Когда она в церковь впервые внесладитя, находились внутри из числалюдей, находившихся там постоянно,Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рукМарии; и три человека вокругмладенца стояли, как зыбкая рама,в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.От взглядов людей и от взора небесвершины скрывали, сумев распластаться,в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучомсвет падал младенцу; но он ни о чемне ведал еще и посапывал сонно,покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу семуо том, что увидит он смертную тьмуне прежде, чем Сына увидит Господня.Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,
реченное некогда слово храня,Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,затем что глаза мои видели этодитя: Он — Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,и слава Израиля в Нем». — Симеонумолкнул. Их всех тишина обступила.Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустянад их головами, слегка шелестяпод сводами храма, как некая птица,что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишинане менее странной, чем речь. Смущена,Мария молчала. «Слова-то какие…» И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах твоихпаденье одних, возвышенье других,предмет пререканий и повод к раздорам.И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, твоядуша будет ранена. Рана сиядаст видеть тебе, что сокрыто глубоков сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. ВследМария, сутулясь, и тяжестью летсогбенная Анна безмолвно глядели.Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.Почти подгоняем их взглядами, оншел молча по этому храму пустомук белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.Лишь голос пророчицы сзади когдараздался, он шаг придержал свой немного:но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.И дверь приближалась. Одежд и челауж ветер коснулся, и в уши упрямоврывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гулон, дверь отворивши руками, шагнул,но в глухонемые владения смерти.Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.И образ младенца с сияньем вокругпушистого темени смертной тропоюдуша Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,в которой дотоле еще никомудорогу себе озарять не случалось.Светильник светил, и тропа расширялась.
Март 1972
×