Мой путь к Богу и в Церковь
М.В.
Свой путь к Богу и в Церковь я назвала бы «шаг вперед, два назад».
Крестила меня в детстве бабушка, она же, видимо, водила меня и причащаться, так как я смутно помню себя в церкви, запах ладана, церковное пение. Помню, как она молилась дома, ставя и меня перед иконой на колени. Перед иконой горела лампадка, а про жизнь Иисуса Христа, мне казалось, я знала всегда. До восьми лет я носила нательный крест, но во втором классе во время медосмотра в школе у меня его обнаружили. Это было в начале 60-х годов. Хорошо еще, что была маленькая. Я это запомнила на всю жизнь. Крест пришлось снять.
В последующие годы, вплоть до моего поступления в институт, не происходило ничего, что заставило бы меня думать о Боге, хотя я и ходила с подружками святить куличи и на крестный ход на Пасху.
О Боге я вспомнила, поступая в институт, через два года после окончания школы, проучившись перед этим на подготовительных курсах и один раз не пройдя в институт по конкурсу. Не будучи очень хорошо подготовленной, я решила все-таки сдавать экзамены на заочное отделение, как бы для тренировки. Конкурс был большой, проходной балл высокий. Я сдала три экзамена на «четыре», и мне оставалось надеяться только на чудо. Вот тогда-то я и поставила Богу условие: «Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы я поступила в институт», докажи, мол, тогда поверю в Тебя. В институт я поступила, сдав последний экзамен на «пять» и набрав необходимый проходной балл. Об этой молитве своей, об испытании Бога я не забыла, хотя и не сделала ничего в знак благодарности. Тогда еще я была очень далека от этого.
Вскоре у меня начались неприятности со здоровьем, которые обострились после того, как я попала в автокатастрофу. (Сильно я не пострадала, так как посреди дороги почему-то вдруг решила пересесть на другое место, но головой ударилась.) К тому же было много личных переживаний, появилась тоска, уныние, острое чувство одиночества, нарастала обида (почему это происходит именно со мной?), жизнь теряла смысл, появились навязчивые мысли (как будто кто-то подзуживал) уйти из жизни, но в глубине души я почему-то понимала, что не сделаю этого. Я не знала, как жить в этом мире, чувствуя, что уже не вписываюсь в свою прежнюю жизнь, и видя, что подход к жизни у людей разный. Я ощущала себя растерянной и беспомощной, очень хотелось, чтобы кто-то поговорил со мной, научил, как жить. Сил не было, к тому же я просто задыхалась в городе, куда мы переехали из поселка. Очень не хватало природы, хотелось уехать, изменить что-то. Было ясное ощущение, что живем не так, была даже уверенность, что многие люди это чувствуют и понимают, и совсем скоро начнут менять свою жизнь на более естественную.
Мне сказали, что моя физическая немощь происходит от того, что в народе называется «порча». А я была очень суеверна, верила в белую и черную магию, гадания, сны, интересовалась астрологией, хотя и замечала, что все это как бы высасывает силы, опустошает, порождает страхи. Начался поиск бабок, чтобы отчитали, но ничего не ладилось — как стена стояла. Врачи же разводили руками, не находя ничего существенного. Те бабки, которые впоследствии все же нашлись, до конца отчитать не смогли. Я ходила даже к цыганкам, которые говорили, что «сделано очень сильно». Были мысли и о церкви. Часто вспоминала, как однажды повстречался мне в метро седой, с бородкой, аккуратный старичок и сказал, что я долго буду болеть. В моем воображении он связывался с образом Николая Угодника, который, как говорили, иногда является людям. Но в церковь я пойти не решалась, боялась, стеснялась, просила маму, чтобы она заказала молебен о моем здравии св. Николаю. Мама тоже долго не могла собраться в церковь: то ее что-то отвлекало, то ей становилось в храме плохо. Это тянулось года два. В институте я взяла академический отпуск, с работы уволилась, на новую никак не могла устроиться, да и не было сил — ни физических, ни моральных. В конце концов мама все-таки заказала молебен. Я не помню, чтобы произошло какое-то явное чудо, но постепенно все налаживалось. Я работала, заканчивала институт. Но о Боге всерьез не думала и продолжала жить по-прежнему: ругаясь с мамой, раздражаясь, копя обиды, впадая в уныние, осуждая других, завидуя. Совершенно не умела справляться со своими эмоциями, страстями, хотя и чувствовала, что они меня заводят не туда.
В церковь сознательно я пришла в начале 80-х годов, после совершения тяжелого греха, который на меня сильно давил, не давая думать ни о чем другом. Тогда я впервые ощутила острую необходимость в покаянии. На первую в своей жизни исповедь я попала к о. Александру Меню, совершенно ничего о нем не зная. Привела меня к нему после моих многократных просьб моя сокурсница. Каялась я искренне, грех был отпущен и действительно, спустя какое-то время, перестал меня тяготить. Я старалась ездить в храм регулярно, хотя это было очень тяжело физически, так как тогда я работала с одним выходным днем в неделю. Службу я выстаивала с трудом, и остаток дня потом отлеживалась с головной болью. Но я начала читать утренние и вечерние молитвы, прочла книгу о. Александра «Сын Человеческий», которая как бы напоминала мне о том, что я знала с детства, дополнив это и по-новому объяснив. Помню, как радостно-спокойно и уверенно я себя чувствовала, а прочтя о том, что Бог не только не небесах, но и рядом, на земле, в божественных энергиях, я очень остро ощутила однажды, идя летним солнечным утром на работу, что Бог где-то совсем рядом со мной. Я думала о том, что Бог не возложит креста, который не по силам, Сам поможет нести этот крест, и это помогало мне переносить физическую боль, что всегда было для меня очень тяжело.
Но все это длилось недолго. Дело в том, что тогда я впервые увидела в церкви не только бабушек-старушек, но и других людей. И очень скоро поняла, что в их круг я не войду, хотя и очень хотелось. Моя подруга тоже была в него не вхожа, хотя знала о. Александра с детства и одно время даже дружила с его дочерью. Итак, мы оставались с бабушками. Но не только это угнетало меня, а еще и то, что моя подруга осуждала окружающих и подозревала всех и вся в своих неудачах. Пришлось мне услышать много нелестных слов и об о. Александре. Мне было очень неприятно выслушивать это по пути из храма, когда хотелось молчать и хранить внутреннюю тишину после причастия. У меня не хватало сил остановить подругу, образумить, и я лицемерно поддакивала, не желая огорчать ее, а на душе становилось все хуже и хуже. Вскоре мы с ней все же поссорились и перестали общаться, что было довольно трудно и неприятно, так как мы вместе работали. В итоге в Новую Деревню я ездить перестала. Какое-то время еще думала о Боге, о Церкви, однажды Великим постом даже исповедовалась и причастилась в другом храме, но постепенно все заглохло, и я продолжала жить прежней жизнью, все больше озлобляясь и расслабляясь. (Была у нас на работе еще одна верующая женщина, но, видя ее мечтательно-отрешенный вид и недобросовестное исполнение служебных обязанностей, я не спешила сойтись с ней поближе.) В 1987 г. я почти одновременно познакомилась с двумя женщинами, одна из которых вскоре воцерковилась и сейчас является членом Общества христианского просвещения им. Игнатия Брянчанинова в Санкт-Петербурге, а другая начала заниматься раджа-йогой по системе В. Антонова. С ней я общалась чаще и теснее, и она оказала в тот момент на меня большое влияние, много рассказывая об их занятиях, давая читать методическую литературу, пытаясь привлечь в их школу. В то время у меня было много проблем не только со здоровьем, но и личных. Летом 1990 г. все это переплелось в один клубок. Я снова уперлась в стену, потерпев очередной крах в жизни. И вот тогда до меня, наконец, дошло, что я все время хожу по кругу, не делая практически никаких выводов из того, что со мной происходит, не прилагая никаких усилий, чтобы что-то изменить. Как озарение, пришла мысль, что я живу, наверное, для чего-то другого, чем просто выйти замуж, растить детей и т. д., что если у меня это отнимается, то затем, чтобы я поняла, что в жизни есть что-то еще, какой-то высший смысл, и моя реализация в жизни, мое служение какое-то другое.
Это произошло по пути в летний выездной лагерь антоновской школы, где занималась моя подруга и куда она пригласила меня приехать на день-два. А в лагере, среди прекрасной природы, в хорошую погоду, питаясь чистой и энергетически заряженной пищей, я вдруг почувствовала себя очень плохо. Думая, что сказывается недосыпание после ночной смены, я решила отдохнуть, но не смогла уснуть. Не помогали ни лекарства, ни популярный метод лечения и подзарядки у деревьев. Мне становилось все хуже и хуже. Меня посмотрели наиболее способные в лагере экстрасенсы и пришли в ужас от того, какой загрязненный и больной у меня организм. После этого мне было рекомендовано заниматься хатха-йогой и читать Евангелие. С большим трудом с помощью подруги поздно вечером мне удалось уехать домой. Когда мы отъехали от лагеря на приличной расстояние, мне полегчало, и домой я добралась относительно благополучно.
Данные мне рекомендации я не оставила без внимания, и после той поездки действительно начала менять свою жизнь. Я перестала есть мясо, чтобы хоть как-то очистить свой организм, а с осени стала заниматься на курсах хатха-йоги в Центре йогокультуры и йоготерапии «Лотос» по методике Лакнаусской школы хатха-йоги, считающейся наилучшей для начинающих. (У нас в стране ее с 60-х годов пропагандирует А.Н. Зубков.) Занималась я в течение года, разучила весь комплекс и дошла да пранаямы, но заниматься ею не стала, потому что к тому времени меня очень сильно стал волновать вопрос: «Почему Церковь против йоги?»
С этим вопросом я и подошла в мае 1991 г. к давнему знакомому моей приятельницы из брянчаниновского общества. Я слышала, что он прошел большой духовный путь, но, к сожалению, в одиночку. Знала, что он ходит в храм к старообрядцам и несколько месяцев назад крестился там, вернувшись в православие от баптистов. Я надеялась, что он поможет мне лучше понять христианство и церковь, тем более, что йогой-то я занималась, а до Евангелия все как-то не доходило. В результате наших многочасовых и многодневных разговоров с цитатами из Евангелия, мое отношение к церкви не улучшилось, а ухудшилось. Было не совсем понятно, почему человек, понявший Христа и увидевший в Нем Истину, так плохо относится к христианству.
Мы часто ездили в лес, так как природа много значила для нас обоих. Видя мое слабое здоровье, он начал приобщать меня к занятиям по системе П. Иванова, чьим последователем он был до прихода в христианство. Я стала обливаться холодной водой, купаться в ключевой воде, что раньше для меня было совершенно немыслимо. Хотелось и духовного единения, так как мы оба были одиноки и оба стремились к Богу. И вот однажды вечером он меня, как он сказал, «принял», т. е. совершил надо мной какой-то обряд, в результате которого как бы взял на себя ответственность за меня. Я должна была лечь на землю и закрыть глаза. Он стоял надо мной, я не видела, что он делал, слов никаких не слышала, почувствовала только, как он коснулся руками моих ног и головы, и ощутила темноту в голове.
А вскоре произошло следующее. В ночь на Ивана Купалу мы были в лесу. Вечером гуляли, любовались природой. Над рекой в низине лежал туман, была полная луна, и все вокруг выглядело волшебно-сказочным. Позже, в палатке, во время разговора я вдруг почувствовала такой неописуемый страх, что зажмурила глаза и боялась открыть их, думая, что увижу вместо моего спутника что-то ужасное. И только после того, как я перекрестилась, я осмелилась открыть глаза. Мой спутник смеялся. Внешне ничего не изменилось, но в палатке я оставаться больше не могла и пошла в машину. Долго не могла я сомкнуть глаз, с поразительной ясностью вдруг ощутив себя как бы на острие иглы, на перепутье. С одной стороны, все мои страхи и сомнения — ерунда, чушь, надо отказаться от них, отдаться какой-то силе — и полетишь над землей в ночном небе, будешь жить сегодня, сейчас, вдыхая полной грудью, а есть ли что после смерти — никто не знает. А с другой, это очень опасно, как говорит Церковь. Если согласиться на это, потеряешь душу и жизнь вечную. Я испугалась выбрать первое, так как где-то в глубине души боялась потерять Бога, так же как и во время занятий йогой я инстинктивно боялась залезать во все это слишком глубоко и уходить далеко от Христа. И я тяжело и уныло выбрала второй путь, хотя многое было непонятно, но что-то внутри меня не давало поступить иначе.
Осенью 1991 г., во время поездки в Санкт-Петербург, я пришла в храм брянчаниновского общества, и моя знакомая, зная о моих метаниях и сомнениях, настояла на том, чтобы я пошла на исповедь к о. Владимиру Цветкову, хотя я считала, что не готова к исповеди. Я знала о своих недостатках, понимала, что мне трудно от них избавиться, сильно переживала из-за этого, впадая в уныние и думая: «Я и так знаю, что я плохая, ну что нового может сказать мне священник?» Но тут впервые в жизни мне пришла в голову мысль попросить Бога, чтобы Он через священника сказал мне о том, как мне быть и что делать. О. Владимир поразил меня тем, что он не ругал меня, а утешал. Я почувствовала такую любовь и заботу, исходящую от него, что у меня как бы открылись глаза, и я увидела его по-новому. И в храме атмосфера мне очень понравилась, а больше всего удивляли дети, их естественное, спокойное поведение: мальчики постарше входили в алтарь, готовили теплоту, а совсем маленькие присматривали за свечами. Отец Владимир допустил меня до причастия и сказал, чтобы я старалась причащаться не реже одного раза в два месяца, а лучше — ежемесячно.
В 1991–1992 гг. он еще приезжал в Москву регулярно, читал лекции в московском филиале Общества. Я ходила на его лекции, а также на лекции в ЦДКЖ, организованные братством во имя Всемилостивого Спаса, куда он мне советовал ходить, так же как и в храм Николы в Кузнецах. Этот храм я уже знала, однажды по наитию туда забрела, и он мне очень понравился. Но чувствовала я себя там чужой, хотя и видела знакомые лица из брянчаниновского общества. В 1991 г. с начала Рождественского поста я стала поститься, стараясь строго соблюдать то, о чем говорил о. Владимир на лекциях. Я давно уже читала молитвы утром и вечером, теперь же старалась обязательно прочесть в пост что-либо из духовной литературы, и внутренне пыталась быть более собранной и внимательной, по-возможности избегая развлечений. В храм же я по-прежнему шла тяжело, с трудом выстаивала службу, но в пост старалась хоть раз обязательно причаститься. На исповедь в основном ходила во Владимирский храм в Мытищах, но постоянного духовника не имела.
В январе 1992 г. на работе официально объявили о предстоящем сокращении. С того времени осознанно и продуманно я впервые начала молиться своими словами каждый день, решив положиться на волю Божию. 16 марта 1992 г. мне объявили о том, что я сокращена. И тогда же я явно почувствовала заботу Божию о себе: именно в этот день из Петербурга приехал о. Владимир. Мне об этом сообщили несколько человек, среди них были и совершенно незнакомые люди. После лекции я подошла к нему с просьбой благословить меня на поиски новой работы. Он участливо расспросил обо всем, благословил и посоветовал сходить в Знаменский храм помолиться св. мученику Трифону. Не сразу, но я последовала его совету. Вскоре мне предложили работу.
Мне очень нравился Знаменский храм. Я неоднократно приезжала туда вечером одна или с подругой, заказывала молебны св. Трифону, да и сама ему постоянно молилась, так как на новом месте мне и работать было сложно, и отношения с коллективом складывались непросто. Но я смирилась и не делала никаких выводов в течение года, так как решение работать здесь приняла сознательно после тяжелой внутренней борьбы, предвидя, что будет трудно, и чувствуя, что зачем-то это нужно. В течение всего года я ежедневно молилась своими словами, прося Бога послать мне единомышленников, друзей по вере, хорошего пастыря, так как поняла, что в одиночку прийти в Церковь и найти хорошего пастыря очень трудно.
И вот через год ко мне подошла девушка из другого отдела, с которой мы немного сблизились и незадолго до Пасхи 1993 г. разговорились о Боге, и сообщила о существовании Огласительного училища при Владимирском храме на Большой Лубянке. Во мне поднялась волна благодарности к Богу за то, что Он снова откликнулся на мою мольбу, и стало стыдно за свое маловерие.
В ближайшую же субботу мы приехали в храм, но нам сказали, что в Пасхальный поток мы опоздали, и дали рекомендации, что читать, чтобы не терять зря времени до набора следующего Успенского потока. И я стала регулярно ходить во Владимирский храм, решив на время подождать с причастием, чтобы сначала пройти подготовку на оглашении и воцерковиться по-настоящему.
Е. Ш.
Мой путь к вере начался, наверное, так же, как и у любого «убежденного» атеиста, — с внезапного осознания смысла человеческой жизни. Я уверовала в Бога, конечно, не сразу. Во мне происходила жесткая борьба накопленных за годы жизни убеждений. Неужели соль жизни в том, чтобы получить образование, воспитать потомство, передать ему накопленный опыт, каждый день мечтая при этом поймать за хвост птицу счастья?
Я прекрасно понимала, что счастье — в любви к близким, друзьям, плодам собственного труда. Но однажды наступило озарение, что истинное счастье — в любви к Богу, и Господь не замедлит дать ответ. «Благую Весть» я услышала от протестантов, христиан веры евангельской («пятидесятников»), до этого дня даже не зная, кто же собственно Иисус Христос.
В мою душу было посеяно зерно веры, и оно не давало мне покоя. Я стала посещать проповеди протестантских священнослужителей, евангельские встречи с просмотром кинофильмов, которые проходили в арендованном ими актовом зале городского технического училища. Не скрою, было очень интересно. Проповедники — достаточно образованные, эрудированные люди для того, чтобы заинтересовать молодежь, только вступившую на путь веры.
Основная масса уверовавшей в Господа Иисуса Христа молодежи нашего маленького города — члены церкви христиан веры евангельской. Среди них есть и мои друзья, к которым я по-прежнему очень хорошо отношусь. Они выбрали свой путь.
Я оставалась на распутье. Был соблазн отправиться в православный храм, принять крещение, а затем перекреститься в протестантской церкви, как поступали многие братья-пятидесятники. Но жизнь в секте мне как стороннему наблюдателю показалась слишком шаблонной. Полагалось придти на собрание общины без всякой подготовки, по зову сердца произнести покаянную молитву со слов проповедника в присутствии всей церкви, а затем в этот же день в доме руководителя общины получить дар Святого Духа (т. е. говорения на «иных» языках). Затем месяца через два — водное крещение. Все было очень просто. Сильный руководитель общины являлся кумиром, властным хозяином, следящим за жизнью людей в церкви и вне ее.
Человек привык подчиняться: очень удобно не думать, а исполнять конкретные законы и запреты. И я была в течение двух лет на грани выбора пассивного удобства, но что-то мешало мне перешагнуть эту грань.
Жизнь Православной церкви тоже не стояла на месте. В городе началась реставрация полуразрушенного Черноостровского монастыря, возвращенного церкви. В нем поселились монахини, возобновившие прерванные десятилетиями службы.
Зачем русскому человеку западные конфессии, если тысячу лет назад наши предки славяне, язычники, сделали выбор — православное христианство?
Чуть позже я была счастлива, узнав, что в Москве существует храм, где возрожден опыт оглашения. И я верю, что труд людей, занимающихся этим благодатным делом, увенчается успехом. Это как никогда необходимо россиянам.
