Божию Премудрость
» (Софию) (1 Кор 1:23–34).
Написав же это, они не принимают во внимание, или не желают принять, что как раз именно некоторые из святых отцов, на авторитет которых они ссылаются, именуют Софией Премудростью не вторую, но третью Ипостась — Духа Святого (св. Феофил Антиохийский, Ad Autolicam 2, 10; cв. Ириней Лионский, Adv. haeres, 4, 20).
Затем, они утверждают, что «и в той и в другой форме учение это совершенно чуждо и апостольскому преданию и древнесвятоотеческому учению», и в то же время аргументация о. Сергия от Св. писания и св. отцов оставляется авторами «Послания» без внимания, а их собственная ссылка на апостольское предание и святых отцов остается голословной, без точных указаний. Вместо точных ссылок и критики по существу авторы «Послания» умножают неопределенные обвинения, доходя до явной неправды.
Так авторы «Послания» пишут, что известные профессора «возвещают нам это новое учение о Софии как о женственном начале Бога. Иногда это женственное начало является у них особым существом, или «Ипостасью»…»
А между тем о. Сергий Булгаков признание женственного начала Божества именует в «Свете Невечернем» «мерзостью», а относительно ипостасности в Софии, Премудрости Божией, пишет в «Неопалимой Купине», что она «ни на одно мгновение» не приобретает «характера особой Ипостаси» u не превращает «Святой Троицы в Четверицу, — cиe богохульство да не будет!» (Неопалимая Купина, с. 254).
Таким образом, даже если отбросить заведомую неправду, допускаемую авторами «Послания», то окажется, что ереси никакой нет, а есть в крайнем случае учено-богословская проблема или мнение, основанное на огромном материале от Священного писания, св. отцов, иконографии, литургики и церковной архитектуры.
Творения св. отцов переполнены такими проблемами и мнениями, которые иногда не только оставались их личными благочестивыми воззрениями (теологуменами), но и приняли церковное осуждение. В виде примера достаточно указать на св. Григория Нисского, отрицавшего вечность адских мук, на св. Василия Великого, не разрешавшего именовать Духа Святого Богом, на тайную исповедь, выходившую из употребления и опять входившую, и т.д., вплоть до неправильного мнения митр. Антония о догмате искупленияМитр. Антоний (Храповицкий) — глава зарубежной Карловацкой церкви, до революции — один из самых авторитетных архиереев «правого» толка. В своем учении об искуплении придерживался мнения, что оно совершилось, прежде всего, в гефсиманских страданиях Господа. — Прим. ред..
Ересью называется нечто другое: под нею разумеется утверждение неправого мнения, касающегося основ православного вероучения, и признание этого учения его автором, вопреки всецерковному осуждению, истинным.
Отсюда учение о. С. Булгакова о св. Софии и не может быть названо ересью, ибо он не проповедует чего-либо нового, чего не было в церковном сознании, и обосновывает свое учение на слове Божием и святоотеческом предании, и никогда не утверждает его в качестве догмата, непризнанного и осужденного св. Церковью.
Из всего сказанного следует совершенная необоснованность обвинений в потворстве, оказываемом митрополитом Евлогием «реформаторам» и «нарождающемуся модернизму». Форма для этого обвинения взята из папских документов, а содержание является собственной композиций авторов «Послания». И если ими приводится в конце «Послания» требование св. Кирилла Александрийского «говорить, что должно», то вряд ли из этого можно извлечь для себя позволение говорить то, что ложно.
Другое изречение не менее великого отца само собой всплывает в памяти по этому поводу: «У нас всегда так: кто нам неприятен, тот и не православен», — сказал св. Василий Великий по поводу клеветы его недругов, обвинявших пастыря Кесарии Каппадокийской в аполлинарианстве.
Париж, июнь 1927
* Печатается по: Церковный вестник Западно-Европейской епархии. № 1. 20 июня (3 июля) 1927 г. С. 19—24.
