Верный в малом и во многом верен…
На второй день праздника Рождества Христова 1981 г. тихо скончалась монахиня Павлина (в миру Пелагея Сидорцева, род. в 1896 или 1897 г.), одна из подвижниц Шамординского монастыря, «дочернего» по отношению к знаменитой прежде Оптиной пустыни.
Большую часть своей жизни она, по понятным причинам, провела вне монастырских стен. Не минули ее, как и многих, ни тюрьма, ни ссылка, ни тяжкое житье-бытье в миру — может быть, особенно тяжкое, так как жила она в Козельске, сравнительно недалеко от своего поруганного, разоренного и утраченного, казалось бы, навеки монастыря. Но оказалось, что «монастырь» (как синоним современного христианства) был у нее внутри. И поэтому она смогла исполнить и даже преисполнить свои монашеские обеты через избыток сердца. И значит, стать примером не только для сестер вновь открывшейся Шамординской обители, но и для многих из нас.
Ниже мы помещаем отрывок из воспоминаний о матери Павлине и о людях, которые ее окружали, другой шамординской монахини (М.С. Добро… [неразб. в рукописи], 1900 — 1986 гг.). В этом отрывке достаточно полно описано благочестие, которое особенно любимо в народе и которое связывает нас с традициями предшествующих веков. И хотя Церковь знает множество даров и служении, это служение, этот дар остается наиболее живым, наиболее распространенным и в наше время. XX в. дал новые типы аскетов и подвижников, но они еще не признаны Церковью как общезначимые.
Покойная монахиня Павлина, будучи в монастыре, а затем — в Козельске, в молодости своей слегка как бы юродствовала. Иногда кривлялась, делая какие-то нелепые движения, говорила не своим, не натуральным голосом и т. д. Над нею смеялись и, в отличие от других, носящих то же имя, называли ее «Поля блажия». Любила она еще «поучать», т. е. произносить наставления, как себя надо вести, как надо жить по-монашески и т. д. Наставления эти брались ею из прочитанных святоотеческих книг. А читать она любила и обладала очень хорошей памятью. В связи с этими «поучениями» над нею иногда некоторые из сестер тоже беззлобно посмеивались. Но она не обижалась. И ее голос (она немного картавила) можно было услышать там, где собиралось хотя бы несколько сестер. Возможно поэтому ее духовный отец, батюшка Никон (Беляев), в шутку называл ее «Поля Скворцова» вместо «Поля Сидорцева».
На свою внешность она не обращала никакого внимания. Из-под грязного, частенько сдвинутого набок платка почти всегда свисали на лоб грязные, давно нечесанные волосы. Одежда тоже была грязная и часто разорванная. Конечно, умела она и прясть, и ткать, и шить, но, будучи в монастыре, не изъявляла желания поучиться другому виду рукоделия или другому мастерству. Ведь в Шамордине было несколько мастерских: ткацкая, швейная, золотошвейная, ковровая, сапожная, иконописная, переплетная и другие. Сестра Поля была равнодушна ко всему, тогда как большинство сестер, вступивших в монастырь, стремились получить ту или иную специальность. Возможно, что еще в юности, подсознательно, она избрала для себя иной путь ко спасению — выполнять самую тяжелую, грязную, физическую работу, которая никого не прельщала. Такой она осталась и до старости — в смысле работы. Но юродствовать с возрастом прекратила и одевалась опрятнее.
Покойную м.Павлину, без тени сомнения, можно и должно считать одной из подвижниц нашего времени. И это мнение о ней высказывали еще при жизни многие из ее почитателей. При воспоминании о ней некоторые духовные лица говорили: «Матушка Павлина — вот это настоящая монахиня!».
Свои монашеские обеты она до конца дней своих старалась выполнять по мере сил своих, конечно, в зависимости от времени, состояния здоровья и создавшихся условий. Хотя условия для этого в последнее время были вполне удовлетворительны. Уединенный домик в саду на тихой непроезжей улице напоминал скорее скит, затерянный где-то в глуши, а не городское жилище. С улицы, заросшей травой, он не был виден совсем. Открыв дощатую калитку в ветхом заборе, можно было увидеть на пригорке, окруженном яблонями, маленький, в три окна, домик. И такой тишиной, миром, безмятежием веяло от всей этой картины!
М.Павлина за всю свою жизнь никогда не работала ни одного дня нигде, ни в каком учреждении. «Если ты монахиня, то ты должна жить или одна, или в сообществе монахинь», — как бы говорила она самой себе. Питалась она трудами рук своих, как говорилось выше. Живя в этом домике, продавала на базаре излишки плодов и овощей с огорода и сада.
Посты соблюдала строго по Уставу Церкви всю жизнь до старости и только во время своей предсмертной болезни, когда желудок отказался принимать грубую пищу, несмотря на Рождественский пост, разрешила себе молоко. В отношении качества пищи была на редкость неразборчива и неприхотлива. Совсем черствый, даже слегка плесневелый хлеб, прокисший суп или каша, испорченная, с «душком» рыба — ей все было вкусно, все хорошо, все употребляла с неменьшим аппетитом. Однажды навестила ее одна знакомая старушка. Сели обедать. Попробовав селедку, гостья имела неосторожность сказать: «Селедка с тухлинкой…». М.Павлина посмотрела на нее строго и произнесла: «Я еще и не такую тухлую ела!».
Вставала утром с постели всегда очень рано и всегда в одни и те же часы. Совершала свое монашеское молитвенное правило неопустительно до самой глубокой старости. Только когда начала слабеть, читала положенные молитвы уже сидя, а иногда и ложилась ненадолго. Опять вставала и продолжала чтение. От слабости часто засыпала даже сидя. И только незадолго до смерти вынуждена была совсем оставить чтение молитв по книге.
За собой, за своей внутренней жизнью, следила строго, была внимательна к себе, к своим помышлениям, словам и поступкам. Разбирать и обсуждать поступки или слова других людей боялась больше всего, и если говорила что, то кратко и вскользь, как бы между прочим. А «поучать» по-прежнему любила и словесно, и письменно. Но теперь, в наше время, время «глада слышания слова Божия», над ее стремлением «поучать» уже не посмеивались, как прежде, в дни юности. Наоборот, внимательно, настороженно слушали, стараясь вникнуть в смысл и запомнить. А говорить она умела. Память у нее была прекрасная. Цитаты из святоотеческих книг произносила почти буквально. Хорошо запомнила высказывания своего дорогого, приснопамятного духовного отца Никона (Беляева) и слова не так давно почившего архиепископа Ермогена, которого она глубоко почитала и почти до самой его блаженной кончины переписывалась с ним.
В Шамордине настоятелем церкви был протоиерей О.Николай. Но подавляющее большинство монахинь, за исключением немногих, предпочитали исповедовать свои грехи перед иеромонахом. Поэтому несколько раз в год, в основном во время постов, из Оптиной пустыни приезжали для исповеди иеромонахи. Приезжали они и по просьбе к тяжелобольным монахиням. В последние годы существования монастырей духовниками в Шамордине были старец О.Анатолий (Потапов) и о.Пиор, скитский иеромонах. Матушка Павлина, тогда еще сестра Поля, всегда исповедовалась у О.Анатолия. А когда он в 1922 г. скончался, перешла под духовное руководство к о.Никону (Беляеву) и была его преданной дочерью духовной вплоть до его ссылки в 1927 г.
По складу своего характера она была «домосед». Не любила куда-либо ездить, даже по святым местам, поклониться мощам прославленных угодников Божиих. Даже когда еще существовали монастыри и еще не была закрыта Оптина пустынь, даже там, у старцев, бывала редко.
О. Никон Оптинский однажды, во время беседы со своими духовными дочерьми, сказал такие слова: «Важность — в христианстве, а не в монашестве. Монашество в той степени важно, в которой оно приводит к совершенному христианству…».
Монах в основном должен быть христианином, т. е. исполнителем заповедей Божиих. Кроме того, в отличие от мирских, монах дает обет девства и нестяжания. Монашество — это совершенное христианство. К монахам и относятся слова Иисуса Христа: «Могий вместити, да вместит…».
М.Павлина глубоко уважала матушку Амвросию, несмотря на то, что м.Амвросия не была строгой исполнительницей монашеского устава, т. е. внешнего благочестия. Некоторых монахинь это отталкивало от нее. А м.Павлину, возможно, даже подсознательно, влекло к м.Амвросии как к истинной исполнительнице заветов Христа, и она преклонялась пред нею и считала за счастье жить с нею под одной кровлей. Но по неведомым судьбам Божиим им мало пришлось пожить вместе. М.Амвросия по специальности была врач, получившая по тому времени высшее медицинское образование. Она и посвятила всю свою жизнь лечению больных. М.Павлина, с юных лет наблюдавшая ее подвижническую жизнь, возревновала подражать ей. Но, не имея никакого образования, лечить она, конечно, не могла. Тогда она взяла на себя подвиг ухаживать за тяжело больными и престарелыми монахинями, требующими ухода. И этот подвиг был взят ею добровольно: никто не заставлял ее, никто не мог приказать. И никто не мог вознаградить за труды материально. Господь невидимо, через духовных отцов ее, благословлял ее на этот подвиг. Схимонахиню Аполлинарию, пробывшую у нее на попечении пять месяцев, сменила старенькая, немощная схимонахиня Алипия. Она прожила у м.Павлины несколько лет. После смерти м.Алипии жили у нее еще две монахини — м.Олимпиада и м.Досифея. Хотя они и были, как говорится, еще в силах, но во время их предсмертной болезни вся тяжесть ухода легла на м.Павлину. Итак, их было четверо, не считая бабушки и матери, ухаживать за которыми есть долг каждого христианина. И не только христианина. В итоге — почти вся жизнь! И все — безвозмездно. Сам Господь во Царствии Своем воздаст ей воздаянием неизглаголанным. Девство и нестяжание! Две великие монашеские добродетели! Покойная м.Павлина была истинной девственницей в полном значении этого слова до конца дней своих. Характер у нее был строгий, можно даже сказать несколько суровый, и всяких нежностей в обращении с другими, тем более дружеских привязанностей и пристрастий, не допускала никогда за всю свою жизнь.
Нестяжательность у нее была полная. Никогда не обременяла она себя лишними вещами, ни одеждой, ни мебелью, ничем другим. Довольствовалась малым, что Господь пошлет. Убранство ее жилища от юности до последних дней было поистине нищенское. Не было ни одной ценной вещи, одна рухлядь никому не нужная. Даже иконы были только бумажные, не имеющие никакой материальной ценности. Да и те были выцветшие и пожелтевшие от времени. А у нее была полная возможность украсить свою хижину иконами хорошего письма, в окладах и киотах. Все жившие у нее монахини имели иконы, но после их смерти она не оставляла у себя ни одной, все раздавала. Также и книги не долго держала у себя. Часто бывало так: подарит кто-то ей книгу святоотеческую, она прочитает ее не спеша и опять так же, как иконы, кому-нибудь предложит.
Еще в 60-х годах м.Павлина познакомилась со всеми почитаемым бывшим Калужским архиепископом Ермогеном и почти до самой его блаженной кончины в 1978 г. переписывалась с ним. Кроме того, считая своим христианским долгом оказывать ему материальную помощь, все эти годы, с 1966 по 1976 г., посылала и от себя лично и совместно с другими его почитательницами деньги и посылки. Его письма она бережно хранила до самой своей смерти и благодарила Бога за то, что Он сподобил ее послужить по силам такому светильнику Церкви нашей, находящемуся в изгнании. А когда он скончался, ей прислали на память о почившем рясу его. Рясу эту она надевала в дни причащения Св. Христовых Тайн, а когда заболела и слегла совсем, то и не снимала ее. В рясе владыки Ермогена ее и в гроб положили.
Последние годы своей жизни м.Павлина пользовалась большим уважением и почитанием не только среди местных монашествующих, духовенства и мирян благочестивых, но и во многих городах и селах страны ее знали как истинную монахиню, строгую исполнительницу заветов Христовых. Почитали ее, просили в письмах святых молитв ее и не забывали оказывать ей материальную поддержку. Из Ленинграда и Москвы, Гомеля и Смоленска, Тулы и Куйбышева и даже из далекого Ташкента получала она преимущественно к праздникам письма, деньги, посылки. Были и такие высокие духовные лица, которые ежемесячно присылали ей немалую сумму денег. Поэтому она ни в чем не нуждалась и не только не нуждалась, но даже имела полную возможность оказывать и со своей стороны помощь нуждающимся, иногда сама лично, но чаще через других.
Однажды к м.Павлине пришла старушка, с которой она была хорошо знакома в молодости своей. Много лет прошло с тех пор, как они видели друг друга. Вспоминали прошедшее, давно минувшее. Вспоминали дорогую Оптину, старцев, своего духовного отца, незабываемого о.Никона. Вспоминали матушку Амвросию. Помолчав некототое время, как бы погрузившись в воспоминания, м.Павлина вдруг сказала: «Я скоро умру и увижу там батюшку Никона и матушку Амвросию…». Слова эти были сказаны ею задумчиво и в то же время уверенно, твердо. Да иначе не может и быть. Сама она как истинная монахиня до конца дней своих свято хранила данные ею обеты при пострижении, по силе стараясь ни в чем, даже в малом, не отступать, памятуя слова Господа нашего Иисуса Христа: «Верный в малом и во многом верен…» (Лк:16,10) Она до конца дней своих доблестно донесла свое монашеское знамя! И есть основания надеяться, что она и будет предстоять Господу Богу в лике преподобных Его. И среди них будет лицезреть дорогих, незабываемых отцев и матерей, братьев и сестер. И «увидит батюшку Никона и матушку Амвросию»…
Возможно, что еще задолго до смерти м.Павлина удостоилась благодатного утешения от Господа — уверенности в своем спасении, в своей благополучной будущей жизни. Это благодатное утешение дается Свыше после искреннего, сердечного покаяния, орошаемого слезами и скорбью сердечной. Одним это благодатное утешение дается задолго до смерти, и страх смертный не терзает их. Другим — перед смертью. А некоторым — даже в последний час, смертный час…
Многотрудное тело м.Павлины похоронили вблизи оптинских отцев — иеросхимонаха Милетия и иеромонаха Рафаила, рядом с шамординской монахиней Анной, тоже подвижницей нашего времени, не менее почитаемой всеми. Они близки были друг с другом духовно в жизни, близко, рядом и в земле сырой лежат до общего всех воскресения.
26 августа 1981 г.
