О поездке во Францию
9 — 22 МАЯ 1993 г.
Слово в храме
Дорогие братья и сестры!
Сегодня я хотел бы рассказать о тех событиях, которые произошли, когда мне пришлось последние две недели быть во Франции. Мы с вами две недели назад служили воскресную литургию, потом я в тот же день улетел, а вчера вечером прилетел. Не буду занимать вас слишком долго. Было очень много интересного, но я расскажу только самое главное.
Прежде всего хотелось бы с благодарением Богу сказать, что главная цель поездки достигнута. Магистерский диспут в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже состоялся и прошел благополучно. Он шел почти три часа. Это было в пятницу, 14-го мая. Высказывались разные мнения. Вы знаете, что проблемы катехумената, проблемы катехетики, оглашения, особенно взрослых, — это проблемы, часто вызывающие споры. Так как в Сергиевском институте была дана возможность участвовать в диспуте не только профессорам но и студентам, говорящим по-русски, это, как вы понимаете, внесло свою меру разнообразия. Студенты очень успешно показывали свои знания канонов и т.д. Вообще было очень интересно, что то, на что в моей диссертации обращали внимание профессора, на это почему-то совсем не обращали внимания студенты, и наоборот. Но постановлением Совета профессоров при большинстве голосов магистерская диссертация была принята. И я очень рад тому, что была возможность говорить на эти темы в Сергиевском институте, который так же, как и мы, заинтересован в возрождении многообразных традиций всех веков, традиций, которые были в Церкви, а значит и традиций подлинного катехумената. Ведь, как известно, во Франции проблем много. Там много неверующих, много некрещеных, как много и формально верующих. И Католическая церковь (конечно, в первую очередь она), а также и другие церкви — и Протестантская, и Православная — заботятся о том, чтобы их члены были действительно просвещенными.
Еще мне довелось быть в общине Тэзэ, почти два дня провести там, что было для меня некоторой неожиданностью. Вдруг у меня как-то само собой освободилось время, и все получилось, сверх моих ожиданий, благополучно. Мне было очень интересно увидеть эту общину. Некоторые из вас были там. И брат Роже, и брат Лука, который был у нас в храме, с братом Матфеем передавали всем вам поклон и привет. Вы знаете, что эта община — уникальная в своем роде, потому что она объединяет в одной полумонашеской общине католиков и протестантов. Сейчас там есть и кюре, поэтому та литургия, которую они совершают, совершается католическим пастором. Я был на такой литургии в день Вознесения. Она совершалась на английском языке и ее нетрудно было понять. Удивительно, насколько она близка нашей литургии! Конечно, только значительно короче, чем у нас. Это понятно. Западная традиция с трудом воспринимает длительные службы. Но там все самое главное было, было чтение Апостола и Евангелия. Единственное исключение — не было проповеди, что необычно для вроде бы протестантского храма. Проповеди не было, может быть, потому, что те песни, которые поются в Тэзэ, сами по себе носят характер постоянной микропроповеди несколькими фразами, иногда даже несколькими священными словами.
Было очень много народу из разных стран Европы, как это обычно у них и бывает. Это в основном молодежь, то есть люди, которые еще только ищут веры или хотят эту веру обрести — прежде всего сердцем, а уже потом умственно. Вот для этого там делается многое — братьями проводятся лекции и просто беседы в больших палатках. Приезжие живут в самых простых условиях. Мне также приходилось выступать перед паломниками — скандинавами, немцами и т.д. А брат Роже — приор этого монастыря, этой общины, недавно отметил свое 80-летие. Наверное, этот монастырь не случайно называется «Коммюните Тэзэ», то есть община. Это и монастырь и не совсем монастырь. И то, что они называются общиной — не просто традиционное название монастырей. Ведь иногда монастыри тоже называют общинами. Но здесь есть что-то большее. Это в большой степени та община, о которой мы с вами часто говорим и думаем. У них явно видна очень хорошая организация дела, никто не оставлен без внимания, хотя летом туда приезжают тысячи человек.
Брат Роже говорил мне: «Вы не представляете, как долго мы Вас ждали». Он говорил еще: «Не удивляйтесь, не удивляйтесь. Мы Вас действительно очень долго ждали». Но я и не удивлялся, потому что я понимал, в каком смысле он это говорит. Я понимал, что он имеет в виду. Ведь его община изначала мыслилась как община-объединение всех христиан, всех семей церквей: католических, православных и протестантских.
Православные люди там бывают. И я встретил прекрасного православного человека — из Индии, правда. Он сразу ко мне подошел, и мы выяснили, что русский там один — это я, и один индус — это он. Вот — уже двое православных.
Но и действительно, дух любви, дух примирения там неподдельный, искренний. Туда приезжает не только молодежь. Есть и взрослые люди, и пожилые люди, хотя их меньшинство.
Надо сказать, что мои впечатления от этой общины превзошли все ожидания. То, что я прежде слышал, создавало несколько иную картину, чем то, что я увидел. В богослужении участвуют дети, именно участвуют, они поют, в том числе соло.
Под конец нашей встречи брат Роже преподнес целый ряд подарков. В частности, подарил лампаду, евхаристический сосуд из тех, которые они делают сами в своем монастыре и чашу. А я прежде еще говорил, когда впервые увидел такие чаши, что нам как раз они были бы нужны для агап. Братья же сразу ответили мне: «Да, да, это очень хорошо». Ведь они не дают их всем подряд и для житейского употребления. Это было очень приятно. Они еще дали свои пленки, и видео-, и аудио- (их можно будет посмотреть), и книги.
Еще мне сразу, конечно, бросилось в глаза то, что там чуть ли не в каждом углу иконы. Русские иконы, почти везде русские иконы. Лишь одна коптская и одна итальянского Ренессанса. Это то, что я видел, а я, кажется, был везде, где можно. Может быть, еще какую-то не видел, но везде все остальные — русские иконы. Это, конечно, меня поразило и обрадовало. Там, конечно, была и Владимирская икона Божией Матери, и я согласен с нашим гостем о. Альбертом Рау, который сейчас сказал, что на Западе (я тоже видел — в Париже, Женеве и Мюнхене) везде в храмах есть Владимирская икона. Причем, как я однажды уже говорил вам, не только в католических церквах, что нам понятно и не так удивительно, хотя все же и удивительно, что это именно восточная, русская икона, но и во многих протестантских храмах. В Тэзэ это обычно были лишь репродукции — большие, красивые, но было и несколько писанных икон — в келье брата Роже.
В Париже я имел много и других встреч, общений, бесед. Незабываемой была беседа с Оливье Клеманом. О его влиянии на современную духовную жизнь во Франции говорит, например, следующий факт. В той же общине Тэзэ за общей братской трапезой после краткой молитвы братья минут пять или десять слушали классическую, часто немецкую, музыку (интересно, что в музыке отдается предпочтение Германии), а потом обычно просили меня рассказать что-нибудь, и мне приходилось рассказывать о русской церкви и о России и о нас. Однажды я спросил: «А что бывает, когда нет гостей?». Отвечают: «Чтение». Я: «Какое?». И тут слышу: «Читают Оливье Клемана».
Вы, надеюсь, его помните, в нашем храме он был не однажды. Братья в Тэзэ читают его книгу «Соурс», то есть «Источники». Это значит, что читают святых отцов, причем каждый день. А там все-таки по меньшей мере половина протестантских, из самых разных стран мира, братьев. Так что это тоже очень интересно.
Встречался я еще и служил с о. Михаилом Евдокимовым, которого, я надеюсь, вы тоже все хорошо помните. Он передавал всем-всем большой поклон и благословение.
Служил я и с владыкой Гурием, который теперь рукоположен во епископа Корсунского для руководства русскими православными церквами Московской Патриархии в Западной Европе, прежде всего во Франции.
И еще: так как община Тэзэ находится примерно в 400 километрах к югу от Парижа, около Лиона, проехаться по Франции, посмотреть страну хотя бы из окна знаменитого скоростного поезда TGV было тоже интересно.
Из хороших, больших впечатлений, пожалуй, еще несколько штрихов. В Париже мне пришлось быть на русской выставке. Здесь некогда, а там я пошел посмотреть большую выставку в Пти Пале из фондов Исторического музея «Сокровища России от XI до XX века», на которой были представлены русские ювелирные изделия. И я был поражен тем, что так много людей на этой выставке. Подойти к витринам было почти невозможно, приходилось ждать своей очереди. У людей был большой интерес, что замечательно. Люди подходили к нам и спрашивали, например: «А что такое панагия?», «А почему на кресте нижняя перекладинка?». Спрашивали обо всем, что их интересует. Мне это очень понравилось, такой неподдельный интерес французов к русской культуре, к искусству, к церкви русской. Я ходил, по обычаю, везде в подряснике, и это тоже вызывало свою реакцию, как мне кажется, — положительную.
Что еще можно рассказать? Огромное впечатление на меня произвел храм Сен-Шапель, бывший придворный храм, который сейчас не действует, к большому сожалению, потому что храм замечательный и, может быть, один из самых красивых в мире готических храмов XIII-XIV веков. Это храм с изумительными скульптурами, витражами. Такой готики я нигде не видел. Он производит огромное впечатление, особенно в дни, когда сияет солнце.
Вообще же, надо сказать, что солнца было много в прямом и переносном смысле. Принимали меня все замечательно. Я жил в семье (это тоже обязательно надо вам сказать, это всех нас касается), в семье Аржаковских, у Сергея Михайловича и Елены Дмитриевны Аржаковских. Елена Дмитриевна — дочь о. Дмитрия Клепинина, о котором вы знаете, который был ближайшим сподвижником матери Марии Скобцовой, он тоже погиб в концлагере. Мне пришлось просматривать все их сохранившиеся архивы, видеть интересные автографы, в том числе Бердяева, неопубликованные рукописи самого о. Дмитрия, целый архив матери Марии и т.д. И, конечно, об этом было много разговоров, и мне было важно видеть и одевать епитрахиль о. Дмитрия, видеть его иконы и все это почувствовать.
Интересно еще, что когда я уже летел в Москву, рядом со мной оказалась одна пожилая француженка, католичка, которая, к сожалению, совсем не говорила по-английски, или, может быть, говорила примерно так же, как я по-французски, то есть близко к нулю. Но все же мы на ломаном английском и ломаном французском друг друга очень хорошо понимали. Оказалось, очень интересно, что она знакома с Сержем Пиленко. Он, насколько я понимаю, племянник матери Марии и живет в Ницце. Она взяла наш адрес и сказала, что он нам напишет. Это тоже необыкновенно, потому что сюда, в Россию, летела целая большая группа, в том числе один кюре, то есть католический священник, и еще один священник из ордена иезуитов, для того, чтобы посмотреть наши города, нашу жизнь и для того, чтобы работать в группах скаутов, которые у нас сей час образуются. И было очень важно то, что моя собеседница сказала. Возможно, она не специалист, но она сказала, что мать Мария причислена к блаженным Католической Церкви, то есть что была ее беатификация. Очень интересен для меня был даже тот тон, с которым говорили об этой святой женщине люди. Ее действительно все знают. Ее дело, конечно, требует продолжения, ее имя требует прославления пред Лицом Божиим, в Церкви Божией.
В Париже было, конечно, и множество других встреч — с профессорами Сергиевского института и другими православными и неправославными.
И еще я должен обязательно сказать об одном. Я был свидетелем некоторых событий в жизни Православной церкви во Франции, которые уникально сложились в это время. Дело в том, что, как вы знаете, мы молились об упокоении архиепископа Георгия (Вагнера), который был главой русской православной епархии Константинопольской юрисдикции. В связи с этим по всем приходам этой епархии проходили собрания общин, всех прихожан, на которых избирали выборщиков для ассамблеи, где должны будут выбирать себе архиепископа, который может быть или из мирян, или дьяконов, или священников, или из других имеющихся в епархии епископов.
Это было мне очень интересно, хотя я не понимаю и не могу говорить по-французски, но поскольку уже много общих слов, много общих корней, общий смысл я понимал, хотя всегда были и переводчики. Было интересно то, какое внимание в этой церкви уделяется выборам своего архиерея. Я им откровенно говорил, что у нас пока этого нет, что вообще-то единственный приход, в котором реально есть по благословению патриарха членство, — это наш приход. (Вы это знаете. Каждый из вас может стать членом не только органа управления приходом, не только Приходского собрания, а именно членом прихода, ответственным за все в нем, для чего нужно подать лишь прошение о благословении на мое имя.) Но там, где приходы очень маленькие, 50–60 человек, там практически все — члены прихода. И там есть списки, те самые членские списки. Таким образом, они знают всех своих прихожан и отвечают друг за друга. Но как они, с каким большим интересом, все вместе участвовали в делах прихода! Это очень, очень важно. Они действительно способны к возрождению той местной соборности, недостаток которой мы все еще остро ощущаем. А у нас, видите, приход большой, тех, кто постоянно ходит, можно уверенно сказать, больше тысячи человек, но ведь членов прихода, тех. кто сдал мне свои заявления, менее двухсот. Это значит, что тех, кто в нашем приходе действительно готов отвечать за все стороны церковной жизни, еще не так много.
Мне показалось, что именно сейчас Господь как-бы напоминает нам об этом. Мне показалось, что это промыслительно, потому что я сравнивал, как проходят собрания членов прихода у нас и там, и в этом, к сожалению, есть большая разница. Так что, братья и сестры нам еще очень о многом надо думать.
Я, конечно, благодарю Бога за то, что Он дал увидеть, услышать, почувствовать во время моего второго пребывания во Франции, тем более с таким непростым делом, как защита магистерской богословской диссертации. Эта защита была важна и для нас с вами, потому что в диссертации мною была изложена вся практика нашего оглашения. Теперь она получила своего рода церковное признание. А раньше ее можно было назвать лишь частной, мол, есть в какой-то из катехизационных школ вот такая-то практика, ну и что? Сейчас же мы можем уже с большей уверенностью говорить о ней. Поэтому-то и было важно защитить именно эту работу, а не писать какую-то иную, абстрактную, может быть, даже очень мудрую, красивую, но далекую от современной жизни. Было очень важно, чтобы именно православное богословие, и пастырская практика, и практика мирянская были как-бы соединены так, как мы это стараемся всегда делать во время нашей катехизации. Важно было и то, что это еще получило апробацию независимых экспертов, а профессора в Париже беспристрастны, конечно, во всех отношениях. И вот это произошло. Я считаю, что это Божия милость, и мы все должны за это благодарить Бога.
Аминь.
23 мая 1993
